[630]. Из-за редкости этого заболевания – по оценкам, от 20 до 50 случаев на 100 000 человек – ясно, что показатели объема продаж компании Cephalon в значительной степени достигаются за счет употребления их медикамента с нарушением зарегистрированных показаний.
На хорошие показатели продаж «провигила» могли также повлиять те читатели научного журнала Nature, которые, согласно онлайн-опросу, используют модафинил для улучшения своей работоспособности[631]. Проведенное в 2008 годуNature исследование применения «когнитивных оптимизаторов» охватило 1400 читателей. 20 % из них заявили, что уже один раз принимали лекарства в нетерапевтических целях. Из этой пятой части читательской аудитории 62 % признались, что однажды в качестве допинга использовали «риталин», 44 % иногда употребляли модафинил, а 15 % – бета-блокаторы для подавления нервозности, например, во время доклада.
Пришедшее кому-то на ум словосочетание «маленькие помощники профессора» быстро распространилось и тем самым внесло вклад в миф о широкой популярности нейродопинга среди ученых. Однако фактическая любовь к допингу производительности труда среди ученых – основной аудитории журнала – скорее всего, значительно ниже. Надо сказать, что вообще-то в опросе принимали участие прежде всего читатели New York Times. Дело в том, что в нью-йоркской газете исследование журнала Nature о допинге обсуждалось в большой статье. Там же была опубликована веб-ссылка на опрос. Естественно, что среди зарегистрировавшихся и участвовавших в опросе людей оказалось значительно больше тех, кто защищал и практиковал «когнитивную оптимизацию», нежели тех, кто ничего не применял и отказывался от допинга. Кроме того, большинство читателей New York Times не являются учеными. Таким образом, следует делать поправку на двойное искажение в исследовании Nature.
Несмотря на то, что это, несомненно, могло бы стать прибыльным делом, в обозримом будущем у фарминдустрии есть мало шансов разработать эффективный нейрооптимизатор с низким уровнем побочных эффектов. Причина этого прячется в черепной коробке. Даже если в эпоху нейрооптимизма нам внушается противоположное, мозг слишком сложен, а его работа слишком мало понятна, чтобы можно было доверить фармацевтическим лабораториям вмешиваться в конкретные когнитивные или аффективные процессы. В конце концов, фармакологам сложно разрабатывать даже те препараты, которые исправляют неврологические дисфункции мозга, вызванные болезнями[632].
Это становится особенно понятно из исследований деменции. Сегодня для симптоматического лечения этого нарушения используются ингибиторы ацетилхолинэстеразы. В очень ограниченной степени когнитивный и функциональный дефицит можно исправить с помощью таких препаратов, как «арисепт» или «экселон». Тем не менее прогрессирование деменции и болезни Альцгеймера не может быть остановлено ни ингибиторами ацетилхолинэстеразы, ни новым веществом мемантином. В лучшем случае можно замедлить прогрессирование заболевания[633]. Если эти лекарства принимают здоровые люди, у них, как при кратковременном, так и при длительном употреблении, не наблюдается улучшения умственных способностей и памяти[634]. Так что оптимизация работы здорового мозга представляется еще более сложной, чем исправление проблем, связанных с болезнями. Аналогично обстоит дело с антидепрессантами. Как объяснялось в предыдущей главе, они эффективны для многих пациентов с депрессией, хотя и в умеренных масштабах. При этом у здоровых людей контролируемые исследования практически не выявили улучшений любого характера[635].
30 французских психологов и психиатров захотели получить результаты из первых рук и в течение одного месяца сами принимали ежедневную стандартную дозу пароксетина, типичного «селективного ингибитора обратного захвата серотонина», в 20 мг[636]. Улучшения настроения ими замечено не было, при этом 70 % участников эксперимента пришлось бороться с побочными эффектами. Испытуемые были далеки от ощущения, что под влиянием пароксетина почувствовали себя «лучше, чем хорошо». Представление о том, что человек, не страдающий депрессией, может стать более уравновешенным, беззаботным и счастливым, просто принимая СИОЗС, оказалось очередным великим мифом.
В целом идея «косметической психофармакологии» кажется просто культурным феноменом без надежного научного обоснования. Специалист в области медицинской этики Брайан Слингсби предполагает, что это популярное понятие связано с обычным эффектом плацебо, основанным на личном убеждении в эффективности препарата[637]. Немного причин для суеты видит и психолог Борис Кведнов, трактующий актуальный этический спор о нейрооптимизации как «фантомное обсуждение»: «[Появление эффективных и безопасных когнитивных оптимизаторов] вряд ли ожидаемо в обозримом будущем. Представляется, что некоторые эксперты по медицинской этике были введены в заблуждение утрированными обещаниями нейроученых, которые либо работают на фармацевтическую промышленность, либо вынуждены преувеличивать результаты собственных исследований для привлечения целевых субсидий на научные изыскания в условиях все более конкурентной среды»[638].
Для фармацевтов, стремящихся создать оптимизирующий препарат, ситуация усугубляется тем, что значимое улучшение работы здорового мозга возможно только в очень ограниченных пределах. Фармакологические или нейротехнологические вмешательства могли бы, пожалуй, повлиять на такие области умственной деятельности, как внимание или кратковременная память. Однако оптимизация эффективности работы мозга одного типа может легко достигаться за счет других когнитивных областей[639]. Типичными конфликтными парами при оптимизации являются стабильность функций памяти и их гибкость, эмоциональность и познание, сосредоточенность на конкретном и творческий подход. Процесс улучшения умственных способностей часто соответствует инвертированной u-образной кривой. Если ваша производительность ниже оптимальной, например, из-за недостатка сна, вероятно, вы сможете добиться краткосрочного улучшения с помощью стимуляторов. Но если вы примете их слишком много или будете употреблять их слишком долго, кривая достижений резко пойдет вниз. Поэтому работать при поддержке стимуляторов длительное время не получится. Из-за принципиальных границ возможной оптимизации здорового мозга маловероятно, что «я, только лучше» когда-нибудь появится в продаже.
Глава седьмаяНейродетерминизмЧье желание мы хотим[640]?
Мы имеем дело с тезисом, который не может быть сфальсифицирован эмпирическим путем, поэтому он не может иметь научного статуса. Скорее, речь о доктрине, в отношении которой, в крайнем случае, можно спросить, правдоподобна ли она[641].
Ну что же. В таком случаем, мы – это просто управляемые нейронами биоавтоматы, мозги которых принимают решение и действуют в соответствии с предписанной биологической программой. К этому дерзкому открытию пришлось прийти многим нарциссически обиженным эго, когда в середине прошлого десятилетия в Германии развернулась газетная дискуссия об «иллюзии свободной воли». Этот охотно поддерживавшийся и довольно желчный спор был инициирован некоторыми видными исследователями мозга. Его суть, изложенная в двух словах: хотя нам кажется, что мы размышляем о проблеме, наш мозг уже сам давно все решил. В некотором смысле, за нашей спиной. То, что мы субъективно воспринимаем как независимое решение, является просто отчетом нашего мозга об исполнении давно выполненного действия. Не более чем учетная квитанция для подшивки к делу. «Решения о действиях формируются в субличностных процессах, а затем, когда они уже появились, интерпретируются как результат личностных процессов принятия решений. Если это правда, мы не делаем то, что хотим… но мы хотим то, что делаем…»[642], – таков вывод специалиста по когнитивной психологии Вольфганга Принца, считающего «свободную волю» социальным конструктом.
Герхард Рот из Бременского университета погружается еще глубже и предлагает осмыслить, что даже представление о владении собственным «я» – всего лишь иллюзия. То, что мы естественно считаем нашей стабильной центральной сущностью, – не что иное, как вспомогательный конструкт мозга. Созданный в раннем детстве, а затем в течение жизни много раз адаптированный. Всего лишь уловка природы, облегчающая выживание в сложных условиях: «Мир познания кропотливо выстраивается нашим мозгом на протяжении многих лет и состоит из его же наблюдений, мыслей, идей, воспоминаний, чувств, желаний и планов. Внутри этого мира медленно формируется личность, которая все чаще воспринимается как мнимый центр реальности, при этом формируется впечатление, что именно она „наблюдает“, является автором собственных мыслей и идей, активно вспоминает… и так далее. Разумеется, это иллюзия, потому что наблюдения, намерения и движения возникают во время индивидуального развития задолго до возникновения личности. Последняя – появившись однажды – не принимает на себя фактический контроль над этими состояниями»