Удивился. Не понял. Насторожился. Хочет услышать. Готов услышать.
Пора.
– Ты уйдешь в Ривенделл, – Аранарт говорил, не глядя на сына. – Ты увидишь жизнь, которая тебя не просто удивит. Ты и представить себе подобного не можешь. Ты не просто увидишь дома, а одни из самых красивых домов, которые и мне доводилось видеть. Ты узнаешь, каково это – есть хлеб каждый день, спать на тонких простынях и даже зимой не вдыхать дым торфа. И ты спросишь себя: почему мы не живем так же? Я хочу, чтобы ты узнал ответ раньше, чем спросишь.
Мальчик неотрывно смотрел ему в лицо.
Аранарт обернулся к нему:
– Арахаэль, я не стану лгать тебе, называя тебя взрослым. Ты ребенок. Но жизнь не спрашивает, вырос ли ты и готов ли ты. Никогда не спрашивает. Запомни это.
Он чуть наклонил голову, и мальчик ответил зеркальным движением.
– Я предпочел бы отправить тебя к Элронду чуть позже. Через три, пять лет. Тогда ты бы смог понять меня. Сейчас – просто поверь и запомни.
Арахаэль кивнул.
– Да, мы могли бы жить как лорды, а не хуже, чем крестьяне. Но мы не лорды, Арахаэль. Мы – наследники Элендила. И мы обязаны думать не только о том народе, судьбы которого нам вручены сегодня, но и о том Арноре, который будет через сотни лет. Жизнь в достатке сейчас –это война завтра и гибель впереди.
Принц снова кивнул.
– Когда-то я своими руками сжег Форност. Так вот, запомни, Арахаэль: всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы Форност был отстроен снова. Ни я, ни ты до этого не доживем. Внуки твои не доживут. Хэлгон доживет, если постарается. Но чтобы когда-нибудь Форност был отстроен, сейчас мы должны жить так и только так.
– Понимаю, – не по-детски серьезно ответил мальчик.
– Пока ты еще не понимаешь, – очень мягко поправил отец, – пока ты только веришь. Но и это очень много.
Солнце вышло из-за древнего ельника, и молодые, еще тонкие листья лещины зазолотились, перепутав лето с октябрем.
– А если ты когда-нибудь сочтешь, что я неправ…
Мальчик округлил глаза в изумлении: мысль о том, что отец может быть неправ, казалась ему более невероятной, чем утверждение, что деревья могут летать.
– …что ж, пусть так. Но.
Это «но!» – словно удар обухом, вгоняющий сваю в землю, вернуло пошатнувшийся было мир на место.
– Пусть это будет твое несогласие со мной. Не Гэндальфа. Не Элронда. Твое.
Принц снова кивнул и спросил, ища слова:
– А разве Гэндальф..?
– Гэндальф хочет нам только добра, – перебил, поняв его, Аранарт. – Но Гэндальф – не человек. Он менее человек, чем Элронд, хотя на вид иначе. Гэндальф видит то, что скрыто от людей. Но не видит того, что видим мы. Всегда внимательно слушай Гэндальфа. Но прежде чем послушаться его, серьезно подумай. И только если согласен с ним, сделай то, что он хочет.
Солнце окончательно высвободилось из хватки ельника и теперь било им в глаза. Оба дунадана пересели выше по стволу, в тень.
– Арахаэль, вот еще что. Ты увидишь в Ривенделле Глорфиндэля – это он решил исход битвы с Королем-Чародеем. Ты прочтешь там много книг о славных сражениях; иные завершались победой, другие – нет, но все они заняли свое место в хрониках. Ты будешь мечтать стать героем сам. Если тебе расскажут о последнем сражении с Королем-Чародеем те, кто там был, ты будешь воображать себя со мной ли рядом на скале, или впереди войска и будешь уверен, что, живи ты тогда, уж ты бы не дал Моргулу уйти! Не спорь, – пресек он готовое сорваться возражение, – так будет. И я не скажу, что в твои годы мечтать быть героем – плохо.
Мальчик знал, что сейчас прозвучит «но!» И оно прозвучало:
– Но. Чего ждет от тебя Арнор, Арахаэль? Что спустя века должны написать о том времени, когда ты будешь править этой землей?
– «Мирно было»? – осторожно спросил мальчик.
– Да, – резко кивнул Аранарт. – И это всё. Или еще меньше. Имя. Год рождения. Год начала правления. И год смерти. Запомни, – он смотрел сыну в глаза, – если в хрониках кроме имени и трех цифр от тебя не останется ничего, значит, ты выполнил свой долг перед Арнором. Когда будешь сомневаться, как поступить, всегда сверяйся с этим.
Принц медленно наклонил голову.
– Ну и, – ласково улыбнулся Аранарт, – не дергай за косы леди Арвен, если увидишь ее.
Арахаэль засмеялся.
– Полезай. – Он качнул головой в сторону наблюдательной сосны. – Я, конечно, могу отменить собственный приказ, но ненадолго же.
– Отец, а если ты точно знаешь, что ничего не произойдет, то зачем сидеть там?
– Затем, что это научит тебя всегда быть настороже. Лезь.
Прошло две недели.
Аранарт исчез на сколько-то дней, вернулся с отроком лет тринадцати, который на следующий день, сменив шелка и серебряное узорочье на домотканые штаны, смешался с толпой здешних мальчишек, так что не найти.
Больше Король не уходил, занятый то в огородах, то еще где. Появление других спутников наследника Гэндальф проглядел.
В этот день волшебник играл с маленьким Нефваланом, крутя ему из травы фигурки зверей, а малыш радостно требовал «Ихё, ихё!», что в переводе означало «Еще, еще!»
К ним подошел Аранарт, с ним двое.
Маг с первого взгляда понял, что это отец и сын. Только они могут так держаться рядом, когда чувствуешь, что двое – это одно. Так говорило сердце, но глаза… глаза утверждали обратное!
Сын был молодым аристократом. Так и никак иначе. Дело было не в шелке и… погодите, белое золото, а не обычное серебро? – нет, одеть можно кого угодно. Не в аккуратно подровненных волосах (большинство, начиная с Короля, позволяли им расти свободно). Дело было в том, как этот юноша держался.
Изящное достоинство.
Магу захотелось зажмуриться и, открыв глаза, увидеть его на мраморе дворцового пола.
А рядом стоял… он не мог быть его отцом!
Рядом стоял самого мерзкого вида бродяга: драная одежда, борода клочьями, волосы мыты последний раз дождем… и все остальные разы тоже. Шрам через лицо, шрам на правой кисти, мизинца и безымянного нет.
– Гэндальф, – сказал Аранарт, – позволь представить. Это Ринвайн и Гвендел.
И оба поклонились. Одинаково.
Всего лишь приложив руку к груди, но этот плавный выразительный жест был прекраснее движений опытного танцора.
Маг смотрел на них такими глазами, какими давеча принцы смотрели на огненного зайчика. Смесь восторга и непонимания, как такое может быть.
– Аранарт, – укоризненно сказал Ринвайн, – ты бы не пугал Митрандира. Я иду в Тарбад, – обратился он к Гэндальфу, – надо выглядеть так, чтобы не вызывать подозрений.
И добавил на всеобщем:
– Такое дело, понимаешь.
Вечером устроили пир.
Волшебник, сидящий напротив Ринвайна, не мог оторвать от него глаз. Будь дунадан одет в парадную одежду, как все, и то он бы выделялся за этим столом. Рядом с ним и Аранарт смотрелся простолюдином… ну, ладно, не простолюдином, но обычным воином. А этот не просто держался прямо, но каждое его движение, разрезал ли он мясо или подносил кубок ко рту, было сдержанным, но при этом продуманно-отточенным, что дается лишь годами непрерывных упражнений.
…или не годами. Веками. Веками жизни семьи.
Его сын на нижнем конце стола производил такое же впечатление на молодежь. При этом, как заметил Гэндальф, ни нотки превосходства не было ни в лице, ни в манерах молодого Гвендела. Да, он держится так, да, они, даже принцы, так не умеют, но это ровным счетом ничего не значит.
Но юноша хотя бы одет соответственно, а Ринвайн..!
Дунадан усмехнулся, навалился грудью на стол, вольготно раскинул локти и, чавкая, принялся уплетать мясо руками.
Гэндальф сначала обомлел, потом расхохотался.
В одиночестве.
Для остальных поведение Ринвайна (что то, что это) было совершенно естественно.
– Расскажи про горностая, – сказал ему Аранарт. – Гэндальф не знает этой истории, да и молодежи послушать полезно.
– А вы не рассказали? – удивился Ринвайн.
– Ни в коем случае. История твоя, рассказывать тебе.
– Лады, – ответил он на всеобщем. – Щас.
Согнул колесом спину, уселся, расставив ноги… и кто пустил такое чучело за стол лордов?!
– Как ты это делаешь?! – не выдержал маг.
– Запросто, – отвечал тот, не выходя из образа. – Это как с чужаками трепаться: чем больше наречий на слуху, тем легче в новое въехать. А телом говорить еще проще. В меня пацаном еще отец… ну, не то чтобы вбил – но лучше б он бил! – как себя держать. А он был крут… ой, крут. После него всё – запросто.
Он сделал глоток из кубка.
– Ну так вот про горностая. Мой старший прожужжал мне все уши: пусти да пусти в дальний дозор, я воин, всё такое. Ладно. Говорю ему: кончай трепаться, настреляй мне хотя б дюжину горностая, чтоб пристойно, купцам, всё такое. Он у меня упёртый, за зиму набил даже больше. Ладно. Парня в дозор, как обещал, а сам беру того горностая, прихожу в Тарбад. Иду в кабак. Типа пью, а сам ушки на макушке: про что трендят.
Он снова отпил, обвел стол хитрым взглядом. Молодежь и Гэндальф смотрели на него одинаково завороженно. Те, кто знал эту историю, просто наслаждались рассказом.
– И вот один чувак другому бла-бла-бла, что там-то видел у купца ткань, типа, из червяков. Тот, конечно: гонишь и всё такое, а я думаю: ни фига ж себе, в какую даль шелк завезли. И ведь не по роже-то мне идти за шелком… а блин. Тянет. Не утерпел. Прихожу.
Опять сделал глоток.
– Купец чуть… э-э-э… говоря за столом… стражу ни позвал, когда мою морду увидел. Не боись, говорю, не ограблю, а правда ли, что у тебя шелк есть? А он видно матёрый, соображает, что когда грабить приходят, то вопросов не задают, а сразу нож к горлу. И этак с опаской, но достает. И был у него там кусок… эх…
Он залпом допил кубок, Аранарт взглядом показал: передайте мне кувшин, налил Ринвайну еще.
– Да… дед мой, как меня первый раз с отрядом отпустить решили, отдал мне свою рубаху. Поддоспешную, значит. Бери, говорит, мне уже без надобности. А шелк – он же живуч, зар-раза. Что ему двести лет… плотнющий, не вытрется. Да… и вот вижу я у того купца… не глазами, пальцами вижу – такой же шелк!