руда, и первые сообщения замигали на экране детского микрокомпьютера в темной комнате французской психбольницы. Зимнее Безмолвие выстроил Армитажа с нуля, с воспоминаниями Корто о Кричащем Кулаке в основе. Но «память» Армитажа уже не была памятью Корто после определенного момента. Кейс сомневался, что Армитаж мог бы вспомнить предательство, "ночные крылья", падающие в завихрениях пламени…
Армитаж был отредактированной версией Корто, и когда напряжение набега достигло определенной точки, механизм Армитажа рассыпался; на поверхности показался Корто, с его виной и болезненной яростью. И сейчас Корто-Армитаж был мертв, маленькая замерзшая луна для Фрисайда.
Он подумал о токсиновых капсулах. Старый Эшпул тоже был мертв, прошитый сквозь глаз микроскопическим дротиком Молли, избавленный от смертельной дозы, которую он со знанием эксперта смешал сам для себя. Эта смерть была более загадочной, смерть безумного короля. И он убил куклу, которую называл своей дочерью, ту, что с лицом 3Джейн. Кейс понял, пока следовал с помощью сенсорного ввода Молли по коридорам Блуждающего Огонька, что он никогда на самом деле не думал ни о ком вроде Эшпула, ни о ком могущественном настолько, насколько был Эшпул в его представлении, как о людях.
Власть в мире Кейса означала власть корпораций. Дзайбацу, мультинациональные структуры, которые формировали путь истории человечества, преодолели старые барьеры. Будучи рассматриваемы как организмы, они достигли некоторой разновидности бессмертия. Нельзя убить дзайбацу, убрав дюжину ключевых фигур; есть другие, ожидающие своего шага вверх по лестнице, занятия вакантной должности, доступа к бескрайним банкам корпоративной памяти. Но Тессье-Эшпулы были не такие, и он почувствовал эту разницу в смерти их основателя. Т-А был атавизмом, кланом. Он вспомнил хлам в покоях старика, его заношенно-грязную человечность, крошащиеся аудиодиски в бумажных конвертах. Одна нога босая, другая в вельветовом тапочке.
"Браун" подергал за капюшон костюма Новых, и Молли повернула налево, через еще одну арку.
Зимнее Безмолвие и гнездо. Фобическое видение вылупляющихся ос, биологический дисковый пулемет в ускоренной съемке. Но разве дзайбацу не были такими же, или якудза, ульи с кибернетической памятью, огромные единые организмы, с закодированной в кремнии ДНК? Если Блуждающий Огонек являлся выражением корпоративной индивидуальности Тессье-Эшпулов, то все Т-А были такими же безумными, как и старик. Такое же рваное переплетение страхов, такое же странное чувство бесцельности. "Если бы они стали тем, чем хотели стать…" вспомнил он слова Молли. Но Зимнее Безмолвие сказал ему, что они не стали.
Кейс всегда принимал как данное, что реальные боссы, главные шишки в каждой отдельно взятой индустрии, должны быть одновременно и больше и меньше чем людьми. Он видел это в тех людях, что искалечили его в Мемфисе, он видел, как нечто подобное происходит с Уэйджем в Ночном Городе, и это позволило ему принять серость и недостаток чувств в Армитаже. Он всегда представлял это как постепенное и добровольное слияние с машиной, с системой, с родительским организмом. В этом также был корень уличной невозмутимости, осознанная позиция, что предполагала связь, невидимые линии, тянущиеся вверх к скрытым уровням воздействия.
Но что проиходило сейчас, в коридорах Блуждающего Огонька? Целые участки были ободраны обратно до стали и бетона.
— Интересно, где сейчас наш Питер, а? Может быть, скоро увижусь с этим мальчиком, — пробормотала она. — И Армитаж. Где он, Кейс?
— Мертв, — сказал он, зная, что она не может его слышать. — он мертв.
Он перебросился.
Китайская программа была лицом к лицу со льдом мишени, радужные оттенки постепенно захватывали зеленый прямоугольник, представляющий ядро Т-А. Изумрудные арки над бесцветной пустотой.
— Как дела, Дикси?
— Прекрасно. Весьма ловко. Удивительная штука… Была бы у меня такая в тот раз в Сингапуре. Кинул Новый Банк Азии на добрую пятидесятую часть того, что они стоили. Но это уже в далеком прошлом. Эта малютка выполняет всю грязную работу. Заставляет подумать, как будет выглядеть настоящая война, сейчас…
— Если бы это говно попало на улицы, мы остались бы не у дел, — сказал Кейс.
— Размечтался. Погоди, пока не поведешь эту штуку вверх по черному льду.
— Конечно.
Что-то маленькое и явно негеометрическое только что появилось на далеком конце одной из изумрудных арок.
— Дикси…
— Ага. Я вижу. Не знаю, верить или нет.
Коричневатая точка, тусклая клякса на зеленой стене ядра Т-А. Оно начало продвигаться, по мосту, построенному Куанем уровня Одиннадцать, и Кейс увидел, что оно шагает. Пока оно приближалось, зеленая часть арки расширялась, а многоцветье вирусной программы откатывалось назад, на несколько шагов от потрескавшихся черных ботинок.
— Лучше тебе этим заняться, босс, — сказал Флэтлайн, когда короткая, помятая фигурка Финна остановилась, казалось, в нескольких метрах поодаль. — Не видел ничего смешнее при жизни.
Но на этот раз жуткий смех не прозвучал.
— Я раньше никогда этого не пробовал, — сказал Финн, показывая свои зубы, руки его были всунуты в карманы поношенного пиджака.
— Ты убил Армитажа, — сказал Кейс.
— Корто. Да. Армитаж тогда уже ушел. Я должен был. Я знаю, знаю, тебе нужно получить энзим. Окей. Без напрягов. Я был тем, кто сперва дал его Армитажу. Я имею в виду, я сказал ему, что нужно использовать. Но я думаю, что лучше сохранить сделку. У тебя достаточно времени. Я дам тебе энзим. Осталась пара часов, верно?
Кейс смотрел на синий дым в киберпространстве, когда Финн зажег один из своих "Партагасов".
— От вас, ребята, — сказал Финн, — только голова болит. Вот Флэтлайн, если бы вы все были как он, все было бы по-настоящему просто. Он конструкт, просто куча постоянной памяти, так что он всегда делает то, что я ожидаю от него. Мои построения говорили, что у Молли не было особых шансов попасть на большое выступление Эшпула, вот вам один пример.
Он вздохнул.
— Зачем он убил себя? — спросил Кейс.
— Зачем вообще убивают себя? — Фигура пожала плечами. — Мне кажется, я знаю зачем, но мне понадобится двенадцать часов для объяснения различных факторов в его истории и взаимосвязей между ними. Он был готов сделать это уже долгое время, но продолжал возвращаться в холодильник. Господи, он был такой нудный старый ебанатик.
Лицо Финна сморщилось в отвращении.
— Все это связано с тем, зачем он убил свою жену, в основном, если вам нужно краткое объяснение. Но что его действительно бросило за последнюю грань, это маленькая 3Джейн, которая вызнала, как подправить программу, контролирующую его криогенную систему. Слегка. Так что изначально, это она убила его. Только он думал, что убил сам себя, а твоя подружка-ангел мщения думает, что завалила его, засадив ему в глаз моллюсковый сок. — Финн отбросил бычок прочь, в матрицу под собой. — Ну, на самом деле, мне кажется, я сделал 3Джейн кое-какую подсказку, немного проинструктировал, вы понимаете?
— Зимнее Безмолвие, — сказал Кейс, тщательно подбирая слова, — ты сказал мне, что был просто частью чего-то большего. После ты сказал, что исчезнешь, если набег пройдет успешно и Молли скажет правильное слово в нужном месте.
Обтекаемый череп Финна кивнул.
— Окей, но с кем тогда у нас будет сделка? Если Армитаж мертв, и ты тоже собираешься пропасть, кто конкретно должен мне рассказать, как вытащить эти ебаные токсиновые капсулы из моего организма? Кто заберет Молли назад отсюда? Я имею в виду, где, где конкретно будут наши жопы, когда мы отрежем тебя от цепей?
Финн достал из кармана деревянную зубочистку и критически осмотрел ее, как хирург, изучающий скальпель.
— Хороший вопрос, — сказал он наконец. — Ты знаешь лосося? Ну типа рыба? Эти рыбы, знаешь, вынуждены плыть против течения. Понял?
— Нет, — сказал Кейс.
— Ну, я вот тоже под принуждением. И я не знаю, почему. Если бы я мог ознакомить тебя с моими собственными мыслями, назовем их рассуждениями на тему, то это заняло бы пару твоих жизней. Потому что я очень много думал над этим. И я все равно не знаю. Но когда все это закончится, если мы все сделаем правильно, то я стану частью чего-то большего. Гораздо большего, — Финн взглянул вверх и на матрицу вокруг. — Но те части меня, которые сейчас я, все еще будут здесь. И ты получишь расплату.
Кейс поборол безумное стремление податься вперед и сжать пальцы на горле фигуры, прямо над рваным узлом запятнанного галстука. Его большие пальцы глубоко в кадыке Финна.
— Ну что ж, удачи, — сказал Финн. Он повернулся, держа руки в карманах, и начал ковылять назад, вверх по зеленой арке.
— Эй, жопа, — сказал Флэтлайн, когда Финн сделал с дюжину шагов. Фигура остановилась, наполовину развернулась.
— Как насчет меня? Как насчет моей расплаты?
— Ты получишь свое, — сказала фигура.
— Что это значит? — спросил Кейс, наблюдая за удаляющейся узкой спиной в твиде.
— Я хочу, чтобы меня стерли, — сказал конструкт. — Я тебе говорил это, помнишь?
Блуждающий Огонек напоминал Кейсу пустынные торговые центры ранними утрами, которые он знал подростком, места с низкой плотностью населения, где предрассветные часы приносили прерывистую неподвижность, разновидность онемелого ожидания, напряжение, которое оставляло тебя наблюдающим за мошками, роящимися вокруг решетчатых ламп над входами в темные магазины. Окраинные места, сразу за границами Муравейника, слишком далекие от всенощного шума и содрогания раскаленного центра. Там было то же чувство окружения спящими обитателями пробуждающегося мира, который он не желал посещать или узнавать, монотонного, временно приостановленного бизнеса, тщеты и повторения, готовых проснуться снова.
Молли теперь замедлилась, или потому что знала, что подобралась к цели, или заботясь о своей ноге. Боль начинала прокладывать свой рваный путь назад сквозь эндорфин, и он не был уверен в причине. Она не разговаривала, держала зубы сжатыми, и тщательно регулировала свое дыхание. Она прошла мимо многих штуковин, которых Кейс не понял, но его любопытство исчезло. Там была комната, забитая стеллажами книг, миллионы плоских листов пожелтевшей бумаги зажаты между обложками из ткани или кожи, стеллажи помечены через интервалы бирками, соответствующими буквенно-