Он понимал, что она обманывает. Себя или его – неважно. Просто мечта о жизни, в которой ты не должен делать ничего, о тебе все заботятся, а ты лишь предаешься приятным занятиям – эта мечта тем сильнее и тем желаннее, чем труднее жизнь, но… долго жить в ней ты не сможешь. Тот труд, те заботы, от которых ты, падая без сил, мечтаешь избавиться, они – часть тебя. Отдохнуть от них – да, но долго жить без них ты не способен.
Сборы домой были быстрыми.
Эльфы устроили настоящее празднество напоследок, и это было прекрасно, и надо было хвалить и благодарить… но мысли уже были в своих холмах, с теми, кто нетерпеливо ждет возвращения их обоих. Ее малыши. Его молодняк. Пожить для себя – это прекрасно, это приятно и даже полезно, чтобы не считать, что без тебя всё рухнет, но… сколько же можно? Отдавать себя радостнее, чем получать подарки.
Они ухватились за хвостик лета и поехали на север.
Арнор неспешно одевался в золото, приветствуя их. Желтыми прядями украшали себя березы, золотой луч сверкал на макушках кленов даже в самый пасмурный день, лиственницы, летом неразличимые среди елей, бледно-оранжевыми шатрами теперь высились средь изумрудного моря. Дни стояли тихими, солнце светило осторожно и ласково, как это всегда бывает в августе, вода в небольших озерах была чиста и неподвижна, так что стрельчатое золотисто-зеленое великолепие лесов отражалось, двоясь, – и это было чудом сродни красоте Ривенделла, только своим. Домашним.
Они ехали на север, где их ждали простые и дорогие сердцу заботы.
Они ехали на север, где их ждало еще двадцать лет счастья вместе.
Тропами Арнора
Аранарт бегал наперегонки с пустотой. От такого врага удирать незазорно.
Который год.
По всему Арнору, благо он всё больше и больше становится. Иногда они с Хэлгоном пересекали северные границы, уходя в орочьи земли. Орков они не без труда, но находили. А пустота совсем теряла его след: того, кто рискует жизнью, ей не поймать.
Потом он научился прятаться от нее ближе: на свадьбах и прочих праздниках. На похоронах. Старые товарищи умирали, и надо было ободрить родных, и кто лучше него найдет нужные слова, которые превратят горе утраты в светлую печаль?
Пустота стала хитрее: чем гоняться за ним по всему Арнору, она стала ждать в засаде в его пещере. Но и он был непрост: схватку один на один он бы не выдержал и прекрасно понимал это, а возвращаться домой было надо. Хотя бы иногда. Что ж, у него всегда есть резерв в запасе. И не один. Сыновья будут рады вернуться в дом детства. Показать уже своим малышам, где росли сами. Они станут вспоминать только лучшее – а дети их будут радоваться. И пустота отступит.
Соседи всегда заботились о его кладовой, как и положено делать для того, кто отсутствует. Желудевая мука и ячмень, копченое и вяленое мясо, яблоки, любовно натертые луком… большую часть этого они сами же и съедят, но в какой бы день Король ни вернулся и сколько бы с ним народу ни пришло, за сытной едой дело не станет.
На этот раз гостем в родной пещере был Арахаэль. С ним были жена и дочь – одиннадцатилетняя Ранвен. Ее младшего брата было решено не баловать: если Королю понадобится побеседовать с внуком, Король придет сам. А наследному принцу нужно делами заниматься, а не по гостям ходить.
Аранарт эту суровость полностью одобрял, и не только потому, что она была созвучна его мыслям. Отпустив сыновей жить взрослой жизнью, он старался как можно меньше участвовать в ней. И уж тем более после их свадеб. «У меня было два деда, – с усмешкой говорил он Хэлгону, – а только Арафанта я почти не помню. Потому что он был хорошим отцом и занимался страной, а не семьей своего сына». Вот и пришло время стать похожим на него.
Кладовая была отдана во власть невестки – Хеледир, к которой самым решительным образом присоединилась Ранвен. Несмотря на возраст, хозяйкой она была умелой. Хотя что – ее возраст? Арахаэль в эти годы… а ей орков не бить.
Серьезность, с которой юная Ранвен разбиралась в его кладовой, заставляла прятать улыбку. Когда она обнаруживала, что нет то одной, то другой травы, которую она намеревалась положить в похлебку, она сердилась ну почти по-взрослому (это-то «почти» и умиляло), отец и дед в два голоса объясняли ей, что в жилище, которое почти всегда пустует, приправ обычно нет, Хэлгон примирительно говорил «Да я сейчас пойду и попрошу, только скажи, что еще тебе надо», а Ранвен, чувствуя одобрение мужчин, сердилась еще шумнее.
Хеледир не обращала внимания на это: есть девочки, которым нравится играть с девочками, есть девчонки, которым нравится играть с мальчишками, а этой нравится играть со взрослыми… мальчишками. Играют и играют; а у нее заботы – жилье хоть и присмотренное, но брошенное, и это заметно.
Несколько дней прошло в приятных хлопотах, и назавтра гости должны были уходить. После ужина Ранвен встала и, дерзко вскинув голову, заявила:
– Я останусь! Это позор, что жильем Короля занимаются чужие и здесь такой беспорядок. И раз я единственная свободная женщина у нас в семье, то мое место здесь!
Онемели все.
А потом тишину разорвал заливистый смех Арахаэля.
От волнения Ранвен раздувала ноздри и краснела, но даже она чувствовала: отец смеется не над ней, здесь нет ничего обидного для нее, он не осуждает, он…
– М? – вопросил Аранарт сына, когда тот стал способен говорить.
– Теперь я понимаю, как я смотрелся перед Элрондом тогда! – выдохнул наследник. И тут уже засмеялись двое. Впрочем, не так громко и не так долго. Эльф посмеивался молча, вспоминал те легендарные дни.
– Единственная свободная женщина, значит? – взглянул Король на девочку. С ее решимостью на назгула идти… испугается, удерет от такой.
Арахаэль улыбался. Одобрительно.
– Вы что? – Хеледир переводила взгляд с мужа на свекра. – Вы же не серьезно?
– Ну а почему нет? – пожал плечами Арахаэль.
– Она ребенок!
– Я не…
– Я тогда был моложе.
Аранарт замолчал. То есть он и так не произносил ни слова, но теперь он перестал улыбаться, его лицо стало бесстрастным. Если Хеледир против, пусть решают сами. Хотя мысль о том, что можно остаться дома, с этой Свободной Женщиной… как в зимний ветер и дождь к жилью выйти. Но если нет, если тепло очага окажется лишь мечтой – что ж, значит, так и быть. Арнор большой, Король нужен всем, а держать свои чувства в узде он умеет с юности.
– Это безумие! – задохнулась от возмущения Хеледир.
– Ты сама говорила, что я должна быть взрослой! – голосок Ранвен эхом отразился от свода пещеры.
– Быть взрослой значит быть разумной! – перекричать дочь и эхо было сложно, но возможно.
– Ти.Ше. – негромко произнес Аранарт.
Обе замолчали.
– Сделаем так.
Ранвен взглянула на него с надеждой, Хеледир – почти с ненавистью.
– Обсудим всё завтра, спокойно. Задержитесь на день, ничего страшного не произойдет.
Примирение во взгляде невестки, разочарование юной воительницы.
– Такое решается небыстро. И, – он посмотрел на девочку, – без крика.
Ранвен возмущенно выдохнула, и мирность ее матери сдуло этим ураганом.
– До завтра мое решение не изменится, – отвечала невестка.
– Мое тоже, – сухо сказала внучка, по-взрослому поджав губы.
– Пойдем поговорим, – сказал Арахаэль жене, когда стемнело.
Она гневно дернула плечом. Рассерженная маленькая птица… кажется, комочек перьев, но клюв острый и бьет больно.
Сын Аранарта покачал головой, гася ее ярость. «Я не собираюсь настаивать», «зачем ты так, ты же не права, когда сердишься» – и это, и многое другое было в его безмолвном жесте.
Хеледир вздохнула и позволила повести ее куда-то вниз по склону, по тропинкам, которые он исходил с детства и видел сейчас в темноте.
Лопотал широкими листьями орешник.
– Конечно, ты на его стороне, – сказала она, но не с возмущением, а с горечью.
– Нет, – тихо ответил Арахаэль.
– Нет? Но ты же хочешь, чтобы она осталась!
– Да, мой бедный взъерошенный птенчик, – отвечал он, беря ладонь жены в свои и чуть гладя. –Я прошу тебя об этом.
Если бы он настаивал, ей было бы проще возражать. Так – оставалось только молчать. Удерживая непреклонность, пошедшую трещинами.
– Дело не в нем, хотя ему очень, очень тяжело после смерти мамы. Ему нужна женщина рядом… но скорее какой-нибудь эльф женится вторично. И Ранвен – единственный возможный выход. Но, – он мягко перебил ее готовое сорваться возражение, – я прошу тебя не ради него.
– Она глупая взбалмошная девчонка.
Ночной ветерок. «Бла-бла-бла», – говорят листья орешника. Не согласны, значит. Здесь с ней даже деревья спорят!
Арахаэль плечом закрывает жену от ветерка: пусть и слабый, а всё-таки зябко.
– Она орлица, – говорит он очень тихо. – Орлица, выросшая в прибрежной норке зимородка. Ей нужно парить над миром. Взлетать выше гор. Охотиться… и не на рыбку. Вон на какую дичь нацелилась! весь Арнор завидовать будет, если ей удастся.
– Я не отпущу ее.
– И переломаешь ей крылья, чтобы затянуть обратно в норку? – с ласковой грустью спрашивает он. – Ты любишь ее. Ты не поступишь так.
Зябко. Холодная ночь.
Он обнимает жену, но этого мало, чтобы уговорить.
Гнев против мягкости бессилен, но главное оружие женщины – слабость.
– Как же так… я думала, она пробудет со мной еще лет двадцать… почему же – сейчас? это неправильно… нечестно…
– Она выросла. Что поделать: она выросла так быстро. Ей нужно на волю.
– Но я не готова к этому!
Беззащитный гневный птенчик. Согреть в ладонях. Больше ты ничего для нее сделать не сможешь.
– Я был мальчишкой, когда он мне сказал: жизнь не спрашивает нас, готовы ли мы. Мы – наследники Элендила, у нас нет права быть слабыми. Меня самого унесло из дому в десять лет; думаешь, моей матери это было легко?
– Тебя забрали к Элронду учиться, а тут! Девчонке вести в одиночку хозяйство, и не чье-нибудь! Его! Такое и взрослой женщине едва ли по силам.