тяжело осел на ковер. Клуб медленно наполнился рождественским запахом кипяченого джина. Бовуа, достав из-за стойки серебряный сифон, заливал дымящуюся штору сельтерской, пока не иссяк патрон с углекислым газом.
— Тебе повезло, Бобби, — сказал Бовуа, отбрасывая сифон через плечо. — Потому что брат Джаммер… ему никогда больше не стучать по деке…
Джекки, опустившись на колени, тихонько кудахтала над рукой Джаммера. Бобби мельком увидел обожженное мясо и быстро отвел глаза.
26. ВИГ
— Знаешь, — сказала Pec, зависая вниз головой перед Марли, — строго говоря, это не мое дело, но может, тебя там кто-нибудь ждет, на месте? Я хочу сказать, я тебя, конечно, туда отвезу, а если ты не сможешь попасть внутрь, заберу на терминал "Джей-Эй-Эль". Но если никто не захочет тебя впустить, не знаю, сколько я смогу там проторчать. Эта штуковина — настоящая развалина, у нас тут странные люди, я хочу сказать, те, кто селятся на заброшенных станциях на орбите. — Рес, или Тереза, как решила Марли, глянув на затянутую в ламинированный пластик лицензию пилота, что висела на зажиме возле пульта управления "Сладкой Джейн", на время полета сняла свою парусиновую жилетку.
Марли, отупев от радуги дермов, которые Рес налепила ей вдоль запястья, чтобы снять приступы тошноты при синдроме адаптации, тупо рассматривала татуированную розу. Рисунок был выполнен в японском стиле, насчитывающем многие столетия, и Марли сонно решила, что роза ей нравится. Что, в общем, ей нравится и сама Рес, в которой было что-то и жесткое, и одновременно детское, и которая так трогательно заботилась о своей странной пассажирке. Рес повосхищалась ее кожаным пальто и сумочкой, прежде чем, свернув, затолкать их в какую-то нейлоновую сетку, уже набитую кассетами, печатными книгами и грязным бельем.
— Не знаю, — выдавила Марли. — Мне просто нужно попытаться попасть внутрь…
— А ты знаешь, что это за штука, сестренка? — Рес поправляла ремни антигравитационной сетки вокруг плеч и запястий Марли.
— Какая штука? — Марли моргнула.
— Та, куда мы летим. Это часть старых сердечников Тессье-Эшпулов. Эта жестянка содержала раньше память их корпорации…
— Я о них слышала, — сказала Марли, закрывая глаза. — Андреа мне говорила…
— Конечно, кто о них не слышал. Когда-то они владели всем Фрисайдом. Построили его, если уж на то пошло. А потом они сбрендили и все распродали. Приказали отпилить с конца веретена семейное гнездо и оттащили его на другую орбиту, но сердечники они перед уходом стерли подчистую, да еще зачем-то выжгли, а то, что осталось, продали на металлолом. Жестянщики так за них и не взялись. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь их засквотил, но здесь, наверху, живешь где можешь… Впрочем, пожалуй, это верно для всех и для каждого. Вот, скажем, поговаривают, что Леди Джейн, дочка старого Эшпула, она еще живет в своей старой развалине, совсем выжила из ума. — Рес последний раз с ловкостью профессионала подтянула сетку. — Порядок. Просто расслабься. Я минут на двадцать поддам жару "Джейн", но нас быстро туда закинет. За что, сдается мне, ты и платишь…
И Марли скользнула назад в сложенный из шкатулок ландшафт. Повсюду — огромные деревянные конструкции Корнелла, где весомые осадки любви и памяти выставлены за исчерченными дождем листами пыльного стекла. А фигура загадочного шкатулочника все убегала от нее вдаль по улице, вымощенной мозаикой из человеческих зубов. Парижские сапоги Марли слепо стучали по символам, выведенным тусклыми золотыми коронками. Шкатулочник был мужчиной, и на нем была зеленая куртка Алена, и больше всего на свете он боялся ее, Марли. "Прости меня! — кричала она, пытаясь догнать его. — Мне очень жаль…"
— Ну а я что говорю? Тереза Лоренс, "Сладкая Джейн". Хочешь номера? Что? Ну да, конечно, мы — пираты. Я, например, траханный капитан Хук собственной персоной… Слушай, приятель, давай я дам тебе номера, сам можешь проверить… Я уже сказала. У меня пассажир. Просит разрешения войти и et, черт побери, cetera… Марли там Какая-то, во сне говорит по-французски…
Веки Марли дрогнули, раскрылись. Прямо перед ней в своей сетке колыхалась Рес. На ее спине четко выделялся каждый маленький мускул.
— Эй, — сказала Рес, изворачиваясь в ремнях. — Извини. Я тебе их разбудила, но, судя по голосам, они основательно датые. Ты верующая?
— Нет, — ошарашенно ответила Марли.
Рес скорчила рожицу:
— Ну, надеюсь, тогда ты как-нибудь разберешься в этой чертовщине.
Выпутавшись из сетки, она крутанула заднее сальто и оказалась в нескольких сантиметрах от лица Марли. От головы пилота тянулась к консоли оптическая лента, и тут впервые Марли заметила изящный небесно-голубой разъем, вживленный девушке в запястье. Рес воткнула каплю динамика в правое ухо Марли и поправила свисавшую с нее прозрачную трубку микрофона.
— Вы не имеете права тревожить нас здесь, — проговорил мужской голос. — Наш труд — на благо Господа, мы единственные, кто видел истинный лик Его!
— Алло? Алло, вы меня слышите? Меня зовут Марли Крушкова, у меня к вам неотложное дело. Или к кому-то, кто живет по этим координатам. Речь идет о серии шкатулок, коллажей. Создателю этих шкатулок, возможно, грозит страшная опасность! Я должна с ним увидеться!
— Опасность? — Голос прервался кашлем. — Господь один решает судьбу человека! Мы совершенно свободны от страха. И не считайте нас дураками…
— Прошу вас, выслушайте меня. Меня нанял Йозеф Вирек, чтобы установить, где находится создатель этих шкатулок. Но теперь я пришла, чтобы предупредить вас. Вирек знает, что вы здесь, и его агенты последуют за мной…
Рес смотрела на нее во все глаза.
— Вы должны меня впустить! Я могу рассказать вам намного больше…
— Вирек? — Последовала долгая, скрипящая статикой пауза. — Йозеф Вирек?
— Да! — крикнула Марли. — Тот самый. Вы всю свою жизнь видели его фотографию, ну ту, где он вместе с английским королем… Пожалуйста, прошу вас…
— Дай мне твоего пилота, — сказал голос, из которого исчезли и бравада, и истерия, уступив место чему-то, что понравилось Марли еще меньше.
— Это запасной, — сказала Рес, рывком снимая зеркальный шлем с красного скафандра. — Я могу это себе позволить, ты мне достаточно заплатила…
— Нет, — запротестовала Марли. — Правда, не надо… Я…
Она затрясла головой, глядя, как Рес распутывает крепления на поясе скафандра.
— Ты туда без скафандра не пойдешь, — отрезала Pec. — Ты не знаешь, что у них за атмосфера. Черт его знает, есть ли там хоть какой-то воздух! Какие угодно бактерии, споры… В чем дело? — спросила она, опуская серебристый шлем.
— У меня клаустрофобия!
— О черт… — Рес растерянно уставилась на нее. — Я о таком слышала… Это значит, что ты боишься быть внутри чего-то? — Ее лицо выражало неподдельное любопытство.
— Да, в небольшом замкнутом пространстве.
— Как "Сладкая Джейн"?
— Да, но… — Борясь с паникой, Марли оглядела захламленную кабину. — Это я еще могу перенести, но только не шлем. — Ее передернуло.
— Ладно, — решила Pec, — вот что я тебе скажу. Мы засунем тебя в скафандр, но шлем надевать не будем. Я научу тебя, как его закреплять. Идет? Иначе ты не покинешь мой корабль… — Рот ее сжался в плотную линию.
— Да, — выдавила Марли, — да…
— Делаем так, — сказала Рес. — Мы состыковались с ними шлюз в шлюз. Открывается этот люк, ты входишь, я его закрываю. Потом я открываю второй. В этот момент ты окажешься в том, что у них там сходит за атмосферу. Ты уверена, что не хочешь надеть шлем?
— Не хочу, — отозвалась Марли, с отвращением поглядев на шлем в красных рукавицах скафандра и на отражение собственного бледного лица в зеркальном лицевом щитке.
Рес прищелкнула языком:
— Что ж, это твоя жизнь. Когда захочешь вернуться, скажи им, чтобы послали на терминал "Джей-Эй-Эль" весточку для "Сладкой Джейн", мне передадут.
Марли неловко оттолкнулась от стены и поплыла к люку шлюза размером не больше поставленного стоймя гроба. Грудная пластина скафандра резко звякнула, ударившись о внешний люк, и Марли услышала, как за ней с шипением закрывается внутренний. Возле ее головы зажглась желтая лампочка, и Марли почему-то подумала о лампочках в холодильнике.
— Счастливо, Тереза.
Ничего не произошло. Она была наедине с биением собственного сердца.
Потом внешний люк "Сладкой Джейн" скользнул в сторону. Небольшого перепада давления оказалось достаточно, чтобы Марли выбросило наружу в темноту, пахнувшую чем-то старым и грустно человеческим — запах давно заброшенной комнаты. В воздухе чувствовалась какая-то густота, нечистая сырость, и, все еще падая, Марли увидела, как за ней закрывается люк "Сладкой Джейн". Мимо скользнул луч света, качнулся, прошелся по стене и наконец нашел кружащуюся на одном месте Марли.
— Свет! — рявкнул хриплый голос. — Свет для нашей гостьи! Джонс!
Это был тот самый голос, какой она слышала в капле передатчика. Звук его странно отдавался в железной бескрайности этого места, пустоты, через которую она все падала и падала… Потом послышался резкий скрежет, и вдали вспыхнуло кольцо терпкой синевы, высветив дальний изгиб стены или обшивки из стали и литого лунного бетона. Поверхность стены была разлинована и испещрена картой тонко выбитых каналов и впадин — очевидно, прежде здесь размещалось какое-то оборудование. В одних выемках еще держались шероховатые прокладки из расширяющегося пенопласта, другие терялись в мертвой черной тени…
— Обвяжи-ка ее веревкой, Джонс, пока она не раскроила себе череп….
Что-то с влажным чмоканьем ударилось о плечо скафандра, и Марли, повернув голову, увидела, как по тонкой розовой нити к ней скользит плевок прозрачного пластика. На глазах веревка застыла, обернулась вокруг талии и рывком натянулась. Пространство заброшенного собора наполнилось натужным стоном мотора, и медленно-медленно ее стали подтягивать наверх.
— Однако подзадержались, — сказал голос. — Я все думал, кто будет первым. Так, значит, Вирек… Мамона…