[203]. «Сотворение людей» (making up people) – так Иэн Хакинг называет подобные процессы формирования и институциональной стабилизации новых «типов» личности[204].
В статье «Шокирующие образы» специалист по медицинской антропологии Саймон Кон описывает, какие интенсивные эмоциональные реакции могут вызвать МРТ-изображения собственных мозгов у психических больных[205]. Пациентам, участвующим в клинических испытаниях, обычно говорят, что полученные изображения их мозга будут использованы для фундаментальных исследований и для них лично не будут иметь диагностической ценности. Однако они вряд ли готовы это принять. Как указывает Саймон Кон, они видят в изображениях мозга свои собственные истории, независимо от отличающихся объяснений ученых[206]. Пациентка с биполярным расстройством говорит об МРТ-изображении своего мозга: «Это изображение. Это самый точный портрет, который может у тебя когда-либо появиться. Изображение того, кто ты на самом деле. Там внутри. Я говорю людям: это мой автопортрет»[207]. Хотя для клинической практики фМРТ-изображения значения не имеют, они важны для самооценки пациентов и концептуализации их собственной истории болезни.
Глава четвертаяНейрофилософия. Попробовать догадаться может каждый
Тема сознания сегодня – возможно, вместе с вопросом о происхождении Вселенной – обозначает самый дальний предел человеческого стремления к познанию. Поэтому многим она вообще кажется последней большой загадкой и величайшей теоретической задачей настоящего[208].
Это поистине великие слова. Даже для философа. Однако то, что «загадка сознания» по-прежнему не решена, констатирует не только исследователь-гуманитарий Томас Метцингер, но и научный журнал Science. В 2005 году, к 125-летию журнала, ученые опубликовали каталог из 125 вопросов, решение которых имеет особое значение для науки и общества[209]. На первом месте был главный вопрос космологии: «Из чего состоит Вселенная?» Прямо за ним на втором месте значилось: «Какова биологическая основа сознания?»[210]
Именно эта роковая тема сознания каждые два года приводит сотню неврологов, философов и специалистов по квантовой физике в американский город Тусон, находящийся в пустыне. Конференция «На пути к науке о сознании», организованная Центром исследований сознания, считается самой важной междисциплинарной встречей ученых, занимающихся соответствующими исследованиями. Это «лучший естественный интеллектуальный максимум», как сказал мне восторженный участник конференции в Тусоне 2006 года. Но что особенного в «загадке сознания», которой многие из тусонских докладчиков посвятили уже половину своей жизни?
В конце концов, общеизвестные ключевые вопросы в отношении сознания можно свести к следующему: как так может быть, что из физической материи, точнее из полутора килограмм биомассы температурой 37 °C, находящейся в нашем черепе, появляется что-то качественно столь совершенно новое, как мышление, чувства или воспоминания? Или, если сказать более поэтично, как «вода физического мозга» превращается в «вино сознания»[211]? Сюжет имеет множество названий: «проблема квалиа», «пронизывающая проблема», «объяснительная брешь» или даже, коротко и ясно, «сложный вопрос». Имеется в виду всегда одно и то же: уже интуитивно чувствуемый резкий переход от биологических процессов в мозге к субъективному опыту со всеми его аспектами, позволяющими «чувствовать себя по-разному», переживая и сладость клубники, и болезненность ран, и тяжелое для описания неприятное ощущение, когда в летний день в автобусе оказывается мокрый сенбернар.
Точно так же квалиа-дискуссия была запущена американским философом Томасом Нагелем, который в 1974 году опубликовал теперь уже легендарное эссе «Что значит быть летучей мышью?»[212]. На примере с грызуном Нагель иллюстрирует мнение, что физикалистское редуктивное толкование сознания никогда не может правильно оценить его по существу. Его тезис: независимо от того, что мы знаем о мозге существа, в его примере – о мозге летучей мыши, – мы никогда не сможем понять его переживания. Если Нагель прав, то все нейроученые, которые последние несколько лет занимаются проблемой сознания, априори находятся в безнадежном положении. Они неизбежно должны потерпеть неудачу в естественных пределах познания.
Сложнее обстоят дела с тем, что при решении «проблемы тела и души», как она называлась изначально, сама система в некоторой степени делает себя объектом исследования. Об этом говорит Вольф Зингер, руководитель в Институте изучения мозга им. Макса Планка во Франкфурте-на-Майне: «При изучении мозга когнитивная система смотрит сама на себя в зеркало. Объясняющее и объясняемое сливаются. И появляется вопрос: насколько мы вообще способны познать, что мы такое?»[213]. Вопросами сознания, похоже, интересуются не только исследователи. Среди публики Тусонских конференций регулярно встречаются отрешенные от реальности мастера медитации, бывшие сценаристы «Звездного пути» и художники-психоделики. Или же ищущие утешения, как один из участников конференции 2006 года, жена которого умерла несколькими месяцами ранее и который, по его словам, «ищет здесь ответы».
Исследование цели и природы человеческого сознания веками было суверенной территорией философии. Однако философия сознания так и не смогла предложить устраивающую всех теорию или окончательное объяснение, и сегодня мы имеем дело с широким диапазоном возможных ответов. Даже с запутанно широким. Который варьируется от панпсихизма[214] (все имеет сознание) до мистерианизма.
Последняя теория на самом деле является теорией отрицания, которая заявляет о фундаментальной непостижимости феномена сознания. Ее довольно пессимистичный вывод: связь между мозгом и сознанием необъяснима, поэтому давайте просто забудем об этом. Чтобы не выглядеть абсолютно занудным, мистерианизм все же предполагает своего рода оптимизм второго порядка: «Но хотя бы мы можем предположить, почему мы никогда этого не поймем», – так звучали утешительные слова оратора на конференции в Тусоне.
Одной из самых влиятельных фигур в исследовании сознания последних лет является Дэвид Чалмерс. Профессор философии из Австралийского национального университета в Канберре также исходит из принципиальной нерешаемости проблемы сознания при помощи традиционных научных методов. Его «сложный вопрос» – современная версия гипотезы ignorabimus («мы никогда не узнаем»): естественные науки в принципе промахиваются, так как могут решить лишь «простые проблемы» (которые, разумеется, сами по себе достаточно сложны). Даже наука будущего сможет лишь сформулировать принципы работы мозга, пусть и более точно: так и так работает зрение, так мы храним воспоминания, так мозг учится. Однако никогда не станет ясно, как и почему обозначенные мозговые процессы сопровождаются определенным переживанием.
Так как, по словам Чалмерса, вполне возможно, что мозг работает точно так же, когда нет этих переживаний. Все работает, как всегда, но «просто никого нет дома». Пресловутый «аргумент зомби» Чалмерса часто охотно приводят против исключительно материалистической трактовки феномена сознания. И все же философ дает вариант решения дилеммы, когда предлагает признать сознательный опыт как фундаментальную, нередуцируемую сущностную черту. Сознание может быть просто таким базовым свойством природы, как электромагнитные волны или гравитация, которые заставляют два объекта притягиваться друг к другу. Хотя сознание обусловлено физической реальностью, оно не сведено к ней, так как имеется и что-то большее. В машине должен обитать какой-то дух, как говорят дуалисты. Всякий раз, когда что-то происходит в мозге, что-то происходит и в сознании.
Преданным последователем этой точки зрения является также Пим ван Ломмель. Нидерландский кардиолог, который сделал себе имя прежде всего благодаря научному изучению околосмертного опыта, «твердо убежден, что сознание не привязано к определенному времени или месту. Этот феномен называется нелокальностью»[215]. В книге «Бесконечное сознание» ван Ломмель оправдывает свой отказ от классического материалистического взгляда на мир: «Проспективные исследования околосмертных переживаний… все приходят к одному общему итогу: в бессознательном состоянии возможны сознательные переживания, связанные с воспоминаниями и иногда с восприятием. В таком состоянии мозг не обнаруживает измеримой активности, а все его функции, в частности, рефлексы тела, ствола мозга и дыхание, перестают действовать. Ясное сознание, очевидно, не зависит от мозга и, следовательно, от тела»[216]. Веру в дуализм уже десятилетия назад можно было услышать также в словах канадского нейрохирурга Уайлдера Пенфилда: «Хотя содержание нашего сознания в значительной степени зависит от нейронной активности мозга, это не относится к сознательному вниманию… Мне всегда кажется разумнее предполагать, что сознание может быть отдельной обособленной субстанцией»[217].
Весомым также выглядит восходящий к Декарту «интеракционистский дуализм» в прочтении философа Карла Поппера и физиолога Джона Экклса