Она торопливо отодвинула сумку с книгами, поднялась, насколько могла быстро. Она спешила, боясь, что Никита как возник, так и исчезнет, растает в теплом нежном воздухе.
Выбравшись наконец на свет солнечный из-под своей мушмулы, Ирина крикнула:
— Кит! Деточка!
Никита мгновенно обернулся и — обрадовался. Он даже сам не думал, что так обрадуется. Наверно, потому, что тетка Ира была сейчас для него не только сама собой — в ней воплотилась вся семья, вся нормальная, естественная жизнь, когда можно обыкновенно, как тебе свойственно от рождения, думать и говорить.
Никита рассчитывал просто навестить тетку Иру, а оказалось — приехал, издалека приехал на побывку домой.
— Ты куда? — спросила она.
— К тебе. К тебе, тетя Ира, — сказал Никита. И вдруг улыбка сошла с его лица. — Что с тобой, тетя Ира? — спросил он совсем другим голосом. — Болеешь, что ли? От тебя половина осталась.
Никита прикинул. Они давненько не виделись, с Майских праздников, но он что-то не слыхал, чтоб Ирина Сергеевна болела, уж через Галину-то до него бы дошло. На лице его выразилась полная растерянность, если не испуг.
Только теперь до Ирины дошло, что она действительно изменилась. Зеркало ей, конечно, не врало по-сказочному, да она и не была склонна требовать от него лжи. Просто, когда каждый день видишь сам себя, можно и не заметить. Все думаешь: сегодня — устала, а завтра — на погоду нездоровится. Да и старостью легко прикрыть любую перемену, старость никого не красит.
В институте ее тоже каждый день видят, да и кому там особенно разглядывать ее физиономию? А Кит давно не видел, да и не чужая она ему, вот он и заметил, дорогой мой, добрый мальчик…
— И видно, не лучшая половина осталась? — пошутила Ирина. Ей в эту минуту безразлично было все, связанное с нею самой. Она тоже не ожидала, что так обрадуется Никите.
Он взял у нее сумку с книгами, она взяла его под руку и нарочно, с удобством, чтоб видно было, оперлась об эту сильную руку. Как же приятно было идти с Китом по улице: пусть все смотрят, пусть думают, что это ее сын, большой, красивый Кит помогает ей идти и несет ее сумку.
— Кит, но почему у тебя такие невероятные штаны? — спохватилась Ирина.
— Пусть будут такие, — улыбаясь, медленно проговорил Никита, и больше она не спрашивала его ни о чем. Хотя нет, спросила:
— А ты ко мне надолго?
Вопрос был правильно поставлен. Она ж не знала, где он и что он, не знала даже, живет ли он в городе на море или только проездом…
— Ты знаешь, я, наверное, заночую у тебя, — оживился Никита, решив, что может позволить себе такой вольт. — Пусть у меня будет долгий-долгий выходной, ладно?
Ирина привела его в квартиру своей отбывшей на Север подруги — две крохотные, прямо игрушечные, комнаты в старом одноэтажном доме с большим инжиром во дворе. В доме жило еще множество людей, и как-то хитро получалось, что у каждой семьи свой вход с улицы, и даже своя виноградная лоза, и свой цветничок из цветов необыкновенных, какие не растут в Московской области. Все как будто игрушечное, и все всерьез. Кажется, из такого домика под такой инжир должна толстовская казачка Марьяна выплыть, а выскочила девица в кипенно-белых брюках и кримпленовом кафтанчике с зеленым орнаментом. Удивилась, улыбнулась Никите и исчезла.
— А инжир у нас общий, — говорила Ирина, вытаскивая на стол из кухонного шкафчика какие-то припасы. — Если хочешь, спи под инжиром, я тебе раскладушку поставлю, одеяло есть.
— Да ты не беспокойся, тетя Ирина, я тут на лежаке ночь ночевал. Не хочу я есть! Я поговорить хочу. Сядь ты, ради бога!
Никита потянулся с дивана, поймал Ирину за руку и заставил сесть рядом с собой.
Он присмотрелся, она не показалась ему столь необратимо изменившейся.
Тетка Ирина сидела чуть боком против Никиты, по-деревенски просто положив незанятые руки на колени, и смотрела на Никиту. Смотрела тоже естественно и радостно, как отдыхала.
— Почему ты все-таки похудела, тетя Ира? — настойчиво допытывался Никита. — Неужто все диету держишь?
Еще лет десять назад тетка Ирина боялась полноты и держала диету, и Никита ужасно этим потешался.
Нет, давно уж она не держит диеты.
— Кит, а ты помнишь майских жуков?
Ирина вдруг с радостью почувствовала, что Никите можно рассказать про майских жуков, он поймет. А вот Вике — нельзя, вернее, бесполезно. Жуки не вписываются в Викины понятия воспитания воли.
Ирина неожиданно для себя порадовалась, что Вика на экскурсии и вернется только вечером. И рассказала Никите про майских жуков.
Никита не посмеялся над ней. Никита понял, что жуки — это не просто. Он задумался.
— Тетя Ира, — сказал он, — я не помню майских жуков, но мне кажется, я понимаю. Жуки. Тебе их жалко. Погоди, погоди! — остановил он хотевшую возразить Ирину. — Тебе даже не просто их жалко. Тебе горько, что они исчезли, а этого никто даже не заметил. Ну, a динозавры? Динозавров тебе не жалко?
Оба они думали и говорили без тени улыбки.
— Динозавров мне тоже жалко, — медленно проговорила Ирина. — Но, в общем, Кит, ты — гений!
Действительно, Ирина не смогла бы толком объяснить, но, оказавшись в одной компании с динозаврами, майские жуки как-то перестали быть одинокими.
— Мы все уходим понемногу…
Грустные эти слова тетка Ира произнесла уже с улыбкой.
— Умница ты моя! — довольная, сказала она и похлопала Никиту по колену. Ну вот, теперь тетка Ирина стала совсем сама собой. — Рассказывай про себя что-нибудь, — попросила она.
Бумажные кульки, целлофановые пакеты остались лежать на столе. Какими-то холостяцкими всегда получались у тетки Иры хозяйственные хлопоты. Не ее это стезя. Насчет жизни — другое дело, и Никита с увлечением стал рассказывать ей про слет.
Любопытно получилось с этим слетом. Никита и не предполагал, что день в Колонном зале будет долго и такими разными гранями поворачиваться в его памяти.
В последнее время, например, ему почему-то вспоминались три человека, казалось бы не имеющие отношения к работе милиции, три гостя, сидевшие в президиуме: писатель, высокий, похожий на Маяковского, чей роман о гражданской войне Никита читал и перечитывал; артист, — когда он поднялся в президиуме, Никита поразился удивительно знакомому лицу. «Да где же я его видел? Может, на Огарева, шесть?» И не сразу сообразил, что это же полковник Зотов из фильма о «Черном принце».
А третий был диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан. Да, да, тот самый Левитан, которого знают все от мала до велика, который встречает всех «с добрым утром»…
Услышав о Левитане, тетка Ирина стала расспрашивать, какой он из себя да как держится.
— Ты даже не представляешь себе, Кит, что такое голос Левитана для моего поколения. Ты подумай, ведь именно этот человек объявил о пуске Днепростроя, об открытии метро, о перелете Чкалова… А в войну, господи, что значил, как звучал для всех нас в войну его голос! Ты знаешь, что Гитлер специально требовал, чтобы заставили замолчать Московское радио? Говорили, во время налетов Левитан при свете карманного фонарика читал…
— Почему такие разные люди?.. — Никита не договорил, но Ирина поняла его мысль.
— А что же в этом удивительного? — сказала она. — Конечно, самые разные люди интересуются работой милиции. Это закономерно потому, что работа милиции касается решительно всех.
Никита знал, когда рельефно возникли в его памяти эти три человека. После слов Громова о том, что Мартовицкий — случайность.
Наверное, густой тенью прошла по его лицу мысль о Громове, если тетка Ирина, оборвав воспоминания о голосе Левитана в войну, спросила озабоченно:
— Что с тобой, Кит?
— Ничего, — покачал он головой, чуть улыбнувшись. Оглядел игрушечное жилье. Он никак не мог привыкнуть к тому, что здесь двери выходят прямо на улицу, без сеней, без крылечек, как из комнаты в комнату, и окна — без вторых рам.
Тетка все-таки накормила Никиту яичницей с помидорами, изжаренной на электроплитке. Чай они пили крепкий, с вареньем на толстых блюдечках. Никите до удивления вкусной показалась нормальная домашняя снедь.
— Тетя Ира, неужто ты? — показал Никита на гитару на стуле. Потянулся, взял, стал помаленьку настраивать.
— Хоть бы и я? Это ж только молодым кажется, что гитары у вас запели. А мы так на них только «Интернационал» да «Вихри враждебные…». Нет, Китик, это Викина гитара. А между прочим, Кит, знаешь ли ты, кто со мой живет? — Тетка Ира оживилась. — Вика со мной живет. Ну, она работает в детской комнате у Огневой. Помнишь, Тамара у вас про нее рассказывала?
Никита не только вспомнил, но, смеясь, напомнил Ирине, что ничего особенно лестного Тамара про эту Вику не говорила. Не контачит она с ребятами, эта Вика.
Однако Ирину осенила идея, а когда она чем-то загоралась, ее не просто было сбить.
— Ты не смейся. Сегодня не контачит, завтра законтачит. Фу ты, слово какое дурацкое! Никак я не могу к вашему жаргону привыкнуть. Я только не могу понять, как ты мог хорошенькую девушку обозвать альбиносом?
Гитара издала полный удивления аккорд.
— Это фузенковская-то, из ДКМ хорошенькая? Ну, тетя Ира…
— Она не только хорошенькая, она вообще интересная, с хорошим нутром девушка…
В настойчивости, с какой рекомендовала Ирина эту девицу, Никита почуял некий напор, а после эпизода с Региной он готов был спасаться бегством от малейшей тени навязчивости.
— Тетя Ира, — значительно проговорил он, — прошу, в смысле умоляю, не сватай мне интересных, с нутром девушек. — Гитара подтвердила сказанное решительными пассажами. — Я если женюсь, то на математичке.
— Новые номера к Октябрьской годовщине, — сердито сказала Ирина. — Что бы ты с ней стал делать?
— Да уж нашел бы что…
Гитара забормотала нечто певучее, и в эту минуту со двора в комнату шагнула Вика.
Никита сразу узнал ее и удивился. Вот уж не ждал, что эта Вика действительно может стать хорошенькой. То ли без формы она, то ли загар ей идет. На руке старый ожог. Но он ее не портит, странное такое, перламутровое пятно. «Вот этой бы волосы подлинней, а юбку покороче».