тертый шлем, Кейс последовал его примеру. Они висели в шлюзе, вдыхая воздух, слабо пахнущий сосной. С тревожным привкусом горелой изоляции.
Мэлкам потянул носом.
— Беда здесь, мон. На любом корабле, если унюхаешь такое…
Дверь, обтянутая темно-серой замшей , плавно скользнула в свое гнездо. Мэлкам оттолкнулся от эбеновой стены и ловко проплыл в узкий проем, в самый последний момент развернув свои широкие плечи. Кейс неуклюже последовал за ним, перебирая руками по расположенному на высоте пояса поручню.
— Рубка, — сказал Мэлкам, показывая в бесшовный коридор с кремовыми стенами, — должна быть там.
Он запустил сам себя с помощью еще одного легкого толчка. Откуда-то сверху Кейс расслышал знакомое стрекотание принтера, выдающего распечатку. Звук стал громче, когда Кейс последовал за Мэлкамом за еще одну дверь, в клубящуюся массу смятых распечаток. Кейс выхватил из нее ленту скрученной бумаги и взглянул на нее.
0 0 0 0 0 0 0 0 0
0 0 0 0 0 0 0 0 0
0 0 0 0 0 0 0 0 0
— Сбой системы? — Сионит ткнул пальцем в перчатке на колонку нулей.
— Нет, — сказал Кейс, вылавливая свой дрейфующий шлем, — Флэтлайн сказал, что Армитаж стер память в здешней Хосаке.
— Пахнет, будто он стирал лазером, ты знаешь? — Сионит оперся стопой о белый скелет швейцарского тренажера и пролетел через плавающий лабиринт бумаг, отталкивая их от своего лица.
— Кейс, мон…
Человек был малого роста, японец, его горло притянуто к спинке узкого шарнирного стула чем-то вроде тонкой стальной проволоки. Проволока была невидима там, где она пересекала черный темперлон подголовника, и настолько же глубоко она врезалась в гортань. Единственный шарик темной крови застыл там словно странный драгоценный камень, черно-красный жемчуг. Кейс увидел грубые деревянные ручки, висящие на каждом конце удавки, будто изношенные обломки ручки метлы.
— Интересно, сколько он уже так? — сказал Кейс, вспоминая послевоенные похождения Корто.
— Он знает, как пилотировать корабль, Кейс, боссман?
— Может быть. Он был в специальных войсках.
— Ну, этот японский парень, больше не пилот. Не уверен, что у меня самого легко получится. Очень новый корабль…
— Короче, найди нам рубку.
Мэлкам нахмурился, кувыркнулся назад и оттолкнулся. Кейс последовал за ним в помещение побольше, вроде гостиной, разрывая и сминая куски распечаток, которые опутывали его петлями по пути. Здесь были еще шарнирные стулья, что-то напоминавшее бар, и «Хосака». Принтер, все еще выбрасывающий свой бумажный язык, был встроенным в переборку модулем, изящное углубление в панели из вручную отполированного шпона. Кейс запустил себя над кругом из стульев к принтеру и нажал на белый выключатель слева от гнезда. Трескотня остановилась. Он повернулся и посмотрел на «Хосаку». Ее лицевая часть была насквозь продырявлена по крайней мере в двенадцати местах. Дырки были маленькими, круглыми, с почерневшими краями. Крохотные сферы яркого сплава кружились вокруг мертвого компьютера.
— Угадал, — сказал он Мэлкаму.
— Рубка заперта, мон, — сказал Мэлкам с противоположного конца гостиной. Освещение померкло, разгорелось и померкло снова. Кейс выдрал распечатку из принтера. Опять нули.
— Зимнее Безмолвие? — Он осмотрел коричнево-бежевую гостиную, пространство, исчерканное плавающими бумажными каракулями. — Это ты в освещении, Зимнее Безмолвие?
Панель рядом с головой Мэлкама сдвинулась, обнаружив маленький монитор. Мэлкам опасливо дернулся, вытер пот со лба пеновставкой на тыльной стороне своей перчатки, и развернулся, чтобы изучить дисплей.
— Ты разбираешь японский, мон?
Кейс мог разглядеть какие-то символы, мигающие на экране.
— Нет, — сказал Кейс.
— Рубка — отделяемая капсула, спасательная шлюпка. Идет обратный отсчет, похоже на то. Одевайся немедля. — Он надвинул шлем и шлепнул по замкам.
— Что? Он стартует? Блядь! — Он оттолкнулся он переборки и пролетел сквозь переплетения распечаток. — Нам надо открыть эту дверь, мужик!
Но Мэлкам только постучал по своему шлему. Кейс мог видеть сквозь «лексан», как шевелятся его губы. Он увидел каплю пота, вытекшую из-под пурпурной вязаной сетки с радужной тесьмой, которую сионит носил поверх своих косичек. Мэлкам выхватил у Кейса шлем и ловко надвинул ему на голову, его ладони ударили по замкам. Светодиодные микроиндикаторы слева от лицевого стекла осветились, когда замкнулись контакты шейного кольца.
— Не секу в японском, — сказал Мэлкам по радиосвязи, — но старт неправильный. — Он ткнул в отдельную строку на экране. — Люки не задраены, в модуле. Запускается с открытым замком.
— Армитаж! — Кейс попытался постучать в дверь. Физика нулевой гравитации послала его назад кувыркаться в распечатках. — Корто! Не делайте этого! Нам нужно поговорить! Нам нужно-
— Кейс? Слышу тебя, Кейс… — Голос теперь едва ли принадлежал Армитажу. Он был исполнен странным спокойствием. Кейс перестал брыкаться. Его шлем ударился о дальнюю стену. — Мне жаль, Кейс, но это должно быть сделано. Один из нас должен выбраться. Один из нас должен дать показания. Если мы погибнем здесь, то все кончится здесь. Я расскажу им, Кейс, я расскажу им про все. Про Гирлинга и других. И у меня это получится, Кейс. Я знаю, я выберусь. В Хельсинки. Последовала внезапная тишина; Кейс почувствовал, как она заполняет его шлем подобно какому-то редкому газу.
— Но это так трудно, Кейс, так чертовски трудно. Я слеп.
— Корто, стой. Подожди. Ты же слепой, слышишь. Ты не можешь лететь! Ты разъебешься об деревья! И они хотят достать тебя, Корто, клянусь Богом, они оставили тебе открытый люк. Ты сдохнешь, и никогда ничего никому не расскажешь, а мне нужен энзим, название энзима, энзим, ну же…
Он кричал, переходя на истерический визг. Обратная связь звенела в наушниках шлема.
— Помни тренировки, Кейс. Это все, что мы можем сделать.
И затем шлем наполнился невнятным бормотанием, ревущей статикой, воющими гармониками, возвращающими во времена Кричащего Кулака. Отрывки русского, а затем незнакомый голос, среднезападный акцент, очень молодой.
— Мы сбиты, повторяю, Омаха Тандер сбит, мы…
— Зимнее Безмолвие, — завопил Кейс, — не делай этого со мной!
Слезы сорвались с его ресниц, отскакивая от лицевого стекла дрожащими хрустальными каплями. Затем «Ханива» сотряслась, один раз, задрожала, как будто нечто огромное и мягкое ударилось в ее бок. Кейс представил, как спасательная шлюпка катапультируется в свободный полет, отстреленная взрывными ускорителями, и когтистый ураган истекающего воздуха вырывает безумного полковника Корто из кресла, из воспроизведенной Зимним Безмолвием последней минуты операции "Кричащий Кулак".
— Он ушел, мон. — Мэлкам взглянул на монитор. — Люк открыт. Безмолвие, наверно, обошел систему безопасности катапульты.
Кейс попытался вытереть слезы с глаз. Его пальцы клацнули о "лексан".
— Яхта герметична, но боссман забрал управление захватами вместе с рубкой. Маркус Гарвей еще в западне.
Но Кейс видел лишь бесконечное падение Армитажа над Фрисайдом, сквозь вакуум холоднее степей. Почему-то он вообразил его в темном барберри[44], широкие полы пальто раскинулись словно крылья какой-то огромной летучей мыши.
17
— Взяли то, за чем ходили? — спросил конструкт.
Куань уровня Одиннадцать заполнял решетку между собой и льдом Т-А гипнотизирующе сложными радужными росчерками, узорами, красивыми, как кристаллы льда на зимнем окне.
— Зимнее Безмолвие убил Армитажа. Выбросил его наружу в спасательной шлюпке с открытым люком.
— Жопа, — сказал Флэтлайн. — Ну, вы же с ним особыми приятелями не были, верно?
— Он знал, как отцепить токсиновые капсулы.
— Ну так Зимнее Безмолвие тоже знает. Рассчитывай на него.
— Я не очень-то верю, что Зимнее Безмолвие поможет мне.
Отвратительное подобие смеха конструкта оцарапало нервы Кейса как тупое лезвие.
— Может быть, это значит, что ты умнеешь.
Он нажал переключатель симстима.
06:27:52 на чипе в ее оптическом нерве; Кейс уже больше часа сопровождал ее продвижение по вилле Блуждающий Огонек, позволяя эндорфиновому аналогу, который она приняла, сгладить его похмелье. Боли в ноге не было; казалось, будто она движется сквозь теплый душ. Дрон «Браун» примостился на ее плече, его крохотные манипуляторы, похожие на хирургические зажимы с подушечками, надежно вцепились в поликарбон костюма Новых. Стены здесь были из голой стали, исполосованной грубыми коричневыми лентами эпоксидной смолы в тех местах, где было содрано нечто вроде покрытия. Она скрылась от рабочей бригады, припав к земле, баюкая игломет в ладонях, ее костюм стал серо-стальным, пока двое стройных африканцев проезжали мимо на тележке с баллонными колесами. У них были бритые головы и они носили оранжевые комбинезоны. Один из них тихо напевал себе под нос на языке, которого Кейс никогда не слышал, тональность и мелодия чужие и навязчивые.
Речь головы, эссе 3Джейн о Блуждающем Огоньке, вернулась к нему в то время, когда она прокладывала путь глубже в лабиринт. Блуждающий Огонек был помешанным, был помешательством, выросшим на резинобетоне из луннокаменной крошки, выросшим среди сварной стали и тонн различных причуд, всего этого странного багажа, поднятого из колодца, чтобы утеплить продуваемое сквозняками гнездо.
Но это не было помешательство, которое он понимал. Не безумие Армитажа, которое, как ему сейчас представилось, он мог бы понять; согните человека как можно сильней, потом разогните в обратную сторону, и согните снова. Человек сломался. Все равно что ломать кусок проволоки. И история сделала это с полковником Корто. История уже сделала достаточно разрушительной работы, когда Зимнее Безмолвие нашел его, отсеяв его от прочего урожая военных обломков, проскальзывая в его серое плоское поле сознание наподобие водяного паучка, пересекающего гладь застоялого п