— Это что за штука? — спросил он у Молли, когда «Мерседес» припарпаковался на окраине садов, окружающих Серальо. Он тупо смотрел на вычурную смесь стилей, которой был Топкапи.
— Это было подобие личного публичного дома для султана, — сказала она, выходя и потягиваясь. — Держали здесь кучу женщин. Теперь это музей. Вроде лавочки Финна, просто свалили в кучу бриллианты, мечи, левую руку Иоанна Крестителя…
— В физиокамере?
— Неа. Мертвую. Держат ее внутри такой латунной рукавицы, с маленьким люком наверху, чтобы христиане могли целовать ее на счастье. Отняли ее у христиан где-то миллион лет назад, и никогда не вытирают с пыль с этой хреновины, потому что это реликвия неверных.
Черный железный олень ржавел в садах Серальо. Кейс шел рядом с ней, глядя, как носки ее ботинок крушат схваченную ранним морозом неухоженную траву. Они шли по тропинке, выложенной восьмиугольной плиткой из холодного камня. Зима ожидала где-то на Балканах.
— Этот Терзи, он первоклассная мразь, — сказала она. — Секретная полиция. Палач. Легко продается, особенно за деньги, какие предлагает Армитаж.
Во влажной листве окружающих деревьев начали петь птицы.
— Я сделал работу для тебя, — сказал Кейс, — насчет Лондона. Я кое-что нашел, но не понял, что это значит.
Он рассказал ей историю Корто.
— Ну, я знала, что в Кричащем Кулаке не участвовал никто по имени Армитаж. Я проверяла.
Она погладила ржавый бок железной оленихи.
— Ты думаешь, что маленький компьютер помог ему вернуть рассудок?
— Я думаю, что это Зимнее Безмолвие, — ответил Кейс.
Она кивнула.
— Дело вот в чем, — сказал он, — ты думаешь, он знает, что он был Корто, до того? Я имею в виду, что он был уже совсем никто, когда попал в госпиталь, так что Зимнее Безмолвие просто…
— Да. Выстроил его с нуля. Да… — Она повернулась, и они пошли дальше. — Это заметно. Ты знаешь, у мужика нет никакой личной жизни. Нет вообще, насколько я знаю. Обычно ты смотришь на кого-то и можешь гадать, что он делает, когда остается один. Но только не Армитаж. Он сидит и смотрит в стену. Потом что-то щелкает и он заводится и бегает для Зимнего Безмолвия.
— Тогда зачем ему та нычка в Лондоне? Ностальгия?
— Может быть, он не знает про нее, — сказала она. — Может быть, это просто кто-то от его имени, так?
— Не понимаю, — сказал Кейс.
— Просто думаю вслух… Насколько умные бывают ИИ, Кейс?
— Зависит. Некоторые не умнее собак. Домашние животные. Стоят целое состояние, тем не менее. По-настоящему умные умны настолько, насколько им позволяет полиция Тьюринга.
— Слушай, ты же ковбой. Как вышло, что ты не тащишься от этих штук?
— Ну, — сказал он, — для начала, они редкие. Большинство их — военные, очень умные, и мы не можем пробить лед. Сам лед оттуда и появился, ты знаешь? И еще есть полиция Тьюринга — с ними лучше не связываться. — Он взглянул на нее. — Не знаю, короче, просто это не наш путь.
— Все жокеи одинаковы, — сказала она. — Никакого воображения.
Они вышли к широкому прямоугольному пруду, где карп тыкался носом в стебли какого-то белого водяного цветка. Она пнула одинокий камушек и посмотрела, как расходятся круги на воде.
— Это Зимнее Безмолвие, — сказала она. — Мне кажется, что дело реально крупное. Мы находимся там, где волны уже маленькие, и мы не можем увидеть камень, упавший в центре. Мы знаем, там что-то есть, но не знаем, почему. Я хочу узнать, почему. Я хочу, чтобы ты пошел и поговорил с Зимним Безмолвием.
— Я даже близко не смогу подойти, — ответил он. — Ты размечталась.
— Попробуй.
— Невыполнимо.
— Спроси у Флэтлайна.
— Что нам нужно от этого Ривьеры? — спросил он, надеясь сменить тему.
Она плюнула в пруд.
— Бог его знает. Мне захотелось его убить с первого взгляда. Я видела его характеристику. У него болезнь Иуды. Не может получить сексуального удовлетворения, пока не будет знать, что предает объект своего желания. Так говорится в файле. И они должны сначала полюбить его. Может быть, он тоже их любит. Терзи было легко сдать его нам, потому что он провел здесь три года, продавая политиков секретной полиции. Возможно, Терзи позволял ему смотреть на пытки. Он сдал восемнадцать за три года. Женщины двадцати — двадцати пяти лет. Терзи хватало диссидентов. — Она засунула руки поглубже в карманы куртки. — Потому что если Ривьера находил ту, кого действительно хотел, он делал так, чтобы она стала политзаключенной. Его личность изменчива, как костюм Новых. Характеристика говорит, что это очень редкий тип, таких примерно парочка на миллион. Что в общем-то хорошо говорит о человеческой природе.
Она всматривалась в белые цветы и сонную рыбу, и лицо ее было мрачным.
— Я думаю, что, наверное, куплю себе специальную страховку от этого Питера. — Она повернулась и улыбнулась, отчего стало холодно.
— Что это значит?
— Да так. Давай вернемся в Бейоглу и найдем что-нибудь вроде завтрака. Сегодня у меня снова будет занятая ночь. Надо забрать его барахло из той квартиры в Фенере, потом опять сходить на базар и купить ему кой-какие препараты…
— Купить ему кой-какие препараты? Чем это он заслужил?
Она засмеялась. "Он еще не сторчался до смерти, дорогой. Похоже, он просто не может работать без этого особого рецепта. А ты мне сейчас все равно нравишься больше. Не такой страшно тощий. — Она улыбнулась. — Так что я наведаюсь к торговцу Али и затарюсь. Не волнуйся.
Армитаж ждал в их комнате в "Хилтоне".
— Пора паковаться, — сказал он, и Кейс попробовал отыскать человека по имени Корто за бледно-голубыми глазами и загорелой маской. Он подумал об Уэйдже, оставшемся в Чибе. Он знал, что дельцы выше определенного уровня старались скрыть свои персональные отличия. Но Уэйдж имел проституток, любовниц. Даже, ходили слухи, детей. Пустота же, которую Кейс нашел в Армитаже, была чем-то иным.
— Куда теперь? — спросил он, пройдя мимо Армитажа, чтобы поглядеть на улицу внизу. — Какой тип климата?
— У них нет климата, только погода, — сказал Армитаж. — Вот. Почитай брошюру.
Он положил что-то на кофейный столик и встал.
— Ривьера прошел проверку? А где Финн?
— Ривьера — прекрасно. Финн уже на пути домой. — Армитаж улыбнулся, и эта улыбка несла не больший смысл, чем дерганье усика какого-нибудь насекомого. Он протянул руку к Кейсу и ткнул его в грудь, звякнув золотым браслетом. — Не слишком умничай. Эти маленькие капсулы начинают снашиваться, но ты не знаешь, насколько.
Сохраняя на лице полное спокойствие, Кейс заставил себя кивнуть. После ухода Армитажа он взял одну из брошюр. Роскошная полиграфия, на французском, английском и турецком языках.
ФРИСАЙД — ЗАЧЕМ ЖДАТЬ?
Четверо из них были зарегистрированы на рейс THY[29] из аэропорта Есилкой. Пересадка в Париже на шаттл JAL[30]. Кейс сидел в холле «Стамбул-Хилтона» и следил, как Ривьера рассматривает поддельные византийские черепушки в сувенирном магазине со стеклянными стенами. Армитаж, с шинелью, накинутой на плечи наподобие плаща, стоял на входе в магазин.
Ривьера был стройным, белокурым, мягкоголосым, его английский свободно лился без всякого акцента. Молли сказала, что ему было тридцать лет, но угадать его возраст было бы трудно. Она также сказала, что он не имел гражданства и путешествовал с поддельным датским паспортом. Он был продуктом каменных колец, окружающих радиоактивное сердце Бонна. Три улыбчивых японских туриста вторглись в магазин, вежливо кивнув Армитажу. Армитаж перешел через магазин и встал рядом с Ривьерой, чересчур поспешно, чересчур очевидно. Ривьера повернулся и улыбнулся. Он был очень красив; Кейс предположил, что черты его лица были работой хирурга из Чибы. Тонкая работа, не то что приторная слащавость смеси популярных лиц у Армитажа.
Его лоб был высоким и чистым, серые глаза — спокойные и отстраненные. Его нос, пожалуй, чересчур хорошо вылепленный, был как будто сломан и наспех выправлен. Некий намек на жестокость был заложен в изяществе очертаний его челюсти и быстроте его улыбки. Его зубы были мелкими, ровными и очень белыми. Кейс наблюдал, как белые руки играют над имитацией фрагмента скульптуры.
Ривьера вел себя не как человек, который был атакован прошлой ночью, усыплен токсиновой иглой, похищен, подвергнут исследованию у Финна, и вынужден Армитажем присоединиться к команде.
Кейс посмотрел на часы. Молли сейчас возвращалась с купленными препаратами. Он снова посмотрел на Ривьеру.
— Клянусь, ты сейчас под тягой, жопа, — сказал он хилтонскому холлу.
Седеющая итальянская матрона в белом кожаном пиджаке приспустила на кончик носа свои очки «Порше» и воззрилась на Кейса. Он широко улыбнулся, встал и повесил на плечо сумку. Ему нужны были сигареты на время полета. Он подумал, бывают ли салоны для курящих на шаттлах JAL.
— Бывайте, леди, — сказал он женщине, которая тут же вернула очки на место и отвернулась.
Сигареты были в сувенирном магазине, но Кейса не привлекал разговор с Армитажем или Ривьерой. Он вышел из холла и обнаружил торговый автомат в узком алькове, в конце ряда таксофонов.
Он порылся в карманах, полных «лираси», и по очереди опустил в щель несколько мелких монет из тусклого сплава, слегка удивляясь анахроничности этого процесса. Ближайший к нему телефон зазвонил.
Он машинально взял трубку.
— Да?
Слабые гармоники, крохотные неслышимые голоса перебалтываются по какой-то орбитальной связи, и затем звук, похожий на ветер.
— Привет. Кейс.
Монетка в пятьдесят лир выпала из его руки, подпрыгнула на полу и укатилась из вида по хилтонскому паласу.
— Зимнее Безмолвие, Кейс. Настало время поговорить.
Это был синтезированный чипом голос.
— Не хочешь говорить, Кейс?
Он повесил трубку.
Забыв сигареты, он пошел назад в холл мимо линейки таксофонов. Они звонили по очереди, каждый только по разу, когда Кейс проходил рядом.