До конца всегда остается мало народу. В толпе веселее, зато эта, прощальная, ночь – торжественнее. Волшебнее. Костры в рост человека. Весь год боимся срубить лишнее дерево – прореживать лес опасно, зато сейчас… это правильно. Потому что красиво.
Потому что счастье.
– Ты на рассвете уходишь?
– Конечно. Давно пора. Я не думал, что застряну здесь на всю неделю.
– Выберись к нам?
– Как? Сказать: если надо кого-то отправить к Королю, то пошлите меня?
– Да.
– Ну, если будет что-то к Королю…
– Пойдем, я провожу тебя.
– Но если не получится к вам… мы же увидимся в следующий Долгий День?
– Конечно. Куда я денусь.
– Я буду весь год этого ждать.
И уже не нужен повод ни чтобы взять ее за руку, ни чтобы сжать ее.
– Чего пожелать тебе? Поменьше гостей к деду?
– Ни в коем случае, – она смеется.
– Тогда просто сил.
– Спасибо. Удачи и легкой дороги.
Какое-то время они смотрят друг на друга, потом отпускают руки и, не сговариваясь, разворачиваются. Он идет прочь, она бежит назад, на луг.
Оборачиваться, простившись, было… опасно. Оставил всё позади и иди налегке. Обернулся – привязал себя лишней нитью; и кто знает, не превратится ли она в корягу, за которую зацепишься в самый опасный час?
Но Борн шел не в дозор, он всего лишь возвращался с праздника домой, он был счастлив и хотел еще маленький кусочек этого счастья.
Он обернулся.
Он видел, как Ранвен бежит к шатрам, поставленным для старших, как бросается на шею статному красивому старику … стало быть, ее дед. Да, такой и в сто шестьдесят будет…
…а потом Борн понял.
И летний восход рухнул в ноябрьскую злую ночь.
Лгунья! Холодная, бессердечная лгунья!
Как искусно она сплетала правду и хитрость!
Она смеялась над ним! Смеялась все эти дни!
Она играла им, как кошка мышонком. Делала вид, что они равны! Что между ними может быть…
Что значат для нее его чувства? Забава принцессы!
Хотя… какие чувства? Что такого было между ними в эти дни? Танцевали, болтали… на ее месте могла бы быть любая, и жаль, что это не была другая. Простая, честная и без родословной в три Эпохи.
Ничего не было. Была ее злая шутка: «мой дед, мой дед». А ему… ему показалось. Мало ли что покажется в отблесках праздничных костров.
Дома полно дел, а он тут потерял столько времени.
И он больше никогда, никогда, ни-ког-да не увидит внучку Аранарта!
Ранвен молчала. То есть она говорила, и ничуть не меньше обычного, но – ни слова о нем. Аранарт не знал даже его имени.
А если бы знал – что бы это изменило?
Нельзя спрашивать. Нельзя задать невинный вопрос «с кем ты танцевала?» Если всё всерьез – одно дело, а если это были действительно только танцы с удачным кавалером? И его вопрос заставит ее думать о нем… больше.
Девяносто лет назад он боялся спугнуть чужое чувство. Сейчас всё повторяется.
Сейчас всё наоборот.
Как хорошо было видно с вершины холма! Он точно знал, что Риан не откажет ему. Знал, что она будет его любить, – раньше знал, чем она сама узнала об этом.
Что ему известно о чувствах Ранвен? Она еще дитя, она сама еще не…
Нет. Не в том дело. Она слишком близко. С какого холма ни смотри – она слишком близко к тебе.
Не видно.
И что думает о его деточке этот?
То, что она – принцесса, может всё испортить. В любую сторону. Может создать призрак любви из желания войти в королевскую семью. А может и прогнать настоящее чувство: тот молодой воин, похоже, не знатнее Риан.
Ты знаешь всё в своей стране, но ты не знаешь ответа на единственный вопрос, который тебя тревожит.
Зато ты, как всегда, твердо знаешь, что делать. Что сделать для счастья Ранвен.
НИ-ЧЕ-ГО.
Если ты сумеешь ничем и никак не вмешаться весь этот год, ты поступишь совершенно правильно.
…молодость возвращается, и так некстати. Опять сидеть и ничего не делать. Ждать. Как бы ни хотелось решительно и из лучших побуждений…
Единственное, что можно сделать: выговориться Хэлгону. И услышать ожидаемое:
– Никогда не понимал женщин!
Традиция гостить у Короля росла как дерево – неприметно. И росла вместе с Ранвен.
Слишком привык Арнор за те черные для Аранарта тринадцать лет, что Король – со всеми, у всех и почти одновременно. И когда он из-за внучки всё резко изменил, поневоле пришлось идти самим к нему. И стараться не обременять своим присутствием малышку-хозяйку, которой, хотя бы просто чтобы заварить им трав, надо сходить к роднику дважды с легкими ведрами – там, где женщина сходит один раз с обычными. А любую помощь, от них ли, от соседок, она примет с таким лицом, с каким воин терпит рану. Молча. То есть это воин молчит. А она поблагодарит. Оч-чень вежливо.
Но Ранвен становилась взрослее и сильнее, ее называли Хозяюшкой – сначала снисходительно и ласково, потом уважительно, нередко дарили ей гномьи украшения (Аранарт не возражал, а молодая девушка – тем более), гостей становилось всё больше, а соседи были всегда готовы разместить пришедших, если надо, и не на одну ночь.
Ранвен сердилась. Сердиться она любила, делала это со вкусом и долго. Особенно когда молола муку. Аранарт слушал ее молча, прятал улыбку (не слишком старательно). Хэлгон наблюдал за такими сценами из безопасного места: не попасться ей на глаза.
Однажды сорвалось: спор вышел при свидетелях. Гостей оказалось как-то много и сразу, и Ранвен потребовала (ей тогда было девятнадцать), чтобы набили свежей дичи. Аранарт заметил ей, что в кладовой есть запасы. На что Хозяюшка ответила, что в доме решает женщина, что никому не ведомо, когда и скольких она должна прокормить, и она не позволит тратить мясо, запасенное впрок, когда вокруг столько мужчин, а в лесах, кажется, звери еще не перевелись.
Все остолбенели, а Аранарту осталось лишь старательно развести руками: не поспоришь. Собираемся на охоту.
– Не думаешь изменить закон наследия в ее пользу? – с усмешкой спросил Короля один из лордов.
– Я бы изменил, – горько вздохнул Аранарт, – но, боюсь, она будет против.
…долго скалы эхом вторили смеху.
…еще дольше эта шутка гуляла по Арнору.
Месяц шел за месяцем, золотая осень сменялась дождями и голой ветреной зимой, гости приходили и уходили, Ранвен сердилась не больше обычного (и, пожалуй, меньше – то ли ей надоела эта игра, то ли…), так что о произошедшем в Долгий День ничего и не напоминало.
Аранарт стал думать о том (он замечал это не первый год, но не придавал значения), что многие лорды приходят к нему с сыновьями. Пусть поучатся мудрости? или?.. Ранвен смотрела сквозь них, что отцов, что сыновей. Лишние едоки за столом, а у нее, между прочим, нет чудесной пещеры, где припасы возникают сами собой!
Год назад Аранарт не думал об этих молодых лордах, потому что – ей же рано.
А сейчас спрашивал себя, не поздно ли им.
Ответа не было.
До самого начала июня ответа не было.
А там началось.
Ранвен слышала его когда со второго, а когда и с третьего раза. Из рук у нее что только ни падало – и хорошо, когда ложка, а не полная миска. К кипящему котлу дед и эльф боялись ее подпускать, но тут, по счастью, внимание ни разу не изменило девушке.
Аранарт понял, что первый раз за десять с лишним лет ему придется самому приводить в порядок свою бороду. Иначе… как бы сбривать не пришлось то, что получится после усердия Ранвен.
Осталось выяснить, так же ли всё плохо у того.
Зверь глубоко в душе рычал, что пусть этот только посмеет не сходить с ума по их Хозяюшке… зверя было очень просто заставить замолчать, потому что не может же быть, чтобы где-то за десятки дней пути из других рук не валилось всё подряд.
Словно перед боем. Забытое чувство. Дух как натянутая тетива. И не знаешь, что тебя ждет. Совершенно.
Перед обычным боем хоть разведка бывает.
И выдать себя нельзя. Ранвен, конечно, вся в мечтах… а ты не знаешь, хочешь ты увидеть их радостную встречу или боишься ее. Вдруг он влюблен именно в принцессу, а не в твою девочку?
И что делать тогда?
…не пытаться решать проблемы раньше, чем они возникнут.
Она убежала на луг, он поднялся на свою высоту, с которой поле битвы как на ладони. Голвег, могли ли мы тогда предположить, что пройдет девяносто лет, и слова станут пророческими. Отчасти.
Ранвен он высмотрел сразу. Ей не до танцев. Ищет.
Нашла.
И?
Ругаются.
Камень с души. Значит, у моей деточки всё в порядке. Значит, у этого всё всерьез.
Остались мелочи.
– Борн, наконец-то…
– Здравствуй, принцесса.
Она растеряна:
– Здравствуй.
– Ты мало посмеялась год назад, хочешь еще?
– Ты о чем?
– Очень весело было скрыть, кто ты?
– Я? Скрыла?
Ее глаза по-детски расширены. Мало кто из лордов сейчас узнал бы в этой девушке грозную Хозяюшку, с которой не спорит сам Аранарт.
Борн говорит со злостью:
– Ты думала, я не узнаю, кто твой дед?! А я узнал! Случайно, но узнал.
– Да ведь мы только о нем и говорили… Борн, это я, Ранвен…
В ее глазах слезы.
В ее жизни было много тяжелых дней, но никогда прежде, ни разу не доводилось ей испытать это чувство. Чувство обиды.
Глубокой, несправедливой, незаслуженной обиды.
Она прибежала к деду не помня себя, в слезах. Она точно знала: он защитит. Он поможет.
«В хорошее время живем, – думал Аранарт, ожидая, пока она выплачется и с нею можно будет начать говорить. – Влюблены по уши и позволяют себе такую роскошь, как ссора».
Плохо, что на виду у всех. Но издалека не видно, что Ранвен плачет. Так что не беда. Лишь бы никто не пришел поговорить.
Успокаивайся уже, успокаивайся. Пора.
– Я должна тебе рассказать…
– Как его зовут? – вопрос спокойным тоном. По делу вопрос.
– Борн. А ты… ты знаешь?
Аранарт чуть кивнул.
– Он сказал… – девушка собралась зарыдать по новой.