— Джейн, любовь моя, — бодро сказал Питер откуда-то вне поля зрения, — ты наслаждаешься собой?
— Оставь нас, Питер.
— Играем в доктора… — Внезапно Молли увидела свое собственное лицо, изображение зависло в десяти сантиметрах от ее носа. Повязок не было. Левый имплантант был разбит, длинный осколок посеребренного пластика вонзился глубоко в глазницу, которая была перевернутым озерцом крови.
— Хидэо, — сказала 3Джейн, поглаживая живот Молли, — сделай Питеру больно, если он не уйдет. Иди поплавай, Питер.
Проекция исчезла.
07:58:40, в темноте перевязанного глаза.
— Он сказал, что ты знаешь код. Питер сказал. Зимнему Безмолвию нужен код. — Кейс внезапно заметил присутствие ключа ЧУББ, который лежал на своем нейлоновом ремешке напротив внутреннего изгиба ее левой груди.
— Да, — сказала 3Джейн, отнимая руку, — Я знаю. Я выучила его ребенком. Мне кажется, я выучила его во сне… Или где-то среди тысячи часов дневников моей матери. Но мне кажется, есть смысл в уговорах Питера не выдавать его. Этим займется Тьюринг, если я все понимаю правильно, а призраки — они весьма непостоянны.
Кейс отключился.
— Странная маленькая чудачка, а? — Финн лыбился на Кейса со старого Сони.
Кейс пожал плечами. Он увидел, как Мэлкам возвращается по коридору с Ремингтоном на боку. Сионит улыбался, его голова качалась в такт ритму, которого Кейс не мог слышать. Пара тонких желтых проводов сбегала от его ушей в боковой карман на безрукавке.
— Даб, мон, — сказал Мэлкам.
— Да ты ёбнулся, — заявил ему Кейс.
— Слышу окей, мон. Правильный даб.
— Эй, парни, — сказал Финн, — приготовились. Сюда едет транспорт. Я не могу проделывать много таких тонких трюков, как картинка 8Жана, одурачившая вашего швейцара, но я могу подвезти вас к 3Джейн.
Кейс вынимал адаптер из разъема, когда беспилотная сервисная тележка вкатилась в поле зрения из-под неуклюжей бетонной арки, обозначавшей дальний конец их коридора. Она могла быть той, на которой ехали африканцы, но в таком случае их уже не было. Прямо за спинкой низкого мягкого сиденья, сжимая манипуляторами обивку, маленький «Браун» мигал своим красным светодиодом.
— А вот и автобус, — сказал Кейс Мэлкаму.
20
Он снова потерял свой гнев. Он скучал по нему. Маленькая тележка была перегружена: Мэлкам, с «Ремингтоном» на коленях, и Кейс, с декой и конструктом на груди. Тележка работала на скоростях, на которые не была рассчитана; она была неустойчива на поворотах, и Мэлкаму приходилось нагибаться в сторону поворота. Это не представляло проблем, когда штуковина поворачивала налево, потому что Кейс сидел справа, но на правых поворотах сиониту приходилось наклоняться поверх Кейса и его оборудования, вдавливая его в сиденье. Кейс понятия не имел, где они находились. Все выглядело знакомым, но он не был уверен, что уже видел какой-либо определенный участок раньше. Изгибающийся коридор, уставленный деревянными витринами с коллекциями, которых он явно никогда не видел: черепа больших птиц, монеты, маски из чеканного серебра. Шесть шин тележки не издавали звуков на слоях ковров. Было слышно только завывание электромотора и случайные слабые приливы сионского даба из поролоновых шариков в ушах Мэлкама, когда тот наклонялся перед Кейсом, чтобы встретить крутой поворот. Дека и конструкт все время вдавливали сюрикен в кармане куртки в его бок.
— У тебя часы есть? — спросил он у Мэлкама.
Сионит потряс косичками.
— Время есть время.
— Господи, — сказал Кейс, и закрыл глаза.
"Браун" резво взбежал на груду ковров и постучал одной из своих подбитых лапок по чересчур большой прямоугольной двери из темного потрепанного дерева. Позади, тележка зашипела и выстрелила голубыми искрами из панели с прорезями. Искры ударили в ковер под тележкой, и Кейс почуял запах паленой шерсти.
— Сюда, мон? — Мэлкам поглядел на дверь и щелкнул предохранителем дробовика.
— Эй, — сказал Кейс, больше себе, чем Мэлкаму, — а ты думаешь, я знаю?
"Браун" вращал своим сферическим телом и мигал светодиодом.
— Он хочет, чтобы ты открыл дверь, — сказал Мэлкам, кивая.
Кейс ступил вперед и подергал изукрашенный латунный набалдашник. На уровне глаз в дверь была вмонтирована латунная пластина, такая старая, что надпись, когда-то выгравированная на ней, стерлась до паучьего, нечитаемого кода, название какой-то давно умершей должности или имя чиновника, отполированное до забвения. Он неясно подумал, индивидуально ли подбирали Тессье-Эшпулы каждый кусочек виллы Блуждающий Огонек, или закупали оптом в каком-нибудь гигантском европейском эквиваленте Метро Голографики. Дверные петли жалобно скрипнули, когда он открыл ее, Мэлкам зашел вслед за ним с «Ремингтоном», выступающим вперед от его бока.
— Книги, — сказал Мэлкам.
Библиотека, белые стальные полки со своими ярлыками.
— Я знаю, где мы, — сказал Кейс.
Он посмотрел назад на сервисную тележку. Завиток дыма поднимался от ковра.
— Пошли, — сказал он. — Тележка. Тележка?
Она оставалась неподвижной.
"Браун" дергал его за штанину джинсов, щипая лодыжку. Он подавил сильное желание пнуть его.
— Ну?
Дрон с тиканьем проложил путь за дверь. Кейс последовал за ним. Монитор в библиотеке был другим «Сони», таким же старым, как и первый. «Браун» остановился под ним и исполнил нечто вроде джиги.
— Зимнее Безмолвие?
Знакомые черты заполнили экран. Финн улыбнулся.
— Пора отметиться, Кейс, — сказал Финн, его глаза терялись за сигаретным дымом. — Давай, подключайся.
"Браун" бросился к его лодыжке и начал взбираться по ноге, его манипуляторы щипали плоть сквозь тонкую черную ткань.
— Черт! — Он шлепком отшвырнул дрона, и тот врезался в стену. Две из его лапок начали дергаться, бесцельно молотя воздух. — Что с этой проклятой штукой?
— Перегорел, — сказал Финн, — забудь о нем. Нет проблем. А теперь подключайся.
Под экраном находились четыре разъема, но только к одному из них подошел адаптер «Хитачи». Он подключился.
Ничего. Серая пустота. Ни матрицы, ни решетки. Ни киберпространства. Дека пропала. Его пальцы были… И на дальнем ободе сознания, стремительное, скоротечное ощущение чего-то спешащего к нему, через расстояния черных зеркал.
Он попытался закричать.
Кажется, это был город, за изгибом побережья, но он был очень далеко. Кейс сидел на корточках на сыром песке, плотно обхватив руками колени, и дрожал. Он оставался так, казалось, очень долгое время, даже после того как дрожь прекратилась. Город, если это был город, был низким и серым. Временами его закрывали облака тумана, которые все прибывали вместе с прибоем. В какой-то момент он решил, что то был вовсе не город, а какое-то одинокое здание, возможно, руина; он не мог определить расстояние до него. Песок имел оттенок тусклого серебра, которое еще не полностью почернело. Побережье было из песка, побережье было очень длинным, песок был сырым, низ его джинсов был влажным от песка… Он обнял себя и закачался, напевая песню без слов и мелодии. Небо было другим серебром. Чиба. Как небо Чибы. Токийский залив? Он повернул голову и уставился на море, страстно желая увидеть голограмму Фудзи Электрик, дрон или вертолет, хоть что-нибудь. Позади него закричала чайка. Он задрожал. Поднимался ветер. Песок укусил его в щеку. Он положил лицо на колени и зарыдал, звук его всхлипываний такой же отдаленный и чужой, как крики ищущей чайки. Горячая моча просочилась сквозь его джинсы, сбежала на песок и быстро остыла на морском ветру. Когда прошли слезы, у него заболело горло.
— Зимнее безмолвие, — пробормотал он своим коленям, — Зимнее безмолвие…
Начинало темнеть, и на этот раз он задрожал от холода, который наконец заставил его встать. Болели колени и локти. Нос хлюпал; он подтер его манжетом рукава куртки, и затем обыскал один пустой карман за другим.
— Господи, — сказал он, ссутулив плечи и пряча пальцы под мышками для тепла. — Господи.
Его зубы начали стучать. Отлив оставил побережье причесанным узорами более тонкими, чем работа любого токийского садовника. Когда он сделал дюжину шагов в направлении уже невидимого города, он повернулся и посмотрел назад сквозь собирающиеся сумерки. Отпечатки его ног тянулись к месту его прибытия. Никакие другие следы не потревожили тусклый песок. Он покрыл по крайней мере километр, пока не заметил свет. Он разговаривал с Ратцем, и это Ратц показал ему оранжево-красное сияние справа, в стороне от прибоя. Он знал, что Ратца здесь нет, что бармен был порождением его собственного воображения, не той штуки, в которой он оказался пойман, но это не имело значения. Он вызвал старика для какого-то подобия комфорта, но у Ратца были свои мнения о Кейсе и его затруднительном положении.
— В самом деле, мой артист, ты изумляешь меня. Расстояния, которые ты готов пройти, чтобы завершить свое собственное разрушение. Вся его пышность! В Ночном Городе оно было у тебя в руках! Стимуляторы, чтобы сожрать твой рассудок, выпивка, чтобы все было гладко, Линда, чтобы подсластить горечь, и улица, чтобы помахать топором. И как далеко ты забрел, чтобы сделать это сейчас, и с какими гротескными декорациями… Курорты, подвешенные в космосе, герметически запечатанные зАмки, редчайшая труха со всей Европы, мертвые люди, запечатанные в маленькие ящики, магия из Китая…
Ратц засмеялся, ковыляя рядом с ним и беспечно помахивая своим розовым манипулятором. Несмотря на темноту, Кейс мог разглядеть причудливые кружева стали на почерневших зубах бармена.
— Но я думаю, что это путь артиста, нет? Тебе нужен был этот мир, построенный для тебя, этот пляж, это место. Чтобы умереть.
Кейс остановился, покачнулся, повернулся к шуму прибоя и укусам поднятого ветром песка.
— Да, — сказал он. — Черт. Наверно…
Он пошел навстречу шуму.
— Артист, — услышал он зов Ратца. — Свет. Ты видел свет. Вон. Там…
Он остановился снова, пошатнулся, упал на колени в нескольких миллиметрах ледяной морской воды.