– Вы… парни, вы чего? Вы это всё – вдвоем?!
– Нет, – Аранарт отер пот со лба, – тут проходил отряд гномов, он всё и наколол. И дальше пошел.
Трактирщик недоуменно переводил взгляд с одного на другого и с них на двор, засыпанный дубовыми поленьями.
Хэлгон на всякий случай отступил в тень, но предосторожность была явно излишней: ошалевший хозяин сейчас видел только деревяшки.
– Мы договаривались насчет помыться.
– Ну… оно готово… но, эт-то, про один пень говорили…
– Нам остальные обратно собрать? – осведомился Хэлгон.
Аранарт чуть нахмурился:
– Ты считаешь, что ты нам что-то должен?
– Ну… да. По-честному если.
– Муки – дашь? – напряженным голосом спросил вождь дунаданов.
– Чего?
– Муки. Обычной муки.
– Ржаной? Пшеничной?
– Без разницы.
– Э-э… дам. А сколько?
– Ну а на сколько мы тебе накололи?
– Э-э…
– Два мешка дашь?
– Дам. Еще как дам.
– И как ты их тащить собираешься? – осведомился Хэлгон.
– А никак. – Он пристально посмотрел на трактирщика. – К тебе приедет… такой как мы. Напомнит, как мы тебе тут дуб перекололи. Отдашь ему.
– Да, господин мой, – ответил трактирщик раньше, чем понял, что именно он сказал.
– Хватит болтать, – нарочито громко заявил Хэлгон. – Скоро ночь, а мы до сих пор во дворе.
– Да, да, идемте…
– А если ты считаешь, что и еще нам должен, то пусть нам в комнату принесут еще этого, как его… пожрать.
Нолдор выдавливал из себя самый развязный человеческий тон, на который он только был (или не был!) способен. Чтобы эта круглая человечья морда не осознала и забыла…
День, конечно, был тяжелый, но это ж не повод так держать себя!
Тут трактир, а не тронный зал Минас-Тирита.
…молчит. Правильно молчит. «Не обнаруживать себя. Не выдавать себя»… а сам?!
…голова наполовину седая, а до сих пор присмотр на ним нужен.
Среброволосая
Давно уже все пятеро сыновей разъехались по своим поселкам: кто на северной границе, кто на восточной, кто на южной. Риан как-то незаметно вернулась к своему изначальному занятию: возиться с чужими детьми. И год от года число детей на Королевском Утесе росло: родственники приходили погостить, взяв с собой малыша, а уходили без него. Он же побудет тут у вас некоторое время? год, другой… Аранарт самым старательным образом не замечал этих хитростей.
Он ясно видел, что не стремление снять с себя заботу о малышах ведет дунаданов сюда. Те, кто оставлял детей родичам, шли ради Риан, на которую смотрели так, будто это ее руки были целительны, будто она сможет оградить малышей от бед – сейчас и на всю жизнь. И хоть в глаза ее по-прежнему звали Матушкой, Хэлгон говорил, что меж собой ее всё чаще называют Королевой.
Но он видел и другое. Риан старела. И даже не телом, хотя седина в ее волосах становилась всё заметнее, а на лице проступали морщины. Но год от года Матушка носила всё меньше украшений – некоторые и вправду были ей уже не по возрасту, но другие… Аранарт пару раз сказал ей: «Тебе это хорошо, надень», – и она подчинилась. Со второго раза он понял, что это было именно повиновение, – не как раньше, когда она слушалась его потому что он прав; нет – теперь она была твердо уверена, что он ошибается, но она не умела ему возражать и не хотела учиться. Больше Аранарт не говорил с ней об этом: делать ей больно он не станет, тем паче ради такой мелочи, как надетый или не надетый браслет. Дольше всего она носила жемчуг Кирдана… а потом перестала и его.
Она стала стесняться своего тела. Не допускала, чтобы муж увидел ее неодетой. Аранарт пытался быть с ней нежнее, пытался объяснить ей (не словами, но лаской), что она напрасно мнит себя старухой, что для него она прежняя… она терпела и неумело скрывала, с каким трудом терпит. И он сдался.
Яснее ясного он понимал причину. Риан выходила замуж за того, кто был годами старше ее почти вдвое, а если брать возраст не по годам… править обычно начинали после ста, а он едва достиг совершеннолетия – так как считать его взрослость?! Она привыкла, что он старше, – но за эти полвека он гораздо сильнее изменился внутренне, чем внешне, обликом он почти такой же, как на свадьбе, только седины прибавилось; он почти такой же, а она… она стареет.
Сто лет с небольшим – подлинная зрелость для чистокровного потомка нуменорцев: хмель юности перебродил и выветрился, приходит время мудрости, когда ты наконец свободен от желания кому-то что-то доказать.
Сто лет с небольшим – смертный возраст для полукровок. Ей под девяносто.
Он, беря ее в жены, понимал, что надолго переживет ее, и был готов к этому. А она? Словно женой эльфа оказаться…
Надо было что-то делать – и немедленно.
Надо убедить ее, что она красива. Не «всё еще»: те, что «всё еще красивы» – это нелепые старухи, пытающиеся выглядеть моложе. Седина и морщины – не помеха красоте, красота женщины в том, как она ощущает себя.
Надо убедить ее, что она любима. Не «всё еще», это не верность прошлому, не благодарность за сыновей и безумные ночи, тем паче – не жалость. Он любит ее сегодняшнюю, незнакомую – несравнимо более слабую, чем раньше, но при этом способную сказать ему «нет», пусть и безмолвно, складкой напряженно сжатых губ.
Они прожили вместе полвека. У них лучшие на свете сыновья. И вот сейчас он должен начинать всё с начала.
Даже не с начала.
Тогда достаточно было только позвать. Достаточно было взгляда – и она была его. Он знал, что иначе и быть не может.
Сейчас… как добиться любви этой новой, изменившейся Риан? Риан, не верящей, что в ее жизни всё еще есть место не воспоминаниям, а подлинным чувствам.
И – удастся ли?
Десятилетия назад позабытая тревога. Но тогда сквозь все невозможное вел Долг. Тогда мог всё, потому что иначе было нельзя. Сейчас… долг здесь не поможет. Он впервые в жизни хочет чего-то для себя.
Хочет взаимности от единственной женщины на свете.
Женщины, которая убеждает себя, что больше его не любит, потому что стала слишком стара для него.
Что ж, будем играть по ее правилам.
Она с головой уходит в заботы о чужих детях, чтобы отдалиться от него… делай что хочешь, милая, но далеко тебе не уйти.
Аранарт стал искать поводы оставаться дома.
Он понимал лучше самой Риан, к чему она стремится: он уходит, ему хорошо в его трудах и странствиях, когда он возвращается – они обмениваются добрыми словами, становясь всё более чуждыми друг другу, он отсутствует всё дольше и дольше, он по-прежнему полон страсти и сил, только теперь это всецело достается его стране… а она тихо гаснет, вдали от его глаз.
Не выйдет!
Надо было задержаться дома так долго, как только получится. Хэлгон, как полвека назад, был готов стать его связным со всем Арнором (тогда было больше забот, зато сейчас край, где живет их народ, разросся почти вдвое), и это прекрасно, но чем заниматься самому? Дела по хозяйству закончились предательски быстро; помочь другим? – но для этого надо было разогнать по дозорам чужих мужей, а это и бесчеловечно, и поможет ненадолго.
Аранарт искал и не находил решения.
Он словно снова был юношей на войне. Только не поможет Кирдан, и нет лекаря с его замечательными травами.
Как-то вечером, переполненный воспоминаниями (самым сильным из них был ужас, чувство основательно подзабытое, но, как оказалось, ничуть не менее будоражащее, чем в юности), он заговорил о войне с Хаэдиром. В это время как раз вернулись с занятий сыновья товарища. Они слушали Короля в полном восхищении – история, выученная ими, обретала плоть и жизнь, к сыновьям Хаэдира подтянулись другие подростки… сильно заполночь Аранарт сказал «Хватит на сегодня!» – и все поняли, что это было обещание продолжить завтра.
Обещание он сдержал.
И назавтра.
И через месяц.
И через год.
Матушка занята малышами? прекрасно. Он был занят подростками.
Тело требовало привычных нагрузок, так что очень быстро он от занятий историей и прочими возвышенными беседами перешел к тренировкам. И втянулся.
Молодежь взвыла; не без восторга, но взвыла. Прежние наставники показались ласковыми нянюшками по сравнению с.
И вот тут-то на Королевский Утес потянулись родичи со всего Арнора. Ведь тут живет мать жены сына моего троюродного дяди, так что я своего мальчика отправлю погостить к ней… ну хоть на годик.
Теперь Аранарту было бы сложно уйти из дому, даже если бы он захотел. А он не хотел.
Довольный, счастливый, усталый, он по вечерам рассказывал ей о своих мальчишках (попадались и многообещающие девчонки), рассказывал взахлеб, его глаза сияли, и ее зажигались ответным восторгом, потому что успехи молодежи – это же прекрасно, и как чудесно, что он снова в своей стихии, и волна радости снова возносит их обоих, как в молодости, только это уже не любовь, вернее – любовь, но иная, не друг к другу, но к детям их народа, к их детям, но не мужчины и женщины, а Короля и Королевы.
Вот какая любовь есть – о такой и будем говорить.
И разница в возрасте уже не значит ничего.
Аранарт видел, как светятся и молодеют ее глаза, и хотя он уже давно не прикасался к ней иначе, как если бы она была ему сестрой, они оба снова ощущали себя одним целым, только чувство это было глубже и полнее того, что раньше, когда страсть скорее препятствовала этому единству, чем создавала его.
А молодежь будет знать историю так, как пристало потомкам Элроса (ну или родичам троюродного дяди потомка Элроса). И, разумеется, какие бы испытания ни ждали будущих стражей границы, они покажутся им легкой прогулкой.
Можно было сказать себе, что цель достигнута, мир и счастье в семье восстановлены (Хэлгон, бегающий по всему Арнору, доволен не меньше, чем они двое – новым обретением друг друга), можно было остановиться на достигнутом, тем паче, что это «достигнутое» отнюдь не было легкой жизнью, он не щадил не только мальчишек, но и себя… можно было остановиться.
Но останавливаться Арамунд не умел.