Дальше под серым пластиковым брезентом стояла половинка экранолета фирмы "дорнье", а за ней — на самодельном трейлере — похожий на осу черный гоночный мотоцикл "судзуки". Тернер задумался, вспоминая, сколько времени прошло с тех пор, как Руди в последний раз всерьез участвовал в гонках. Под еще одним брезентом возле трейлера с байком приютился старенький снегоход. А за ними — пятнистый ховер, наследие войны, почти что танк: от приземистой башни из бронированной стали пахло керосином, на котором работала турбина. Усиленная стальной сеткой юбка воздушной подушки распласталась по гравию. Окна напоминали бойницы с толстым высокопрочным пластиком вместо стекол. К похожим на тараны бамперам были привинчены номерные знаки Огайо. Номера не просрочены.
— Понимаю, о чем ты думаешь, — сказала Салли, и, обернувшись, Тернер увидел, что она стоит у перил веранды с кружкой дымящегося кофе в руке. — Руди говорит, если эта махина не сможет через что-то перелезть, она просто пройдет это насквозь.
— Быстрая? — Прикоснувшись к бронированному боку ховера.
— Конечно, но примерно через час тебе понадобится новый кардан.
— А как насчет законов?
— Нельзя сказать, что полиции так уж нравится его вид, но есть разрешение на поездки по улицам. Насколько я знаю, нет законов, которые запрещали бы броню.
— Энджи чувствует себя лучше, — сказала Салли, когда он вошел за ней на кухню. — Правда, милая?
Дочь Митчелла подняла глаза от кухонного стола. Ее синяки, как и синяки Тернера, поблекли — пара жирных запятых, похожих на сине-черные нарисованные слезы.
— Мой друг — доктор, — сказал Тернер. — Он осмотрел тебя, пока ты была без сознания. Он говорит, с тобой все в порядке.
— Он — твой брат. И он не врач.
— Извини, Тернер, — сказала от плиты Салли. — Я довольно прямолинейна.
— Ладно, не врач, — согласился Тернер, — но он много чего умеет. Мы волновались, вдруг ребята из "Мааса" сделали что-то с тобой, подстроили так, чтобы ты заболела, если уедешь из Аризоны…
— Например, вживили бомбу в кору головного мозга? — Энджи ковыряла ложкой холодную овсянку на щербатой тарелке с каймой из яблоневых цветов — из сервиза, который Тернер помнил слишком хорошо.
— Господи, — выдохнула Салли, — во что ты впутался, Тернер?
— Хороший вопрос. — Он подсел к столу. Энджи, не сводя с него глаз, жевала свою овсянку.
— Энджи, — начал Тернер, — когда Руди сканировал тебя, он нашел у тебя в голове нечто странное.
Девочка перестала жевать.
— Он не знает, что это такое. Это вживили туда, возможно, еще тогда, когда ты была совсем маленькой. Ты знаешь, что я имею в виду?
Она кивнула.
— Ты знаешь, что это? Энджи сглотнула:
— Нет.
— Но ты знаешь, кто поместил это туда?
— Да.
— Твой отец?
— Да.
— Ты знаешь, почему?
— Может, потому, что я болела?
— Чем ты болела?
— Я была недостаточно умной.
К полудню все было готово. Заправленный ховер ждал у проволочного заграждения. Руди дал ему прямоугольный черный "зиплок", набитый новыми иенами — некоторые банкноты от долгого употребления были настолько потерты, что стали почти прозрачными.
— Я попытался прогнать запись через французский "лексикон", — сказал Руди, одна из собак тем временем терлась пыльным боком о его штанину. — Не сработало. Похоже, это какой-то креольский диалект. А может, африканский. Хочешь себе копию?
— Нет, — ответил Тернер, — лучше сам с ней поиграй.
— Спасибо, — сказал Руди, — но никаких копий. Я не собираюсь признаваться в том, что ты вообще был здесь, — на случай, если кто-то станет интересоваться. Что до нас с Салли, мы под вечер отправимся в Мемфис, погостим у друзей. За домом присмотрят собаки. — Он почесал животное где-то под пластиковым колпаком. — Правда, малыш? — Собака было заскулила, но потом завиляла хвостом. — Пришлось отучить их охотиться на енотов после того, как я поставил эти инфракрасные сканеры, — сказал он, — иначе в округе не осталось бы вскоре ни одного енота…
По ступеням веранды спустились Салли и девочка. Салли несла старый холщовый мешок, в который она собрала им в дорогу бутерброды и термос с кофе. Тернер вспомнил ее в постели — там, наверху — и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Сегодня она выглядела старше, чем вчера, и гораздо более усталой. Энджи сменила залитую кровью футболку "МААС-НЕОТЕК" на бесформенный свитер, который ей подыскала Салли. В нем девочка казалась еще моложе, чем была на самом деле. Салли даже удалось вписать блекнущие синяки в довольно эксцентричный макияж вокруг глаз, который дико контрастировал с детским лицом и мешковатым свитером.
Руди протянул Тернеру ключи от ховера.
— Я заставил свой старый "Крей" сварганить мне сегодня утром выжимки из последних сводок новостей, раздел "Корпорации". Кое-что из этого тебе, вероятно, следует знать. А именно: "Маас Биолабс" объявил о смерти доктора Кристофера Митчелла в результате несчастного случая.
— Впечатляет, насколько неопределенно могут выражаться эти люди.
— И следи за тем, чтобы ремни всегда были натянуты потуже, — говорила тем временем Салли, — иначе твоя попка превратится в сплошной синяк еще до того, как вы выберетесь на кольцевую дорогу вокруг Стейтсборо.
Руди глянул на девочку, потом снова на Тернера. Тернеру видна была сетка лопнувших сосудов у брата под носом. И глаза у него были налиты кровью, и левое веко явственно подергивалось.
— Ну, думаю, вот и все, — сказал Руди. — Забавно, но я уже было решил, что никогда больше тебя не увижу. Странно как-то снова видеть тебя здесь…
— Ну, — отозвался Тернер, — вы оба сделали больше, чем я был вправе рассчитывать. Салли отвела глаза.
— Так что спасибо. Думаю, нам пора двигаться. — Он забрался в кабину ховера, желая поскорее уехать.
Сжав напоследок запястье девочки, Салли отдала ей мешок и постояла рядом, пока та карабкалась вверх по откидным подножкам. Тернер забрался на водительское сиденье.
— Она все спрашивала о тебе, — сказал вдруг Руди. — Через какое-то время стало так плохо, что даже аналоги эндорфина не могли подавить боль, и примерно каждые два часа она спрашивала, где ты, когда ты приедешь.
— Я посылал тебе деньги, — сказал Тернер. — Достаточно, чтобы отвезти ее в Тибу. Там, в клинике, вы могли бы испробовать что-нибудь новое.
— Тиба? Господи, — фыркнул Руди, — она была старуха. Что, черт побери, хорошего было бы в том, если бы в Тибе растянули ее жизнь еще на несколько месяцев? Если больше всего на свете она хотела увидеть тебя?
— Тогда не вышло, — сказал Тернер, когда девочка села на соседнее сиденье и поставила мешок между ног на пол. — Увидимся, Руди, — кивнул он. — Спасибо, Салли.
— Прощайте, — отозвалась Салли, обнимая Руди за талию.
— О ком вы говорили? — спросила Энджи, когда опустилась крышка люка.
Вставив ключ в замок зажигания, Тернер запустил турбину, одновременно пустив воздух в воздушную подушку. Через узкое окно на своей стороне он увидел, как Руди и Салли быстро отошли назад от ховера, а собака, присев на задние лапы, залаяла на шум турбины. Педали и ручное управление были слишком большими, они были сконструированы так, чтобы предоставить максимум свободы движений водителю в радиационном скафандре. Тернер осторожно выехал из ворот и развернулся на широкой полосе гравиевой дорожки. Энджи подтягивала пристяжные ремни.
— О матери, — сказал он.
Он завел турбину, и машина рванулась вперед.
— А я никогда не знала своей матери, — сказала девочка, и Тернер вспомнил, что ее отец мертв, а она этого еще не знает…
Он прибавил обороты, и ховер сорвался с гравиевой дорожки, едва не задев одну из собак Руди.
Относительно подвески броневичка Салли была права: от турбины шла постоянная вибрация. При девяноста километрах в час на горбатом асфальте старой трассы ховер просто вытряхивал душу. Бронированная воздушная подушка тяжело переваливалась через рытвины. Эффект скольжения, подобный гражданской спортивной модели, будет возможен лишь на совершенно ровном покрытии.
Неожиданно для себя Тернер обнаружил, что ему это нравится. Нацеливаешься, чуть осаживаешь колымагу, потом даешь газ. Кто-то подвесил над передней обзорной щелью пару выцветших на солнце розовых игральных костей, которые теперь раскачивались из стороны в сторону. За спиной — ровный вой турбины. Девочка, похоже, расслабилась, впитывая пробегающий мимо придорожный ландшафт с рассеянным, почти довольным видом, и Тернер был благодарен, что от него не требуется поддерживать разговор. Ты крутая, думал он, временами скашивая взгляд в ее сторону. Пожалуй, едва ли найдется сегодня на поверхности этой планеты еще один такой же маленький объект, за которым шла бы такая же жестокая охота. И вот я увожу тебя в Муравейник в бронетачке Руди, оставшейся с прошлой войнушки, и понятия, черт побери, не имею, что мне с тобой делать… Или кто это был, кто рванул городок…
Давай-ка прокрутим это, сказал он самому себе, когда они свернули вниз в долину, еще раз прокрутим произошедшее, может, что и выскочит. Митчелл вошел в Контакт с "Хосакой", сказал, что он переходит к ним. "Хосака" наняла Конроя и набрала команду медиков, чтобы проверить Митчелла на предмет имплантантов. Конрой сколачивал группу, работая в контакте с агентом Тернера. Агент Тернера — это голос в Женеве, номер телефона, не более. "Хосака" заслала Эллисон, чтобы та подлечила его в Мексике, потом Конрой вытащил его оттуда. Уэббер, прямо перед тем, как все пошло наперекосяк, сказала, что это она была подсадкой Конроя на полигоне… Кто-то атаковал полигон, когда к нему подлетала девушка. Затем — сигнальные ракеты и автоматные очереди. На взгляд Тернера, это было очень похоже на "Маас"; приблизительно такого хода он и ожидал от их спецслужбы — однако с подобной ситуацией полагалось справиться наемным мускулам. Потом побелело небо… Тернер вспомнил, что Руди говорил что-то про электр!
омагнитную пушку… Кто? И этот бардак у девочки в голове, то, что появилось у Руди на дисплеях томографа и визуализатора ядерно-магнитного резонанса. А Энджи сказала, что ее отец никогд