ледим за развитием исследований в области поведения и попытаемся разобраться, как в разных условиях мозг выдает сложный поведенческий продукт.
Более тысячи лет назад римский врач Гален предсказал, что организованные поведенческие реакции становятся продуктом некой формы взаимодействия между предполагаемыми нервами и мышцами тела. Эта идея не была востребована в течение нескольких веков, поскольку причины поведенческих реакций объяснялись в основном с помощью спиритических феноменов, таких как демоны и духи, что никак не способствовало их объективному и систематическому изучению. Наконец, в XVII веке Рене Декарт вернул исследование поведения на передний план, предположив, что к нему применим физический, а не мистический подход. Но оказалось, даже Декарт не решился утверждать, что сложное поведение может стать предметом научного исследования, поскольку придерживался мнения, что комплексное поведение не поддается научному анализу[26].
Понадобилось еще несколько столетий, и только в начале XX века случайное открытие русского физиолога Ивана Павлова позволило пионерам новой науки – психологии – вывести процесс изучения поведения на новый уровень[27]. Хотя толкование субъективной работы разума было передано в кузни академических философов и богословов, репутация Павлова как уважаемого физиолога позволила перенести изучение поведения в более объективную, научную сферу. В своем исследовании физиологии пищеварительной системы, за которое ему была присуждена Нобелевская премия, Павлов сделал важный шаг вперед, позволивший предсказать поведение его подопытных собак. Когда собаки видели человека, который обычно приносил им еду, их поведение менялось и начинало походить на поведение при реальном кормлении. Небольшие трубки, которые были вставлены в рот животных для отслеживания количества слюны, выделяемой собаками во время еды, позволили определить выработку слюны в ответ на эти предсказательные сигналы. Иными словами, в предвкушении еды у собак усиливалось слюноотделение. Хотя в то время Павлов не занимался изучением форм поведения, он понимал, что подобные рефлекторные реакции могли бы объяснить некоторые тайны, окружающие поведение. Если два внешних события – в данном случае приход лаборанта и появление миски с едой – в психической деятельности животного были связаны, то проявление одного из них вызывало ответную реакцию. Когда лаборант приносил собакам еду, у них начиналось слюноотделение, но оно начиналось и тогда, когда он появлялся без еды. Можно привести пример и похожей реакции у человека: если при сильном ударе грома вы вздрагиваете, то зная, что вспышка молнии всегда предшествует грому, вы, скорее всего, как минимум поморщитесь, увидев разряд молнии. Формула этого базового типа обучения, известного как условный классический рефлекс, была простая, но тем не менее эта формула вводила тему поведения в более научный контекст.
В Соединенных Штатах Америки развитие психологии, определяемой сегодня как научное изучение поведения и психических процессов, в начале XX века окончательно затормозилось. Несмотря на то что Уильям Джеймс, считающийся родоначальником американской психологии, внес в эту науку большой вклад (он написал известный учебник «Психологические принципы»), ей все же не хватало точности традиционных наук, таких как химия или физиология[28]. Немецкий физиолог Вильгельм Вундт, которого называют отцом психологии (в глобальной перспективе), подчеркивал важность применения в этой науке субъективного метода, более известного как интроспекция, основанного на словесном описании внутренних переживаний человека[29]. Неудивительно, что многие считали этот методологический подход недостаточно точным. Кроме того, Вундт хотел определить и элементы сознания, а в те времена это также рассматривалось как субъективная область. В защиту Вундта можно сказать, что у пионеров прошлого не было в арсенале инструментов, подобных функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ), которые могли бы объективно продемонстрировать работу мозга и протекание различных психических процессов. Конечно, психология как дисциплина продолжала кружить вокруг философии, физиологии, образования и религии… пытаясь найти собственную научную идентичность.
Для харизматичного психолога с юга Америки Джеймса Бродеса Уотсона Павлов стал тем человеком, который поменял ход игры. В своей знаменитой лекции «Психология с точки зрения бихевиориста» Уотсон, как было заведено Павловым, постулировал важность систематического подхода к изучению поведения[30]. Вместо описаний субъективных историй людей, присущих интроспективному подходу Вундта, в лабораторные журналы отныне можно было заносить объективные числовые данные – задержка в секундах реакции на стимул, количество выделяемой слюны и количество связей, необходимых для выработки условного рефлекса. Эти составляющие объективного наблюдения больше подходили науке, чем философии. Наконец, в научных кругах стало укрепляться мнение, что поведение можно изучать в связке с естественными науками – биологией, химией и физикой. Хотя исследования Павлова фокусировались на элементарных рефлекторных реакциях, Уотсон сумел доказать, что его работа может перевести психологию из мистической дисциплины в эмпирическую. Занимая солидную должность в Университете Джонса Хопкинса, Уотсон начал применять подходы Павлова к зарождающейся науке – психологии. Некоторое время Уотсон сохранял авторитет, но прессе стало известно о его скандальной связи с аспиранткой, что привело к его скорому увольнению из университета.
В начале XX века другие исследователи, занимавшиеся психологией, стали публиковать свои идеи о более научном подходе к изучению поведения. Психолог из Колумбийского университета Эдвард Ли Торндайк придумал классические «проблемные ящики» – небольшие клетки с кормом, куда помещали кошек. Чтобы получить желанное лакомство, животное должно было преодолеть несколько препятствий и открыть дверцу клетки[31]. Какая реакция должна была привести к желаемому результату? Эту проблему животное решало методом проб и ошибок; в конце концов кошка находила верное решение, открывала дверцу и получала желанное лакомство. Например, кошка могла случайно наступить на рычаг, соединенный с рычагом, открывающим дверь. Когда это происходило, новые попытки становились более предсказуемыми и эффективными, поскольку кошка, по-видимому, научалась правильной реакции (наступать на рычаг), которая и приводила ее к лакомству. Чтобы точнее выразить мысль, согласно которой последствия обусловливают специфические формы поведения, Торндайк назвал это явление законом последствий, или законом эффекта. Использование термина «закон» придавало новой науке о поведении более значимый вид. Как вы узнаете из этой книги, когда дело касается изучения поведения, применение строгих законов не всегда бывает возможным. Хотя бихевиористов, пытавшихся создать уважаемую науку о поведении, этот факт расстраивал, современные ученые, представители разнообразных дисциплин, оценили эту поведенческую гибкость как одно из самых впечатляющих достижений поведенческой инженерии, позволяющих нашему виду выживать. Но мы забежали вперед…
В середине XX века выпускник Гарварда психолог Б. Ф. Скиннер внес вклад в бихевиоризм своим исследованием, которое он назвал «радикальным бихевиоризмом». Он хотел противопоставить себя психологам, занимавшимся субъективной внутренней деятельностью разума[32]. Скиннер хотел выяснить, как событие во внешней среде влияет на реакцию животного. В его версии бихевиоризма особое внимание уделялось связи стимул-реакция в противоположность связи стимул-стимул бихевиористского подхода Павлова. Таракан, бегущий по полу кухни (стимул), может побудить вас раздавить его (реакция), и если эта реакция приведет к убийству таракана (желаемый результат), то при последующих встречах с насекомым вы будете принимать схожие решения. Таким образом, Скиннер утверждал, что для получения желаемых результатов животные достигают успешных контингенций, когда демонстрируют правильную реакцию на правильный стимул[33]. В его лаборатории крысы обучались нажимать на определенные рычаги в так называемых ящиках Скиннера. Ученый подчеркивал важность подкрепляющих стимулов и даже подкрепляющих режимов для понимания поведенческих реакций. Позднее этот тип обучения стал называться оперантным обусловливанием, поскольку животное «оперировало» окружающей средой[34]. Психологи бурно отреагировали на эти свежие идеи, и казалось, что введение в научный оборот новых терминов, таких как режимы подкрепления, результаты отклика, ассоциативное обучение, формирование связей между раздражителями и реакциями, а также инженерия реагирования, добавило этой дисциплине чуть больше научного уважения. Но много ли добавило?
Скиннер был блестящим ученым и автором научных трудов, признанным авторитетом, но и в его версии поведенческой науки не хватало важного элемента… МОЗГА. Он открыто демонстрировал отсутствие интереса к работе «черного ящика», к любому упоминанию о субъективных ментальных характеристиках и игнорировал единственный орган, осуществляющий управленческие функции, которые он так отчаянно старался понять. Один шаг вперед, два шага назад.
Но ошибочно считать, что в середине XX века никто не исследовал участие мозга в психологических процессах, например обучении. Среди пионеров был психофизиолог Карл Лешли. Гарвардский университет принял его на работу после того, как члены отборочной комиссии заключили, что он подходит под их критерии лучшего психолога в мире. Лешли напомнил психологам, что мозг должен учитываться при любых попытках трактования поведения. Однако он первым и признал, что это было легко сказать, но совсем непросто реализовать, особенно если учесть, что в его распоряжении были довольно грубые методологические инструменты. После смелых попыток найти специфическую структуру мозга, отвечающую за формирование воспоминаний, – «энграмму» – ему пришлось признать, что ее не существует в той специфической форме, которую он изначально предполагал. Выяснилось, что память – «массовый продукт» коры головного мозга, а организация мозга играет важную роль в реализации комплексных функций