– Цену? – пророкотал гном. – И во сколько же ты ценишь молодость своей жены? Чем ты готов платить? Мехами? Или для такого найдешь и золото?
– Я не знаю. Что скажешь.
– А почему я должен искать цену для бесценного? – грозно вопросил Фрор. – Ты не брошь хочешь получить. Тебе нужно чудо.
– Да, – тихо подтвердил человек.
– Цена кусочку серебра – лисья шкурка и не из лучших. Для тебя унизительно было бы заплатить это. Для меня оскорблением было бы принять такую плату.
Аранарт медленно кивнул.
– А цена чуду… – продолжал рокотать Фрор, – цена ему одна. То, что переживет и тебя, и твою жену, и мастера. Цена чуду – слава.
…вот и верь после этого рассказам о недалеких и жадных гномах.
– Я буду рад заплатить такую цену, – сказал Король людей.
– Было бы за что… – деловито нахмурился гном. – Я подумаю, кто из наших мастеров… хм-эмм, сможет работать с тобой.
Назавтра явился Фрерин, сын Фрора, – молодой гном лет ста с небольшим. Оба наследника были настроены более чем дружелюбно, почти сразу принялись обсуждать отличие гномьего лука от аданского. Участь окрестных козлов была предрешена и безысходна.
Аранарт, махнув рукой, отправил всех дунаданов охотиться, – ему свита не нужна, а им сидеть без клочка неба мучение. А так – пусть побегают, разомнутся.
Он будет терпеливо ждать, пока Фрор найдет ему мастера. Не лучшего из ювелиров, а – диво дивное, даже в сказках такого не водится! – гнома, чуткого к словам собеседника. Это вам не Сильмарил в Наугламир вставлять… с известными последствиями.
Сколько-то дней прошло в ожидании, и большую их часть Король проводил на полюбившемся карнизе: на горы можно смотреть бесконечно, а гномы, которых Фрор приставил к нему, всегда знают, где его найти.
Наконец его позвали и повели вниз, вниз, вниз – в мастерские.
– Это очень красиво, – сказал Аранарт.
Мастер Гроин рисовал на куске ткани из горного льна, плотной и гладкой. Рисовал он пером, но не птичьим, а металлическим. Его острие сложной формы, видимо, задерживало чернила, потому что окунать в чернильницу его нужно было вдвое-втрое реже, чем птичье.
Всё это был очень интересно, и варианты, предложенные гномьим мастером, были прекрасны, но…
…но Аранарт представлял, что принесет такую брошь Риан. Она тоже скажет, что очень красиво. Что слишком красиво для нее. И наденет, только если он настоит. А она подчинится.
– Нет? – понял Гроин то, что человек еще не произнес.
– Нет.
Мастер бросил ткань с эскизами в огонь. Аранарт удивился: стоит ли ее сжигать даже с досады? Пламя из рыжего вдруг стало зеленым, в его языках лоскут совсем исчез… а потом эта зелень опала – и ткань, белейшая, без единого штриха рисунка лежала в камине невредимой. Гроин щипцами достал ее.
Чего только эти гномы ни придумают.
А нужно наоборот – без затей, но чудо.
– Почему нет? – строго спросил мастер.
– Она должна быть внешне совсем простой, – проговорил Аранарт. – Настолько простой, что тот, кто не разбирается в подлинной ценности, скажет: что за ерунда, стоило ради такого идти к гномам! да самый дешевый ювелир в Тарбаде интереснее сделает.
– Самый дешевый сделает интереснее? – еще более строго переспросил гном.
Аранарт решительно кивнул:
– Да. И дешевый действительно сделает интереснее.
Гном запыхтел, как раздуваемые мехи. Похоже, этот народ мыслит весьма шумно.
Человек не смотрел на него, рассуждая вслух:
– Но никто не упрекнет эту брошь в дешевизне, потому что ее просто не заметят. Она такая простая, что не привлекает внимания.
– Так-к, – рыкнул Гроин, – владыка говорил мне об одном чуде. А теперь, выходит, тебе нужно два. Брошь, не видимая никому, кроме хозяйки. Вот так, не больше и не меньше!
Аранарт вежливо качнул головой. Уже ученый, он больше не повторит своей ошибки про «любую цену».
Гроин закряхтел совсем основательно. В другой раз это насмешило бы, но тут всё было слишком серьезно.
Раздув свой внутренний жар до достаточной температуры, мастер заговорил:
– Мне говорили: сделай кольцо, пояс, оплечье. Но никто за все эти века не приходил ко мне и не говорил: сделай чудо. А тем более – два чуда. Никто никогда не бросал такого вызова моему искусству.
Король людей снова наклонил голову. В переводе с безмолвного на Всеобщий это означало «я не сомневаюсь, что ты способен это сделать».
– Я создам эту брошь, – почти торжественно проговорил Гроин. – А ты, если чудо произойдет, пришлешь письмо. И гномы узнают, что я выполнил твой заказ.
Аранарт опять медленно кивнул. На сей раз это означало: «Даю слово».
Мастер больше не стал пижонить с этой своей тряпочкой и металлическим пером, взял восковую доску и потребовал:
– Рассказывай о своей жене. Всё равно что, но рассказывай.
Аранарт подчинился. Гном рисовал, пыхтел, стирал… казалось, он перестал замечать человека. Но если тот останавливался – хотя бы перевести дух, мастер обжигал его гневным взглядом: дескать, велено говорить, и в чем дело? Когда у Короля людей пересохло горло, гном изволил буркнуть «Кувшин вон там», не отрываясь от работы и очень недовольный возникшей паузой.
Сколько времени прошло – сказать трудно. Чувствовать его ход под землей Аранарт не умел.
Гроин, кряхтя громче любых мехов, перерисовывал с воска на горный лен.
– Мм? – сурово вопросил он.
Это был рисунок действительно очень простой броши. Узкая полоска серебра размером не больше мизинца Риан, чуть завитков, скань по краям и искорки граненого серебра.
Наденет?
Наденет.
И к лицу будет… слов нет, как к лицу.
– Да, – сказал Аранарт.
– Она у тебя разбирается в драгоценностях? – всё тем же тоном потребовал ответа Гроин.
– Нет.
– Тогда… – глаза мастера сверкнули, – вот здесь, здесь и здесь будет не серебро, а по мелкому алмазу. Она не отличит.
Аранарт представил. Искры света, чуть ярче прочих. Да Риан от зеркала не оторвется, зачарованная их блеском.
– Это великолепно… – прошептал человек.
Гном удовлетворенно огладил бороду.
Аранарт держал в руках эскиз, но видел не рисунок на ткани из горного льна, а готовую брошь, мерцающую искрами. Видел глаза жены, которые засияют ярче любых алмазов на свете. Он сам сейчас был как зачарованный.
Гроин глядел на него с благодушным довольством сытого хищника. Видеть заказчика таким – это тоже часть платы. И немалая.
Особенно когда твой заказчик – правитель дружественного народа. Редко кто похвастается таким.
Человек вернулся к реальности.
– Так, но послушай. Три алмаза, как они ни малы, это уже не цена лисьей шкурки не из лучших.
– Хххм… – прокряхтел гном. Дескать, не о чем говорить. Но тут же запыхтел снова, задумчиво. И в итоге сказал небрежно: – Можешь мне прислать что-нибудь с тем письмом… главное, напиши письмо.
– Рыжих? Чернобурых? – пристально глянул дунадан. – Или куниц?
– Ваших куниц только девчонкам носить. Теплые, но тощие. Несолидно. Чернобурых пришли.
Опять безмолвный кивок: договорились.
– Сколько у меня времени? – озабоченно спросил мастер.
– Мой наследник с вашим наследником гоняет здешних козлов. Мне спешить некуда. Успеешь до осенних дождей – хорошо. Нет – пережду их тут.
Мастер Гроин снова принялся раздувать свой внутренний горн, напряженно думая о работе.
Время ожидания проходило донельзя увлекательно. Гномы уже поняли, что интерес высокого гостя к их трудам – отнюдь не вежливость, и принялись ему показывать всё, что позволительно открыть чужаку. И быстро обнаружили, что к оружию, даже самому совершенному, он относится спокойно, из произведений ювелиров заинтересованно смотрит не на те, где замысел сложнее и воплощение изысканнее, а на такие, где искусство мастера лишь раскрывает и подчеркивает природную красоту самоцвета. Но вот что способно полностью завладеть его вниманием, так что он подчас и не слышит обращенных к нему слов, это творения камнерезов-строителей, игра камня обработанного, необработанного и того, что кажется нетронутым.
Как можно, вмешиваясь в природный узор, сделать его естественнее, чем он был?
Как можно стать правдивее правды?
Где предел того вмешательства, до которого ты – чуткий слуга камня, освобождающий его от лишней породы? А после – в лучшем случае, творец, навязавший материалу свою волю. В худшем – глупец, изуродовавший живую красоту.
Как мастер решает, где ему остановить свой резец?
Аранарт не пытался спрашивать об этом гномов. Он понимал: даже захоти один из создателей этих залов беседовать с ним, ничего не станет яснее. Подлинный творец думает молотом, кистью, резцом. Не словами.
Король людей спрашивал камень. Тот расскажет понятнее.
Гномы смотрели на адана, способного беседовать с камнем, смотрели так, как люди бы – на зверя, начни тот ходить на задних лапах и говорить по-человечески. В сказках, конечно, такое бывает…
Диковинка, в общем.
В один прекрасный Аранарт обнаружил, что пришли смотреть на него самого. И не кто-нибудь, а Фрор с еще одним гномом при шести свитских. Владыка Синих Гор и мастер Яри весьма дотошно принялись спрашивать его, что же он ищет в узорах камня и что находит в них, – а потом старейшина камнерезов изрек:
– Если бы ты не был правителем людей, я бы позволил тебе остаться здесь в учениках.
Аранарт поклонился, принимая похвалу, и ответил:
– Если бы я не был правителем людей, я не мог бы понимать язык камня.
Вернулись охотники. Загоревшие на здешнем оглушительном солнце, пьяные холодным горным ветром, веселые, переполненные обычными для таких походов историями, которые норовили рассказать хором и про всё сразу.
– И как? – многозначительно спросил Аранарт сына.
– Отлично, – улыбнулся Арахаэль. – Фрерин стреляет лучше, чем я.
– М? – пристально взглянул на него Король. – Насколько же лучше?
– Настолько, чтобы он был очень высокого мнения о способностях аданов, – снова улыбнулся наследник.