А здесь — странные извивающиеся скамейки, покрытые той же вызывающей головокружение мешаниной осколков битого китайского фарфора, и деревья, и трава… Парк.
— Экстраординарно, — сказал некто.
Со своего места на одной из змеевидных скамеек поднимается мужчина. Серые волосы у него аккуратно подстрижены под ежик, загорелое лицо, и круглые, без оправы, очки, увеличивающие и без того большие голубые глаза.
— Ты прошел прямо насквозь, не так ли?
— Что это? Где я?
— В парке Гюль — до некоторой степени. В Барселоне, если угодно.
— Ты убил Джекки.
Мужчина нахмурился:
— Понимаю. Пожалуй, я понимаю. И тем не менее ты не должен был оказаться здесь. Случайность.
— Случайность! Ты убил Джекки!
— Моя система сегодня излишне перегружена, — сказал человек, не вынимая рук из карманов свободного бежевого пальто. — Это действительно экстраординарный случай…
— Ты не можешь быть такой сволочью, — сказал Бобби, глаза ему застилали слезы. — Не можешь. Нельзя так просто взять и убить кого-то, кто только что был здесь…
— Только что был — "где"? — Человек снял очки и начал протирать стекла безупречно белым носовым платком, который вынул из кармана пальто.
— Только что был жив, — сказал Бобби, делая шаг вперед.
Мужчина снова надел очки.
— Такого никогда раньше не случалось.
— Не можешь. — Еще ближе.
— Это становится утомительным. Пако!
— Сеньор.
Бобби повернулся на звук детского голоса и увидел маленького мальчика, затянутого в странный жесткий костюмчик и черные кожаные ботинки на шнуровке.
— Удали его.
— Сеньор.
Мальчик чопорно поклонился, вынимая из темного пиджачка крохотный автоматический браунинг. Бобби заглянул в темные глаза под глянцевой челкой и увидел в них выражение, какого никогда не бывает у ребенка. Мальчик поднял пистолет, целясь в Бобби.
— Кто ты? — Бобби проигнорировал пушку, но не стал больше пытаться приблизиться к человеку в бежевом пальто.
Человек перевел взгляд на Бобби.
— Вирек. Йозеф Вирек. Я думал, большая часть человечества знает меня в лицо.
— Ты из "Важных мира сего" или откуда? Человек прищурился, собрав морщинами лоб.
— Не знаю, о чем ты говоришь. Пако, что тут делает эта личность?
— Случайный прокол, — ответил ребенок. Музыкальный голос оказался очень красив. — Основные ресурсы нашей системы задействованы через Нью-Йорк в попытке предотвратить бегство Анджелы Митчелл. А этот вот попытался войти в матрицу в тандеме с еще одним оператором и натолкнулся на нашу систему. Мы все еще пытаемся определить, как он прорвал нашу защиту. Опасность вам не угрожает. — Дуло маленького браунинга было абсолютно неподвижно.
И вдруг снова странное ощущение, — будто кто-то дергает его, Бобби, за рукав. Нет, не совсем рукав, скорее, шевелится где-то в уголке сознания, нечто…
— Сеньор, — сказал ребенок, — в матрице наблюдаются аномальные явления, вероятно, в результате нынешней сверхперегрузки нашей системы. Мы настоятельно предлагаем позволить нам разъединить ваши связи с конструктом до тех пор, пока мы не будем в состоянии установить природу аномалии.
Ощущение стало сильнее. Кто-то скребся где-то на задворках его сознания…
— Что? — поднял брови Вирек. — И вернуться в резервуары? Едва ли это представляется оправданным…
— Вероятность настоящей опасности… — сказал мальчик. Теперь в его голосе появилась некоторая нервозность. Он чуть повел стволом браунинга. — Ты, — бросил он Бобби, — лицом на булыжник. Раскинь руки и ноги…
Но Бобби смотрел на цветочную клумбу у него за спиной, где цветы на глазах скукоживались и увядали, трава серела и распадалась в пыль, и сам воздух над клумбой завихрялся мелкими смерчами…. Ощущение чего-то, скребущегося в голове, становилось все сильнее, все настойчивее.
Вирек повернулся и тоже уставился на умирающие цветы.
— Что это?
Бобби закрыл глаза и стал думать о Джекки. Зудящий звук стал громче, вдруг Бобби понял, что это он сам его издает. Он потянулся внутрь себя — звук все еще шел — и коснулся деки Джаммера. "Давай! Иди!" — крикнул он куда-то в глубину сознания, не заботясь, к чему или к кому он обращается. — "Давай же!" — Он почувствовал, как что-то поддалось, какой-то барьер или преграда, и скребущее ощущение пропало.
Когда он открыл глаза, на клумбе мертвых цветов что-то появилось. Бобби прищурился. Похоже на крест из простого, крашенного белым дерева; кто-то продел перекладины, креста в рукава древнего морского кителя, какого-то поеденного плесенью сюртука с тяжелыми, вычурными эполетами из потускневших золотых косичек, ржавые пуговицы, косички по обшлагам… На фоне белого столба возникла ржавая абордажная сабля, эфесом вверх, а рядом с ней — бутылка, до половины наполненная прозрачной жидкостью.
Ребенок резко повернулся, рявкнул пистолетик… И вдруг мальчик опал, сдулся, как проколотый воздушный шар. Шар засосало в ничто, а браунинг заклацал по каменной дорожке, как брошенная игрушка.
— Имя мне, — раздался голос, и Бобби захотелось кричать — он вдруг осознал, что этот голос исходит из его собственного рта, — Самеди. Ты зарубил лошадь моего брата…
Вирек бросился бежать вниз по извилистой дорожке со змеями скамеек, полы огромного пальто развивались за ними, как уродливые крылья. И Бобби увидел, что там его ждал еще один из белых крестов — прямо там, где дорожка заворачивала, чтобы исчезнуть. Тут Вирек, должно быть, тоже его увидел, он закричал, и Барон Самеди, Хозяин Кладбищ, лоа, чьим доменом была смерть, опустился на Барселону холодным темным дождем.
— Что, черт побери, тебе надо? Кто ты? — Голос был знакомый, женский. Не Джекки.
— Бобби, — сказал он, сквозь него пульсировали волны тьмы. — Бобби…
— Как ты сюда попал?
— Джаммер. Он знал. Его дека пришпилила тебя, когда ты заледенила меня в прошлый раз. — Он только что что-то видел, что-то огромное. Никак не вспомнить… — Меня послал Тернер. Он велел передать тебе, что это Конрой. Тебе нужен Конрой… — Слыша свой собственный голос, как будто чужой.
Он побывал где-то и вернулся, а теперь он здесь, в скелетообразном неоновом рисунке Джейлин. На обратном пути он видел, как что-то огромное, то нечто, что заглотило их, сдвинулось и стало изменяться. Гаргантюанские блоки его вращались, принимая новые формы и сочетания, менялся весь контур решетки…
— Конрой, — сказала она. Мультвоплощение сексуальной небрежности потянулось возле видеоокна, в контурах Джейлин сквозила безмерная усталость, даже скука… — Так я и думала. — Окно полыхнуло белым, и на его месте сфокусировался кадр с изображением какого-то древнего каменного здания. — Парк-авеню. Он там с этими европейцами, просчитывает очередную интригу, — вздохнула невидимая красавица. — Думает, он в безопасности, понимаешь? Стер Рамиреса, прихлопнул его, как муху, лгал мне в лицо, потом улетел в Нью-Йорк к своей новой работе, а теперь думает, что он в безопасности…
Фигура чуть шевельнулась, и изображение снова изменилось. Теперь экран заполнило лицо беловолосого, того самого, который при Бобби позвонил высокому самураю по телефону Джаммера. Она подключилась к его линии, подумалось Бобби.
— Или нет, — сказал Конрой — это прорезалось аудио. — Так или иначе, она у нас в руках. Нет проблем.
А у беловолосого усталый вид, подумал Бобби, но все под контролем. Суровый мужик. Как Тернер.
— А я ведь следила за тобой, Конрой, — мягко сказала Слайд. — Мой добрый друг Банни, он за тобой присматривал для меня. Не один ты не спишь на Парк-авеню сегодня ночью…
— Нет, — говорил Конрой, — мы доставим ее вам в Стокгольм завтра. Совершенно точно. — Он улыбнулся прямо в камеру.
— Убей его, Банни, — медленно и раздельно произнесла Джейлин. — Убей их всех. Взорви весь этот чертов этаж и тот, что под ним. Сейчас.
— Вот именно, — сказал Конрой, и тут что-то случилось, камеру встряхнуло, изображение пошло волнами. — Что это? — спросил он, совсем другим голосом, на этом экран погас.
— Гори, ублюдок, — сказала она.
А Бобби рывком выбросило назад, в темноту…
33. ОБЛОМКИ КРУШЕНИЯ И ВОДОВОРОТ
Марли час проплавала среди медленного шторма, наблюдая за танцем шкатулочника. Угроза Пако ее не испугала, хотя она и не сомневалась в том, что он готов ее исполнить. Нет сомнений, уж он-то свою угрозу выполнит. Она понятия не имела, что может случиться, если взломают шлюз. Наверное, все умрут. Умрет она, и Джонс, и Виган Лудгейт. Может, содержимое храма выплеснется в космос облаком, распускающим лепестки кружев и почерневшего серебра, осколков мрамора и обрывков веревки, коричневых страниц старых книг, чтобы навечно закружить по орбите вокруг оболочки сердечников. Что ж, это не нарушит стиля — художника, того, кто запустил шкатулочника, это бы только порадовало…
По кругу клешней с темперлоновыми подушечками пальцев бегала новая шкатулка. Забракованные прямоугольные фрагмента" дерева и стекла, кувыркаясь, вылетали из фокуса творения, чтобы присоединиться к тысячам мелочей. И Марли, околдованная происходящим, с головой ушла в созерцание. В отверстие в полу протиснулся Джонс. Взгляд у него был совершенно безумный, а лицо покрыто пленкой грязи и пота. Вслед за ним на веревке вплыл красный скафандр.
— Не могу загнать Вига в место, которое я мог бы загерметизировать, — сказал он, — так что это тебе…
Скафандр под ним сделал попытку нырнуть, и Джонс в отчаянии дернул на себя веревку.
— Не хочу, — ответила Марли, не отрывая глаз от танца.
— Надевай! Сейчас же! Время вышло! — Губы парнишки судорожно подергивались, но никакого крика не получалось. Он попытался взять ее за руку.
— Нет, — сказала она, отодвигаясь от него. — Как насчет тебя?
— Надевай этот чертов скафандр! — заорал он, разбудив более глубокие, низкие регистры эха.
— Нет.
За его головой она увидела, как, мигнув пару раз, экран ожил и заполнился чертами Пако.
— Сеньор мертв, — сказал испанец безо всякого выражения на гладком лице, — и различные части его финансовых вложений претерпевают определенную реорганизацию. В настоящее время меня затребовали в Стокгольм. Я уполномочен сообщить Марли Крушковой, что она не находится более на службе у покойного Йозефа Вирека, а также ни в коей мере не работает ни на основную, ни на одну из его дочерних компаний. Обусловленная контрактом сумма может быть получена в полном объеме в любом отделении Банка Франции по предъявлении юридически действительного удостоверения личности. Требуемые налоговые декларации занесены в базы данных соответствующих учреждений Франции и Бельгии. Линии рабочего кредита с настоящ