– Куда же делась твоя рубаха? – негромко спросил Аранарт. – Этого ты не рассказывал.
– И не спрашивай! Потому и не рассказывал, что дурень кто-то и невезуха дурням! Тогда, летом, ранило меня, и не то чтобы всерьез ранило. Ну и хватило у меня ума ее снять – зашить, типа, постирать решил тоже. Она ж от пота уже сама как доспех стоять могла… Да… Ну а назавтра нас и выбили…
Он резко выдохнул и вернулся к рассказу.
– Короче, держу я тот шелк, у самого чуть ни слезы к горлу, а купец, ушлая морда, видит, что я не первый раз такое в лапы беру. И спрашивает меня этак вежливенько: «Вижу, сударь, вам нравится». Сударь, значит, уже. «Только ведь денег-то у вас нету». А денег у меня при себе и впрямь – медяки на харч и угол. «Так давайте, говорит, договоримся расплатиться работой». Уж не знаю, какую-такую работу он мне предложить хотел… добро, если охранником, а то и зарезать кого, морда-то у меня подходящая… Да… Ну а я ему молча моего горностаюшку рядом с тем шелком и выложил.
Ринвайн снова пригубил.
– Рожа, я вам скажу, у него стала… глаза – на лоб, челюсть – на колени, лапы – к меху. И дышит, как карась на песке.
На нижнем конце рассмеялись.
– Да… вот с той поры они шелк хар-рашо так стали в Тарбад возить. И наших морд больше не пугаются, привыкли.
Еще отпил, сел прямо.
– Кстати, – чуть хмурясь, заметил Аранарт. – Насчет охранников к купцам. Это ведь неплохая мысль. Не сейчас, лет через пятьдесят… стоит подумать.
– Согласен.
– А что ты сделал с тем шелком? – спросил Гэндальф.
– Старшему рубаху сшили, – ответил дунадан как об очевидном. – Это ведь его горностай. Пусть не под доспехом носить, но… семейные традиции нарушать нельзя. Всё-таки наш род был не последним… и в Форносте, и в Аннуминасе… – он помолчал и закончил: – и в Андуниэ.
Гэндальф проснулся – скорее от предрассветного холода, чем от шепота Раэдола, потому что мальчик будил сына Лутвир очень тихо:
– Вставай, отец режет вам торф. Бежим.
– Иду, иду, – сонно отзывался тот, натягивая одежду.
– Тише, разбудишь, – едва слышно шипел принц.
Волшебник перевернулся на другой бок и стал досматривать сон. Хорошо быть гостем в этом поселке: можно быть твердо уверенным, что тебя ни к какому делу не пристроят.
Проснулся он, когда солнце уже поднялось высоко. В пещере никого не было. Выйдя, Гэндальф обнаружил хозяйку и обоих мальчишек, выкладывающих куски торфа хитрыми пирамидками по склону холма: она брала их из ручной тележки (вторая стояла рядом пустой) и передавала мальчикам, которые их и клали досушиваться на солнце. Судя по числу ажурных торфяных горок, ребята сбегали до болота и обратно уже не один раз.
– Проснулся? – обернулась к гостю Лутвир. – Подожди, мы сейчас закончим, и я покормлю тебя.
От еды Гэндальф отказался, попросив лишь чашку козьего молока. А потом быстрым шагом отправился догонять мальчиков. Где было ближайшее болото – догадаться нетрудно: по склону вниз, а дальше разберемся.
Мальчишки шли, болтая, но вполголоса. Вот же он их выдрессировал!
Тропинка вильнула пару раз, огибая косогоры, и Гэндальф увидел Аранарта. На сей раз королевское облачение состояло из простых крестьянских штанов и широкой полотняной ленты на голове – чтобы пот не заливал глаза. Две другие тележки, уже полные торфа, стояли рядом с ним. Увидев Гэндальфа, он кивнул, не прерывая своего труда.
Маг, разумно решив не отвлекать, присел на пригорке под березами. Тенек, листва чуть лопочет от ветерка, выше по склону пронзительно розовеет кипрей, а впереди гладь болотца, пересохшего по этой жаре, и Наследник Элендила, который занят так, что и не взглянет в твою сторону: надо успеть от дождя до дождя, пока болото уже подсохло и еще есть день-два, чтобы нарезанный торф окончательно высох к зиме.
Аранарт трудился неспешно, не позволяя себе устать, но и не давая остановиться. За то время, что мальчишки отвозили полные тележки, он как раз успевал нарезать на две другие. Мерный, спокойный труд. Думается, наверное, под него хорошо.
…вот, значит, где у него палантир, через который он будущее прозревает.
Дело шло к полудню, солнце раскалялось, спина Короля блестела от пота, но он не прерывался. Аккуратными движениями лопаты с изогнутым креплением задавал размеры куску торфа, потом подрезал снизу, укладывал на тележку.
Гэндальф далеко не первый раз видел, как режут торф, но любой крестьянин бы давно отдыхал. А этот здесь с ночи… что только нового не узнаешь о потомках Элроса. Арамунд, точно.
Мальчишки привезли обед (корзина побольше – от Матушки, поменьше – от Лутвир), укатили полные тележки. Аранарт поднялся к Гэндальфу, достал полотно из корзины, долго и с наслаждением вытирал лицо и тело. Вынул кожаную флягу, сделал несколько глотков. Он был голоден, но еда пока не шла в горло.
– Что смотришь? – спросил, почувствовав взгляд Гэндальфа. – У меня там вода, ничего интересного.
– Я не об этом…
Маг смотрел на кольцо Барахира. На королевской руке, черной от торфа, с землей, набившейся между валинорскими самоцветами так, что древнее золото и не блестит.
– А, это? Полагаю, руки Элендила были чище.
– Элендила – да, – отвечал Митрандир. – А вот у Барахира или Берена, пожалуй, и погрязнее могли быть…
– Ну, куда мне до них, – качнул головой Аранарт.
– Поговорить можем? – осторожно спросил маг. – Или ты устал?
– Давай… – выдохнул дунадан. – Пока солнце жарит, времени у нас хватит.
– Я давно хотел спросить тебя… Насчет ваших девушек.
– М? – он лениво повел бровью.
– Ну, я вижу, вы растите их вместе с мальчишками. А что потом?
– По всякому, – пожал плечами. – До двадцати лет – да, вместе. Учатся владеть оружием, лук он лук и есть, копье, нож, топор… меч, – он поморщился, – если сама захочет, меч в женских руках – баловство, ей силы недостаёт, разве подбирай под нее рукоять на два хвата. По дозорам: ближний, средний. А после двадцати… кто как. Кто к матери, ну и опять же не дальше среднего дозора, а кто всерьез – те уже и в дальний. В самые спокойные места. Ну а после тридцати – замуж.
– А если она не захочет?
Аранарт качнул головой, не сочтя нужным что-либо говорить.
– Нет, подожди. А если она хочет быть воином, а не…
– Да пусть хочет. Выйди замуж, роди детей, подними их… и бегай потом по дозорам хоть до старости, если муж не против и без детей не тоскливо.
– А если она вообще не хочет выходить замуж?
Он взглянул на мага искоса. Молча. Сжав губы.
Такого его взгляда боялся весь Арнор. Он означал примерно «ты сказал такую глупость, что я сделаю вид, что ничего не слышал».
Но Гэндальфа этим было не смутить.
– Но ты же не станешь выдавать ее замуж силой?
– Не стану.
– Значит, она может не выходить?
– Нет.
Он стал разбирать корзину:
– Давай поедим? Сытыми мы лучше поймем друг друга.
У обоих в корзинах были ячменные лепешки, яблоки (еще прошлогодние? хорошо хранят!), у Аранарта – несколько больших кусков вареного мяса.
– Ну и? – спросил волшебник, закончив обед и доставая трубку.
– Всё просто, – Аранарт привалился спиной к березе. – Любая из наших девушек, когда придет возраст, захочет выйти замуж. Даже если пока нет любви к кому-то из мужчин, она захочет выйти. Потому что любит свой народ. Потому что знает, что замужество – ее долг перед Арнором. Ну и найдет… не по любви, так по согласию.
– Ну вот что ты хочешь мне сказать, – перехватил он не успевшее прозвучать возражение Гэндальфа, – что я не оставляю им никакого права на свободу? Хорошо, давай говорить о свободе. Для начала – о нашей с тобой. Так скажи мне, бродячий волшебник, – он усмехнулся, давая понять, что отлично знает, кем на самом деле является его собеседник, – ты свободен? Или ты всё же служишь… кому-то? А?
Он выдержал паузу, но Митрандир промолчал. Есть имена, есть слова, которым не стоит звучать в Срединных Землях. Даже если вокруг никого нет.
Кроме оглушительно стрекочущих кузнечиков.
– Вот. – Аранарт был вполне удовлетворен ответом. – Теперь возьмем меня. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что я свободен? Свободен от долга? Свободен от того самого служения, о котором мы не хотим говорить?
И снова маг промолчал.
– Теперь, раз уж мы молчим начистоту, – он улыбнулся, – ответь: тяготит ли тебя твоя несвобода? Тебе от нее горько? Ты мечтаешь от нее освободиться?
– Но они, – рассерженно перебил маг, – не мы. Они простые люди!
– Именно, – Аранарт был доволен его возражением так, будто его и ждал. – Они были простыми людьми, когда пошли за мной. Но что отличает простого человека от лорда, Гэндальф? Настоящего лорда; я не о тех бездельниках, которые похваляются перечнем предков. Что, как ни подчиненность жизни долгу, с раннего детства и до последнего вздоха? Ты хорошо одет, сыт, образован, перед тобой открыт весь мир… но хоббит в беднейшей из норок свободнее, чем ты!
Гэндальф внимательно слушал. Пожалуй, Хэлгон прав: такому трудно советовать иначе как молча.
– Только вот, – продолжал Король, – мы любим нашу несвободу. И когда судьба говорит: делай что хочешь, ты никому больше ничего не должен, Артедайна больше нет…
– Мне судьба такого не скажет, – тихо заметил Митрандир.
– Неужели? – прищурился Аранарт. – Я, конечно, в молодости больше думал об оружии и рейдах, книжки читал на бегу и невнимательно… но что-то про Диссонанс Мелькора там было…
Гэндальф ожег его негодующим взглядом, и дунадан умолк, послушно наклонив голову. Но глаза его весело блестели.
– Ну и теперь вернемся к нашим девушкам. А точнее – к моему народу. Гэндальф, скажи мне, только честно: ты действительно против того, чтобы дунаданы Арнора были бы только знатью?
– Кхм! – сказал Гэндальф.
Аранарт захрустел оставленным про запас яблоком.
А жарко, должно быть, сейчас на солнце.
– Ты так рассуждаешь о долге, – волшебник явно был намерен отыграться, – а сам-то женился по любви.