Кейс взял кружку «Карлсберга» и нашел себе местечко у стены. Прикрыв глаза, неторопливо нашарил в себе сгусток ярости, маленький горящий уголек чистейшей злости. Ага, все на месте. Пока что. Но откуда это в нем взялось? Когда его уродовали в «Мемфисе», он не чувствовал ничего, кроме разочарования несбывшихся надежд; убивая кого-либо из чисто деловых соображений в Ночном Городе, он ощущал только пустоту; смерть Линды Ли в надувном доме в Тибе оставила у него воспоминание лишь о легкой брезгливой тошноте. Но не о злости. На его мысленном киноэкране, крошечном и далеком, выстрел вновь разметал голову Диана, заливая кровью и мозгом стены офиса. Теперь он знал: ярость и злость пришли к нему в аркаде, когда Зимнее Безмолвие отнял у него Линду Ли, лишив его простейшей животной надежды на пищу, тепло, ночлег. А окончательно свои новые чувства Кейс осознал только после разговора с голоконструктом Лонни Зона.
Ощущение было непривычным. И потому он не мог оценить, насколько оно сильно.
– Оцепенение, – пробормотал он.
Долгое время, много лет, он пребывал в оцепенении. Все нинсейские ночи, ночи с Линдой, оцепеневший, бесчувственный, в кровати и в ледяном узле сделок по наркотикам. Но теперь в нем тлело пламя, и оно согрело его, раскочегарило чип агрессивности. «Плоть, – твердило что-то внутри него. – Это голос плоти, не обращай на него внимания».
– Эй, налетчик…
Кейс открыл глаза. Рядом с ним стояла Кэт в темной одежде, с волосами, все еще прилизанными ветром во время безумной гонки по ночным улицам.
– Я думал, ты пошла домой, – сказал Кейс и отхлебнул пива, скрывая смущение.
– Я попросила Брюса ссадить меня у магазинчика. И купила вот это.
Кэт прижала руку к бедру и опустила ее вниз, так чтобы задрался рукав. На ее запястье Кейс увидел голубой кожный диск.
– Нравится?
– Конечно.
Кейс машинально стрельнул глазами по сторонам, проверяя реакцию окружающих, и снова посмотрел на девушку.
– И что ты теперь собираешься делать?
– Тебе понравился бета, который ты купил у нас, Люпус?
Она уже придвинулась к нему вплотную, излучая своим телом тепло и желание, расширившиеся зрачки в щелках ее глаз поглотили почти всю радужную оболочку, жилы на шее натянулись как струны. Она дрожала – видимо, только что приняла дозу.
– Тебе это пришлось по кайфу, Люпус?
– Ага. Но отходняк – сущий дьявол.
– Значит, надо повторить.
– Зачем?..
– У меня есть ключи. На холме сразу за «Раем» есть одно славное гнездышко. Хозяева отправились по делам на дно колодца, и если ты пойдешь со мной туда…
– Если я пойду с тобой туда?..
Она взяла его руку и зажала ее между своими горячими и сухими ладонями.
– Ты ведь як, верно, Люпус? Боевик, работаешь на якудза?
– Догадливая.
Кейс высвободил руку и полез за сигаретами.
– Тогда почему у тебя все пальцы на месте? Я думала, ты должен отрубать себе по пальцу каждый раз, когда облажаешься.
– А я еще ни разу не облажался.
Кейс прикурил сигарету.
– Я видела женщину, которая была с тобой. В тот день, когда мы встретились в первый раз. У нее походка, как у Хидео. Она меня испугала. – Кэт улыбнулась, широко и чуть диковато. – Но все же она мне понравилась. Как она относится к девушкам?
– Никогда ее об этом не спрашивал. А кто такой Хидео?
– Он охраняет Три-Джейн. Хранитель, так она его называет. Семейный страж.
Кейс заставил себя сохранить равнодушное выражение лица и по-прежнему спокойно изучал взглядом посетителей «Крайнего случая».
– Трех Джейн?
– Леди Три-Джейн. Она не из простых. Богачка. Ее отец владеет здесь всем.
– Этим баром?
– Вольной Стороной!
– Без врак? Классные у тебя друзья.
Кейс поднял бровь. Потом положил руку Кэт на талию, легонько ущипнул за бедро.
– Каким образом тебе удалось свести дружбу с такими аристократами, Кэти? Или, может быть, ты у нас темная лошадка? Может, вы с Брюсом на самом деле тайные наследники каких-нибудь древних состояний? А? Что скажешь?
Кейс гладил ее кожу сквозь тонкую черную ткань. Кэт прижалась к нему. Засмеялась.
– Нет, ну что ты, – сказала она, опустив ресницы, что, по всей видимости, должно было означать приступ застенчивости. – Просто она очень любит вечеринки. А мы с Брюсом регулярно закатываем пирушки. А там ей одной скучно. Ее старик разрешает ей иногда прогуляться, но только если Хидео рядом и следит за ней.
– Где это ей скучно?
– В «Блуждающих огнях», на ее вилле. Она рассказывала мне о ней, о, там очень мило, лилии, пруды и все такое. Это замок, настоящий замок, все из камня. И там такие закаты!
Кэт уютно прильнула к нему.
– Эй, Люпус, приятель, тебе нужен кождиск. Тогда мы будем чувствовать себя одинаково.
На шее Кэт на тонком ремешке висел маленький кожаный кошелек. Ногти девушки были покрыты ярким розовым лаком и четко выделялись на фоне ее пятнистого «быстрого» загара. Кэт открыла кошелек и достала из него голубые кождиски, упакованные в пластиковые пузыри на бумажной основе. Что-то белое выпало из ее кошелька и улеглось на полу; Кейс встал со стула и поднял вещицу. Бумажный журавлик.
– Это мне дал Хидео, – объяснила Кэт. – Он показывал мне, как их правильно складывать, но я так и не научилась. Шея у меня всегда выходит задом наперед.
Она забрала у Кейса журавлика и затолкала обратно в кошелек. Кейс смотрел, как ее торопливые пальцы вырывают из упаковки кожный диск, затем разглаживают его на внутренней стороне его запястья.
– Три-Джейн – у нее заостренное лицо, нос как у птицы? – Кейс посмотрел на свою руку, которая, словно чужая, механически поглаживала бедро Кэт. – Темные волосы? Молодая?
– Да, очень похоже. Но она очень не простая, ты понимаешь? Со такими-то деньжищами…
Наркотик налетел на него, как поезд-экспресс, белая колонна горячего света, ударившая откуда-то из тазовых костей, пронизала позвоночник; черепные швы засветились под рентгеновскими лучами вспышек коротких замыканий сексуальной энергии. Зубы Кейса запели в своих гнездах точно камертоны, чистыми прозрачными звуками, как хрусталь, каждый на своей ноте. Его кости под расплывчатым, туманным покровом плоти сверкали полированным хромом, суставы были густо смазаны силиконом. Бешеные песчаные вихри понеслись, вычищая до блеска пустынные закоулки его черепа, испуская волны тонкого высокого воя, рвущегося наружу через глазницы и расширяющегося, расширяющегося вокруг его головы наподобие растущего на глазах чистейшего кристалла…
– Пошли, – сказала Кэт. – Теперь ты в порядке. И мы примем еще. Там, на холме, у нас впереди целая ночь…
И ярость его тоже вдруг начала расти, разбухать, безжалостно, стремительно, выбиваясь наружу на гребне бетафенетиламиновой волны, сотрясая основы окружающего мира – концентрированная, едкая. В штанах у него словно бы появился свинцовый слиток. Лица вокруг него принадлежали раскрашенным куклам, розовые и белые части ртов двигались без устали, слова извергались наружу подобно разобщенным пузырям звуков. Кейс посмотрел на Кэт и увидел каждую пору ее кожи цвета медной проволоки, глаза – пустые, глупые стекляшки, мельчайшую асимметрию ее грудей и ключиц, и… у него перед глазами полыхнуло белым.
Он оттолкнул ее руку и широким шагом двинулся на негнущихся ногах к выходу, отшвырнув кого-то с дороги.
– Мать твою! – закричала она ему вслед. – Ты, дерьмо собачье!
Кейс не чувствовал ног. Он шел словно на ходулях, выписывая безумные петли на выложенной из плиток мостовой Жюль Верн, слыша далекий глухой ритм – собственный пульс. Бритвенно-тонкие плоскости света пересекали его череп под дюжиной различных углов.
Потом он остановился, замер, с налитыми кровью глазами и раздутыми чреслами, уперев кулаки в бедра, запрокинув голову, кривя губы, дрожа. Он не сводил глаз с затерянного в небе Вольной Стороны Зодиака, и ночные созвездия голографического небосвода двигались, сливались, словно растворенные в некой жидкости, плыли самостоятельно, подобно живым существам запредельной реальности. И так продолжалось до тех пор, пока звезды не сложились, сами собой, каждая по отдельности и все вместе, все сотни и тысячи, в один огромный портрет из пятнышек света – крапинок звезд на черном фоне неба. Лицо Линды Ли.
И тогда он смог отвести взгляд и посмотреть по сторонам, обнаружив при этом, что все вокруг тоже смотрят вверх, все прогуливающиеся туристы охвачены любопытством.
А когда эти небесные огни погасли, на рю Жюль Верн вновь зажурчал разноголосый говор, эхом отражаясь от террас и резных балкончиков из камня цвета луны.
Где-то неподалеку начали бить невидимые часы, над домами разнесся звон древних колоколов Европы.
Полночь.
Кейс бродил по улицам до самого утра.
С рассветом он спустился со своих высот, его хромированный скелет проржавел, наркотическая плоть превратилась в обыденную, камнем висящую на нем. Кейс не мог думать. И это ему очень нравилось – быть в сознании и при этом не быть способным думать. Кейсу представлялось, что он воплощается во все предметы, на которые падает его взгляд: в скамейку в парке, в стайку белых мотыльков вокруг старинного фонаря, в робота-садовника, раскрашенного косыми желтыми и черными полосами.
Небо купалось в одном из поддельных восходов, розовом и теплом. Кейс заставил себя съесть омлет в кафе на улице Исполнения Желаний, затем выпил стакан воды и закурил последнюю сигарету из пачки. Он прошел через лужайку на крыше «Интерконтиненталя» – там было уже довольно людно: рано встающие гости отеля, расположившись под полосатыми зонтиками, заказывали легкие завтраки и пили кофе.
Ярость все еще была при нем. Ощущение было такое, словно, прогулявшись по улицам с определенной репутацией, вы вдруг обнаружили, что ваш бумажник по-прежнему в кармане. И это ощущение согрело Кейса, хотя он до сих пор не мог определиться с ним и найти объект его приложения.
Он вошел в лифт и спустился на свой уровень, нашаривая по карманам кредитный чип Вольной Стороны, служивший здесь одновременно и ключом. Сон постепенно становился его реальной целью, тем немногим, что он мог сделать прямо сейчас. Упасть на постельный мат цвета песка и снова погрузиться в бесчувствие.