[643]. Лишь сама личность не понимает, что является игрой воображения.
По крайней мере, обычно. При измененных состояниях сознания – переживаемых вынужденно или добровольно – становится ясно, что «я» на самом деле является хрупким конструктом. Изменения самоосознания мучительно переживают больные шизофренией. Внутренние процессы воспринимаются ими как осуществляемые или управляемые извне. «Я» становится нестабильным и уязвимым. Любой, кто когда-либо экспериментировал с такими галлюциногенными препаратами, как ЛСД или псилоцибин, также подтвердит, что наличие стабильного собственного «я» далеко не очевидно[644]. «Океаническое самоограничение» и «тревожный распад эго» – два ключевых понятия психологии, используемые для описания измененных состояний при исследовании галлюциногенов[645].
Соответственно, нейробиолог Рот убежден, что иллюзией является не только собственное «я», но и свободная воля. Уже в 2000 году он вывел из этого драматические итоги. «Развенчивание человека как свободного мыслящего существа – вот наша конечная точка. После Коперника, Дарвина и Фрейда мы переживаем последнее крупное посягательство на традиционный для нас образ человека», – сказал Рот в интервью журналу Spektrum der Wissenschaft[646]. В этом же разговоре ученый сделал смелый прогноз: «Я считаю, что не позднее, чем через десять лет, мы придем к пониманию, что свободы в значении субъективного самоосмысления не существует». Как мы знаем сегодня, предсказание Рота не сбылось.
Вместе с Вольфом Зингером, директором Отделения нейрофизиологии в Институте изучения мозга им. Макса Планка во Франкфурте-на-Майне, триумвират, посвятивший себя ликвидации «мифа о свободе воли» является полным. «Нейронные связи ясно говорят: нам следует прекратить говорить о свободе», – таково заявление Зингера[647]. Между прочим, цитата классика, которой следует присутствовать в любой статье о свободе волеизъявления. И хороший пример широко распространенной дурной привычки некоторых нейроученых делать выводы для всего общества на основании собственных догадок о мозге.
Если бы человек действительно не обладал подлинной свободой воли в значении «я мог бы в такой же ситуации принять другое решение», это имело бы далеко идущие последствия. Наше представление о человеке оказалось бы в опасности. Некоторые исследователи мозга уже предложили реформу уголовно-процессуального кодекса: «Общество не может наказывать кого-либо только потому, что он виноват в чем-то в нравственном отношении, – это имело бы смысл, если бы мыслящий субъект имел возможность действовать иначе, чем произошло на самом деле», – указывал, например, биолог Рот[648].
Если бы преобладало убеждение, что «никто не может сделать иначе, чем он может», наше социальное сосуществование оказалось бы под угрозой: «Наше общество состояло бы уже не из ответственных граждан, которые живут своей жизнью со своей ответственностью, но из исключительно невменяемых существ. Мы больше не могли бы ни на кого обидеться, нам не было бы стыдно, и мы не могли бы ожидать ни благодарности, ни похвалы», – говорит швейцарский теолог Юдит Хардеггер[649].
Ввиду заявлений Зингера, Рота и их коллег в качестве их эмпирического обоснования можно было бы ожидать целого массива внушительных нейронаучных данных. Но все не так. На сегодняшний день исследования мозга не могут дать сколько-нибудь разумных экспериментальных доказательств того, что мы принимаем решения неосознанно, а наш мозг действует независимо от нашей воли. Перейдем же к области нейробиологических фактов.
Исследования калифорнийского физиолога Бенджамина Либета начала 1980-х годов в какой-то степени выступают в роли дымящегося вулкана[650]. Почти не замечавшиеся в течение двух десятилетий «эксперименты Либета» стали наиболее цитируемыми эмпирическими доказательствами в контексте дискуссий о свободной воле. Отправной точкой для опытов ученого был «потенциал готовности». Под ним понимается деятельность определенных областей мозга перед произвольными движениями, выявляемая с помощью измерения электрической мозговой активности. В эксперименте Либета испытуемых просили произвольно двигать рукой в заданный промежуток времени. При этом участники опыта должны были запоминать положение светового пятна на экране осциллографа в тот момент, когда они сами принимали решение о движении. Позже их утверждения сравнивались с зафиксированными в мозге электрическими колебаниями. Как и ожидалось, между временем принятия решения и началом движения проходило около 200 миллисекунд. Здесь все шло нормально. Однако, к удивлению Либета – и совершенно незаметно для испытуемых, – в (дополнительных) двигательных областях мозга потенциал готовности проявлялся уже на полсекунды ранее. Очевидно, мозг инициировал действие еще до субъективного осмысления решения[651].
Сначала в этом увидели доказательство автономной от волеизъявления работы мозга. Но оказалось, что исследование легко разобрать по частям. Так, было доказано, что речь шла об оторванном от реальности «лабораторном эффекте», который не имел никакого отношения к настоящему волевому выбору. Решение о фактическом действии принималось уже в тот момент, когда испытуемый соглашался на участие в эксперименте. То, что измерялось, представляло собой лишь «последнее усилие воли», незначительное «полурешение» о конкретном моменте уже заранее намеченного действия. Точно так же видит ситуацию философ Михаэль Пауэн: «Испытуемые не могли определять, что они будут делать, они даже не имели возможности решить, будут ли они что-то делать. Ими лишь устанавливался момент движения, намеченного заранее»[652]. Кроме того, измерить опытным путем точное время осознания решения вообще крайне сложно.
Для «компатибилиста» Пауэна свобода воли и нейронная обусловленность действий совсем не противоречат друг другу. Поэтому он считает, что спор вызван ложной дилеммой. Он полагает, что свободу лучше всего понимать как самоопределение, требующее соблюдения двух минимальных условий: автономии и авторства. Действия совершаются свободно, лишь когда определяются не необходимостью, совпадениями или внешними обстоятельствами, а только самим действующим лицом: «В случае отдельных действий можно говорить о самоопределении, если действия вызваны желаниями, убеждениями и характером того, кто их совершает. Напротив, самоопределение нарушается, когда на действия влияют факторы, не относящиеся к самому человеку». К подобным факторам Пауэн относит также внутренние ограничения, такие как зависимости или психические заболевания[653].
Английский философ Питер Хакер считает (сверх)интерпретацию экспериментов Либета классическим мереологическим ложным выводом[654], простым псевдоаргументом[655]. Коллега Хакера Петер Бьери, в свою очередь, называет то, «что представляется строгим эмпирическим опровержением существования свободной воли», вообще «детищем авантюрной метафизики»[656]. Философы, по-видимому, согласны: эксперименты Либета до сих пор еще ничего не доказали.
В 2006 году все стало хуже. Благодаря исследованиям специалиста по экспериментальной психологии Хакуана Лау из Лаборатории функциональной визуализации Wellcome Trust в Лондоне выводы Либета попали под обстрел со стороны самих исследователей мозга. Лау модифицировал эксперименты Либета, прибегнув к функциональной визуализации[657]. Вместо потенциала готовности, выявлявшегося с помощью электроэнцефалограммы, ученый фиксировал изменения в кровотоках головного мозга. Психолог определил, что одно лишь требуемое внимание к тому, «когда» предполагается произвести действие, сильно влияет на результат измерения. Чем лучше субъект концентрируется на задаче (степень концентрации измеряется активностью области мозга, связанной с намерением двигаться), тем больше временной разрыв между субъективным желанием и его исполнением. Лау, получивший за свою работу премию Уильяма Джеймса за вклад в исследование сознания, заключил, что измерение времени для Либета могло быть «проблематичным», потому что сам процесс измерения может влиять на предмет измерения. В связи с этим вполне вероятно, что сомнительный потенциал готовности в обычной повседневной жизни – если мы в некотором роде «хотим невнимательно» – предстает совершенно иным, нежели в лабораторных условиях Либета.
Это часто утаивалось во время дискуссии, но сам Либет указывал, что в его экспериментах реализация движения могла быть остановлена сознательным «вето», хотя в этом случае точно так же измерялся предшествующий потенциал готовности[658]. Какими бы бессознательными процессами ни было подготовлено действие, само его осуществление в экспериментах Либета могло быть предотвращено силой воли. Этого не следует недооценивать, особенно в связи с судебной практикой. Так, можно утверждать, что даже нейрофизиология не говорит ничего против возможности сознательного контроля спонтанно возникающих импульсов к преступным действиям