[622]. Кажется, что широкому признанию препаратов, повышающих производительность, мешает сам наш культурный опыт. Даже в крайне маловероятном случае дальнейшего появления нейростимуляторов, не имеющих никаких побочных эффектов, для большинства людей еще будет применим именно принцип фармакологического кальвинизма: успех нужно заработать упорным трудом. Простое потребление таблеток для улучшения производительности воспринимается как мошенничество – независимо от того, опасно ли само допинговое вмешательство или нет.
С другой стороны, в последние годы резко изменились пути приобретения рецептурных медикаментов. Традиционно одной из задач медицинской профессии является регулирование доступа к лекарствам. Если 20 лет назад пациенту отказывали в рецепте по каким-то соображениям, у него обычно не было другого выбора, кроме как согласиться с этим. Или, в крайнем случае, обратиться на черный рынок. Сейчас ситуация обстоит иначе. Особенно молодые пациенты превратились в своей самооценке в ответственных потребителей, которые видят в лице врача скорее поставщика услуг, чем авторитетное лицо, ответственное за принятие решений. Любой, кто сегодня играет с идеей получения допинга, может легко узнать о последствиях и рисках в интернете. Если студент перед экзаменом решает принять определенный препарат, он сразу заказывает его в интернете. Есть десятки онлайн-«аптек» с соответствующей функцией «моментального» заказа. Это небезопасно, так как часто можно получить поддельный препарат сомнительного качества, изготовленный в Индии, Китае или России. Однако эти риски пугают лишь очень немногих покупателей допинга.
Еще несколько лет назад New York Times признала, что изменение самооценки от пациента к потребителю также размывает роль врача как специалиста и блюстителя лечения: «Для значительного числа людей в возрасте от 20 до 40 лет становится правилом решать самостоятельно, какие принимать лекарства, – особенно это касается стимуляторов, антидепрессантов и других психотропных препаратов. Убежденные в своих способностях и скептически относящиеся к опыту психиатров при лечении таких проблем, как депрессия, они предпочитают самостоятельно наводить справки и полагаться на опыт друзей. Медицинское образование в их глазах полезно, но не безусловно необходимо»[623]. Возможно, для врачей настало время глубже осознать эту реальность и переосмыслить свою роль экспертов в области здравоохранения в эпоху интернета.
Тенденция к массовому допингу для повышения эффективности на работе, требующая срочных консультаций медицинских этиков, вряд ли распознается. Или же авторы меморандума в Brain & Mind стремились к новаторским фармакологическим препаратам, которые будут разрабатываться под наблюдением общественности и вскоре выйдут из лабораторий фармацевтической промышленности? Может ли лекарство, улучшающее эффективность повседневной работы, появиться как побочный продукт исследований деменции?
Здесь тоже можно успокоиться. Нет причин для суеты. Как мы знаем из опроса читателей журнала Nature, даже академическая исследовательская элита – в основном, в соответствии с осведомленностью на свое время – иногда пользуется допингом, а именно хорошо опробованными препаратами[624]. Классическими амфетаминами и амфетаминоподобными веществами, такими как «риталин» или «концерта». Как известно, на работе они делают нас бодрее, мотивированнее и настойчивее. Усиленная фармакологически эффективность имеет и свою цену. Это нервозность, бессонница и потеря аппетита. Кроме того, повышение производительности часто является лишь субъективным ощущением. Наряду с самоуверенностью увеличивается и частота ошибок. А также легко теряется общая картина, что собственным экспериментом с «риталином» подтвердила швейцарская журналистка Биргит Шмид: «При написании текстов мне стало легче принимать решения. Нужно ли то или это высказывание, на чем я должна сфокусироваться? Слова беспрепятственно множатся. С другой стороны, я думаю менее связно. Я застреваю на конкретике, не привязывая результат к общему контексту. Мышление похоже на лазер, оно слишком сконцентрировано, чтобы перейти к следующей теме»[625].
Кроме того, употребление стимуляторов в течение более длительного времени может привести к параноидальным психотическим переживаниям. Вероятно, именно поэтому военные сейчас предпочитают держаться подальше от своих старых стимулирующих таблеток. Снова и снова солдаты, употребившие возбуждающий препарат, нападали на своих. По этой причине во время операций в Ираке и Афганистане американских солдат перевели на лучше переносимый модафинил.
Модафинил, единственный новый препарат за последние десятилетия, недавно вызвал спор о когнитивной оптимизации. Поскольку я сам провел несколько экспериментов с модафинилом, мне понятно, почему. «Вигил», рыночное название препарата в Германии, примерно позволяет достичь ожидаемого результата: бодрости, лучшей концентрации и пресловутой недостающей мотивации сделать то, что следовало сделать уже давно. Удивительно, но состояние после приема препарата кажется довольно естественным – почти таким, как если бы наступил один из тех редких действительно удачных и мотивированных дней. Никаких следов лихорадочной суеты, вызываемой амфетаминами, или нервного возбуждения, как после нескольких чашек кофе. Не наблюдается даже эйфорического эмоционального подъема[626]. И это хорошо, в конце концов, вам не нужно хорошее настроение, вы просто хотите работать. В моем случае модафинил также не привел к достойным упоминания проблемам с аппетитом или со сном. Еще одно подтверждение, что этот препарат имеет другой фармакологический профиль, нежели стимулирующие средства.
При этом под воздействием модафинила я вдвое перевыполнил свою редакционную норму строк в журналистской статье. Такого со мной еще не случалось. Однако из-за потребовавшегося сокращения материала руководство отдела порадовалось моей журналистской сверхмотивации лишь отчасти. Конечно, модафинил не делает умнее и креативнее, в лучшем случае, он наделяет большим упорством и стимулирует. Здесь также актуально то, что актуально для всех доступных в настоящее время лекарств, улучшающих работоспособность: вы не можете сделать лучше – вы просто делаете больше. Кроме того, в настоящее время еще не оценены возможные долгосрочные последствия использования модафинила. И поскольку принцип действия препарата пока не понятен, не помешает осторожность. Во всяком случае, один раз модафинил уже определенно навредил карьере американки-спринтера Келли Уайт – во время допинг-контроля в 2003 году в ее моче были обнаружены метаболиты модафинила, и за прием незаконных веществ Международная ассоциация легкоатлетических федераций дисквалифицировала ее на два года.
Оправдывает ли современные затянувшиеся дебаты о скорой коллективной «оптимизации мозга» и его социальных последствиях существование одного-единственного отчасти полезного, отчасти нового средства для допинга (на рынке модафинил присутствует уже довольно давно[627])? В материале в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung специалист в области научной антропологии и историк медицины Николас Ланглиц так не считает: «Обсуждение фармацевтической фантасмагории не просто невольно стимулирует рекламу фармацевтических продуктов, долгосрочные последствия которых еще недостаточно изучены. Оно подпитывает у публики чувство участия в постоянной социальной конкурентной борьбе. ‹…› Даже само слово „нейродопинг“ предполагает, что повседневная жизнь и работа подчиняются правилам спорта высших достижений»[628].
Это подводит нас к вопросу, какая эффективность нужна нам на самом деле. Пожалуй, бесконечное увеличение производительности труда является сомнительной целью. Столь же сомнительным – и, по мнению специалистов, способным спровоцировать болезни – является также коллективный проект постоянной самооптимизации и гибкой самоадаптации, какими их ожидают увидеть в неолиберальных обществах достижений. Под растущим давлением у многих на самом деле усиливается надежда, что фарминдустрия в скором времени сможет предложить действенную фармакологическую поддержку в повседневной борьбе с незаконченной работой и латентным перенапряжением.
Однако в обозримом будущем фармацевтическая промышленность не сможет оправдать эту надежду. И не из-за этических проблем. В случае необходимости про них было бы забыто просто потому, что благодаря систематическому назначению медикаментов здоровым людям можно заработать много денег. О масштабе экономического потенциала действенного и принятого обществом наркотика, оптимизирующего работоспособность, можно догадываться по торговым показателям лидера отрасли модафинила. С начала апреля по конец июня 2011 года оборот варианта модафинила «провигила», производимого фирмой Cephalon, составил 251 миллион долларов[629]. При экстраполяции на год этот оборот составляет не менее миллиарда долларов. В то же время в 2005 году на квартал приходилось только 130 миллионов. Рост продаж почти на 100 % всего за шесть лет является значительным даже для фармацевтической промышленности.
Это несмотря на то, что с начала 2011 года в нескольких европейских странах модафинил утратил разрешение на применение при «синдроме обструктивного апноэ во сне с чрезмерной сонливостью» и при «нарушении сна при сменной работе». Единственным официальным показанием для использования препарата осталась нарколепсия