Если бы, вопреки ожиданиям, вдруг стало бы возможно использовать нейронаучные методы для надежного подтверждения склонности к преступному поведению, это открыло бы немыслимые ранее перспективы для социального контроля. Или, как в отношении всех нейроисканий сформулировал историк науки Михаэль Хагнер: «…Очевидно, что исследования мозга в начале XXI века получили инструменты, благодаря которым фантазия о всеобъемлющей биологии ума способна превратиться в кошмар человеческого самоограничения»[708]. Если поведение человека функционально и нейрохимически предопределено мозгом, «больше нет очевидной причины не принимать превентивные меры против тех, кто был идентифицирован как злоумышленник. Этот подход может принимать форму надзора, заключения под стражу или терапии (посредством медикаментов, операций или имплантаций)»[709]. Когда исследователи мозга Герхард Рот и Вольф Зингер говорят о профилактике вместо наказания и более гуманном подходе к правонарушителям, швейцарский специалист по уголовному праву Феликс Боммер воспринимает это как своего рода псевдогуманистическую игру с подменой понятий: «То, с чем тут приходят на мягких лапах, на деле является жесткой стратегией исключения, низводящей действующих субъектов до источников опасности, с которыми необходимо бороться»[710].
Вероятно, стоит взглянуть на возможные крайние случаи радикального взгляда на преступников, сведенного к биологии. К чему способен привести радикальный биологический редукционизм в сочетании с тоталитарной средой, стало очевидно, самое позднее, с 1930-х годов. Такие чудовищные идеологические понятия, как «высший отбор», «расовая гигиена» или «устранение малоценных особей» среди прочих диких представлений нацистов соответствовали духу того времени и были широко распространены. Это находит подтверждение, например, в статье из Kölnische Illustrierte Zeitung от октября 1931 года. В ней пионер в области изучения мозга Оскар Фогт[711] объясняет цели Института по изучению мозга кайзера Вильгельма и будущих исследований мозга вообще: «Особой целью нашего института является высшая селекция духовного человека, поощрение социально полезных и ограничение вредных свойств отдельной духовной личности, а также, в рамках этих усилий, предотвращение рокового развития психически больных и преступников. ‹…› Существенного преобразования личности и, в частности, лечения или предотвращения серьезных психических заболеваний, мы ожидаем в будущем исключительно от материального воздействия на мозг»[712]. При этом Фогт был убежденным социал-демократом, а не нацистом, как можно было бы предположить на основании процитированных вступительных слов. Поэтому в 1937 году он потерял должность директора института. Преступления нацистской эпохи, замаскированные под медицину и науку, не в последнюю очередь привели к тому, что биологические подходы в криминологии после Второй мировой войны долго оставались под запретом. Вместо этого очень ценились такие социологические интерпретации нестандартного поведения, как «теория стигматизации»[713].
Если бы все еще спорное мнение о том, что преступления совершают не люди, а их мозги, стало преобладающим, мы столкнулись бы с действительно драматическими переменами. В настоящее время преступные действия считаются моральными нарушениями, за которые виновный несет личную ответственность. Обычно преступления совершаются по эгоистическим причинам: жадность, ревность, месть или удовлетворение инстинкта. Но если врожденное или приобретенное нарушение в работе мозга будет признано истинной причиной преступлений, сбой морального характера будет переосмыслен как медицинская проблема. Само действие будет трактовано как результат патологического поведения, преступление станет симптомом заболевания мозга. Приведенный далее пример из смежной области позволяет догадаться, насколько очевидной в этом случае станут (принудительная) лекарственная терапия или даже нейротехнологические вмешательства.
В одновременно страстной и безуспешной борьбе американцев с наркоманией последняя недавно начала рассматриваться не как моральная проблема, а как болезнь. Краткий обзор: в 1971 году президент Никсон лично объявил войну наркотикам. В то время эта война еще преследовала большие цели. Необходимо было добиться ни больше ни меньше чем полного искоренения наркомании. Ради здоровья нации целью борьбы стали семьи без наркотиков, общины без наркотиков и, в конечном счете, Америка без наркотиков. Однако в последнее время в войне с наркотиками происходит настоящая модернизация. Броский внешний признак новой стратегии – это переквалификация.
Американское правительство, которое еще недавно рефлекторно объявляло войну любому предполагаемому злу – «войну терроризму», «войну раку», «войну боли» – отошло от своей боевой риторики. На месте врага, которого следует победить, появилась серьезная болезнь, требующая устранения. Генерал Барри Маккэфри, испытанный во время войн во Вьетнаме и Персидском заливе, бывший главный борец с наркотиками при президенте Клинтоне, ввел в 1997 году метафору болезни: «Соразмерным аналогом проблемы наркотиков является рак». Потому что «злоупотребление наркотиками», сообщал Маккэфри в официальном правительственном докладе, – это «коварный рак», который «ослабляет потенциал полноценного роста и развития наших граждан»[715]. С другой стороны, американский Центр когнитивной свободы и этики в своем анализе «Фармакотерапия и будущее войны с наркотиками» утверждает, что параллель с раком, проведенная Маккэфри, точно рассчитана. По словам эссеиста Сьюзан Зонтаг, «описание феномена как рака – это подстрекательство к насилию. Использование понятия рака в политическом дискурсе поощряет фатализм и оправдывает серьезные меры»[716].
Болезни предпочитают лечить лекарствами. Именно они в будущем должны применяться и в случаях «наркорака». Вместо внешней войны с наркомафией и наркоторговцами борцы с наркотиками будущего смогут перенести свою борьбу непосредственно в тела наркоманов. Ключом к ней будут новые антинаркотические средства, которые в настоящее время разрабатываются в целом ряде фармацевтических лабораторий. Некоторые антинаркотические препараты доступны для фармакологической битвы уже сегодня. Так, специфические блокаторы нейрорецепторов способны препятствовать воздействию наркотика непосредственно на целевой орган. Этот принцип не нов. Например, антагонист опиоидных рецепторов налоксон был выпущен на рынок компанией Merck DuPont еще в 1970-х годах. Однако совершенно новаторский характер носят усилия Drug Abuse Sciences по разработке депо-формы этого препарата длительного действия. В случае успеха эффект от героина можно будет исключить на несколько недель или даже месяцев. Подобно депо-гестагенам, применяемым для предохранения от беременности, «защиту от героина» тогда нужно будет обновлять лишь спорадически.
Однако более важными для будущей фармакотерапии наркомании могут быть вакцины от наркотиков, которые в настоящее время находятся в стадии разработки. Согласно концепции, точно соответствующие молекулы патрулируют кровоток и связываются с нейтрализуемым наркотиком. Наркоэйфория в таких случаях не наступает, так как молекулы наркотиков в результате связывания становятся слишком большими для преодоления гемато-энцефалического барьера. Как и в случае классической вакцины, направленной против возбудителя болезни, существуют две доступные стратегии. Можно либо непосредственно вводить антитела, которые затем останутся в организме, возможно, на месяц, либо использовать конкретные препараты, способные вызвать иммунный ответ организма против исключаемого наркотика.
Национальный институт по вопросам злоупотребления наркотиками (NIDA) уже поддержал фармацевтическую компанию Xenova 12 миллионами долларов, чтобы та занялась клиническими испытаниями антикокаиновой вакцины TA-CD. В тестах на добровольцах TA-CD уже смогла обеспечить несколько месяцев иммунитета к воздействию кокаина. В свою очередь, компания Nabi Biopharmaceuticals хотела хорошо заработать на антиникотиновой вакцине NicVAX. Эффективность и риски при применении этого препарата были протестированы в нескольких клинических исследованиях на курильщиках, пожелавших расстаться с вредной привычкой. Первые результаты оказались обнадеживающими. Уже в 2000 году ведущий служащий NIDA в официальном бюллетене указывал, что NicVAX будет не только полезен для желающих бросить курить, но даже, вероятно, его можно будет использовать для профилактики курения у людей, никогда не куривших: «NicVAX может зарекомендовать себя в качестве вакцины против никотиновой зависимости, подобно вакцинам, защищающим детей от столбняка, кори и полиомиелита», – сообщал представитель NIDA[717]. Тем не менее будущее NicVAX неизвестно: в июле 2011 года Nabi Biopharmaceuticals объявила, что первое из двух запланированных исследований фазы III не привело к ожидаемым результатам[718].
Если однажды появятся эффективные антинаркотические вакцины, они, безусловно, помогут преодолеть проблемы зависимости. Однако использование этих вакцин должно быть добровольным. И именно эта перспектива очень сомнительна. Уже официальная точка зрения американского Управления по национальной политике в области наркоконтроля дает мало оснований для надежды. В стратегическом документе управления от 2003 года «Лечение американских потребителей наркотиков» наркопотребители прямо называются «главными распространителями (нарко)эпидемии»: «Болезнь распространяется, потому что переносчиками инфекции являются не наркоманы на улицах, а потребители, которые еще не увидели последствий своего пристрастия к наркотикам. В прошлом году около 16 миллионов американцев применяли незаконные препараты не реже одного раза в месяц, тогда как в лечении нуждались 6,1 миллиона американцев. Те же, кто только начинал свою „наркотическую карьеру“, являются переносчиками болезни, заражающими других»