Два часа спустя Кейс упал на мат рядом с Молли, позволяя мягкому пластику принять форму его тела.
– Нашел что-нибудь? – спросила Молли.
Ее голос, глуховатый спросонья и от болеутоляющего, звучал неуверенно.
– Потом расскажу, – сказал Кейс. – Устал как черт.
Он был расстроен и смущен. Лежа с закрытыми глазами, он старался состыковать друг с другом и рассортировать только что увиденные различные фрагменты жизни человека по фамилии Корто. «Хосака» обработала мощный пласт информации и выжала из него обзор, в котором, тем не менее, оставалось много неясностей. Часть данных представляла собой отснятые печатные материалы и плыла по экрану, но слишком быстро, и Кейс попросил компьютер прочитать их для него. Были в досье и аудиозаписи переговоров в эфире во время операции «Броневой кулак».
Полковник Уиллис Корто среди тех, кто спускался на десантных летательных аппаратах сквозь слепое пятно русской обороны над Киренском. Челноки при помощи импульсных бомб пробили брешь, и команду Корто забросили туда на легких авиетках. Кейс представил себе, как корпуса и крылья авиеток гудят на ветру и отражаются в серебристых заводях по обеим сторонам Ангары и Подкаменной Тунгуски. Вероятно, это была одна из последних картин, какие Корто увидел перед последующими пятнадцатью месяцами слепоты. Кейс мысленно видел, как авиетки освобождаются от несомых ими капсул и те раскрываются в воздухе, словно фантастические цветы.
– Тебя подставили, начальничек, это ясно как божий день, – сказал Кейс вслух, и Молли рядом с ним перевернулась на другой бок.
Авиетки, за счет отсутствия вооружения максимально облегченные, несли программиста и универсальную деку для подключения, в которой была вирусная программа под названием «Моль IX», первый настоящий военный вирус в истории кибернетики. Корто и его отряд готовили к этой операции более трех лет. Еще кружа над снегами, они уже пробились через айс и были готовы к введению «Моль IX», но тут батареи ЭМПов открыли огонь. Русские пульсационные орудия окатили жокеев электронным хаосом; системы пилотирования авиеток вышли из строя, базы данных бортовых компьютеров оказались стерты.
После этого в ход пошли лазеры с инфракрасным наведением. Они без труда резали хрупкие корпуса десантных шлюпок, сделанные из прозрачного для радиоволн материала. Корто и его потерявший сознание программист начали падать с сибирского неба. Начали падать, и падали, падали невыносимо долго…
Затем в истории следовал провал – там, где, вероятно, излагалось, как пилотируемый Корто русский боевой вертолет добрался до границы Финляндии – чтобы в предрассветный час быть расстрелянным из старинной двадцатимиллиметровой пушки командой резервистов и упасть в рощу канадских елей. «Броневой кулак» завершился для Корто на окраине Хельсинки, где финские фельдшеры по частям вынимали его из покореженных внутренностей вертолета. Война закончилась через девять дней, и Корто, ослепшего, безногого и почти лишившегося челюстей, переправили в военный госпиталь в штат Юта. Чтобы разыскать его там, функционеру Конгресса понадобилось восемь месяцев. Корто лежал и слушал, как булькает жидкость в капельницах. А в Вашингтоне уже начался показательный трибунал. Пентагон и ЦРУ к тому времени были четвертованы и расформированы, и расследование Конгресса сосредоточилось на «Броневом кулаке». Все уже готово для громкого процесса, сказал Корто функционер.
Он отметил также, что Корто нужны новые ноги, глаза и серьезная косметическая обработка, и все это запросто можно организовать. Закажем вам новый костюмчик, пошутил конгрессмен, поглаживая Корто по плечу, обтянутому влажной от пота простыней.
Но Корто прислушивался только к безжалостному приглушенному звуку падающих капель. Он сказал, что желает дать показания о том, как все было на самом деле.
Нет, объяснил ему конгрессмен, трибунал будет транслироваться в эфир. Судебный процесс должен оказать воздействие на избирателей, – функционер деликатно кашлянул.
Для подремонтированного, обновленного Корто началась серия тщательных репетиций, на которых его будущие показания, от начала и до конца сочиненные некой политической группировкой, состоявшей в основном из конгрессменов и отстаивавшей сохранение целостности определенной пентагоновской инфраструктуры, были детализированы, разъяснены, опробованы и получили добро. Постепенно он понял, что его показания послужат к спасению карьер тех самых трех высших чинов армии, которые напрямую ответственны за утаивание донесений о строительстве ЭМП-батарей под Киренском.
Сыграв свою роль на трибунале, Корто стал нежелательной фигурой в Вашингтоне. Пригласив Корто после слушания в ресторан на Ν-стрит, все тот же функционер за порцией фигурной спаржи объяснил ему, как опасны разговоры не с теми людьми и не на те темы. В ответ Корто пальцами правой руки разбил конгрессмену адамово яблоко. Функционер, хрипя, упал лицом в тарелку со спаржей, а Корто вышел из ресторана в холодный вашингтонский сентябрь.
Далее «Хосака» выдала подборку рапортов полицейских департаментов и разведывательных служб и ролики новостей. Кейс узнал, что, покинув Вашингтон, Корто работал на различные корпорации в Лиссабоне и Маракеше агентом по проверке лояльности и при этом просто-таки проникся навязчивой идеей, что все ученые и техники, работающие по найму, одержимы предательством. Однажды в Сингапуре, напившись, он до смерти избил русского инженера и поджег его комнату.
На следующем витке жизни Корто возник в Таиланде, где работал надсмотрщиком на фабрике, производящей героин. Затем оказался вышибалой калифорнийского игорного картеля, затем наемным убийцей на руинах Бонна. Затем грабил банк в Виши. Информация стала более расплывчатой и запутанной, пробелы увеличились.
И однажды, как сказал сам Корто с пленки, на которой был записан допрос с явным применением медицинских препаратов, все для него стало серым.
Переведенные с французского выписки из истории болезни свидетельствовали о том, что в парижскую психиатрическую клинику был доставлен неизвестный с диагнозом «острая шизофрения». Этот человек впал в кататонию и был переведен в государственный институт, расположенный в пригороде Тулона. Там он стал одним из объектов экспериментальной исследовательской программы лечения шизофрении с использованием кибернетических модулей. С помощью компьютера провели отбор пациентов, а затем, при активном участии студентов, началась терапия с применением специальных программных средств. Из всей экспериментальной группы излечился только один – Корто.
О том, что было дальше, никаких записей не было.
Кейс перевернулся на другой бок, и Молли мягко отругала его за то, что он задел ее ногу.
Зазвонил телефон. Кейс потянул аппарат за провод и втащил трубку на мат.
– Да?
– Мы вылетаем в Стамбул, – сказал Армитаж. – Сегодня вечером.
– Ну, что нужно этому гаду? – сквозь сон спросила Молли.
– Говорит, сегодня вечером мы вылетаем в Стамбул.
– Замечательно, черт побери.
Армитаж уже диктовал время вылета и номер рейса.
Молли села на мате и включила свет.
– А как с моим оборудованием? С моей декой?
– Этим займется Финн. – Армитаж повесил трубку.
Кейс сидел и смотрел, как Молли пакует вещи. Под глазами у нее темнели круги, но даже с негнущейся из-за повязки ногой она двигалась словно в танце. Никаких лишних движений. Одежда Кейса была кучей свалена возле его сумки.
– Болит? – спросил он.
– Сейчас уже ничего, к Чину ходить больше не нужно.
– К твоему дантисту?
– Тебе бы такого. Гарантирует полную конфиденциальность. Это его основная кормушка, у него половина клиники забита такими, как я. Ремонтная мастерская для самураев.
Молли застегнула молнию на сумке.
– Ты когда-нибудь был в Стамбуле?
– Один раз, пару дней и очень давно.
– Там ничего не меняется, – сказала она. – Старый и нищий город.
– Точно так же мы отправлялись в Тибу, – сказала Молли, разглядывая в окно проносящийся мимо адский промышленный пейзаж, залитый лунным светом; красные маячки на трубах плавильных заводов на горизонте предостерегали взлетающие и садящиеся самолеты. – Мы тогда были в Лос-Анджелесе. Он пришел и сказал: «Собирайся». Уже были куплены билеты до Макао. Там я коротала время в Лисбоа за фан-таном, а он пересек границу и съездил в Фошань. На следующий день я уже играла с тобой в прятки в Ночном Городе.
Молли вытащила из кармана куртки шелковую салфетку и тщательно протерла очки. Пейзаж севера Мурашовника пробудил в Кейсе смутные грустные детские воспоминания о сухой траве, торчащей из бетонных расщелин скоростных дорог.
В десяти километрах от аэропорта поезд сбавил ход. Кейс смотрел, как луна плывет над пейзажем его детства: горами шлака и скрипящими на ветру алюминиевыми стенами заброшенных складов.
7
В Бееглу шел дождь. Взятый напрокат «мерседес» скользил мимо забранных из предосторожности решетками темных окон греческих и американских ювелирных магазинчиков. Редкие одетые в черное фигуры на почти пустых улицах оборачивались и подолгу смотрели машине вслед.
– Мы проезжаем через некогда процветавшую европейскую часть Стамбула, – мягким баритоном сообщил «мерседес».
– Значит, в настоящее время все здесь катится к черту, – заметил Кейс.
– Мы остановимся в «Хилтоне» на Кумхариет Кадаши, – сказала Молли.
Она сидела, раскинувшись на велюровых подушках дорогого авто.
– Почему Армитаж полетел отдельно? – спросил Кейс. У него раскалывалась голова.
– Потому что ты подозрительно себя ведешь. А теперь становишься подозрительным и для меня.
Кейс подумал о том, стоит ли рассказывать Молли историю Корто, и решил пока воздержаться. В самолете он вздремнул, прилепив к руке снотворный кожный диск.
Дорога из аэропорта была невероятно прямой, словно аккуратный разрез, вспарывающий тело города. Кейс рассматривал проносящуюся мимо безумную мешанину деревянных многоквартирных домов, современных промышленных зданий, магазинов и лавочек, зловещих скелетов новостроек, снова деревянных построек, крытых ржавым железом.