Арахаэль, от которого, как мы знаем из хроник, вот ровно три даты и осталось, обрисован не только этим весьма необычным для Арнора историческим периодом, но и именем. С синдаринской леницией (фонетическим чередованием) s-> h читаем: ara «король» и sael «мудрый», Мудрый Король. (Корень sael известен, например, по прозвищу Андрет Саэлинд, Мудрое Сердце).
Риан – имя, конечно, из Первой Эпохи, но персонаж уже не профессорский. Имя состоит из синдарских корней ri «корона» и an «дар», Получившая Корону В Дар. Неудивительно, что ее имя производит на Аранарта такое сильное впечатление.
Братья Аранарта Ондомир и Алдамир – у Толкиена упомянуто лишь их бегство к Синим горам, но не имена. Как легко понять, названы в память Ондогера и его сыновей, буквальный перевод даст что-то вроде «Алмазный Камень» и «Алмазное Дерево», но смысл тут, разумеется, никого не интересовал, имя Ондомира просто составлено из частей имен погибших, имя Алдамира заодно совпадает с именем одного из гондорских королей.
Голвег – Мудрый Меч (gol + meg, с леницией m->v), равно как и его вариант во сне Нголмег. «Нголмег» – классическое нолдорское имя, первый корень квэнийский, но усечен по синдарскому образцу, второй синдаринский: смесь языков, характерная для начала Первой Эпохи. «Голвег» – чистый синдарин.
Многочисленные Маэфоры, Берионы и Бердиры – имена вроде наших Бориса, Александра и Алексея. Maethor – «воин», berdir, berion – «защитник». Почему «Маэфор», а не «Маэтор»? Что ж, на этот вопрос надо ответить отдельно.
Лирическое отступление о траскрибировании th.
Я стараюсь максимально последовательно придерживаться принципа выдоха, стихийно выработанного авторами первых переводов: если в слове есть смычные согласные, то th передается как т: «Артедайн», «Митрандир», «Тарбад»; если же в слове нет смычных или они сонорные, то – как ф: «лоссофы», «Маэфор», «мифрил».
Разумеется, нет правил без исключений, и исключением номер раз оказывается... кто бы вы думали? он, голубчик. Аранарт. По правилу выдоха надо писать через ф, но ради единообразия корня приходится оставлять т. (А вот за что его Григорьева и Грушецкий «Аранархом» обозвали – тайна сия велика есть. Прозрели в нем нечто анархическое?!)
Но возвращаемся к именам.
Давать перевод всех до последнего я не вижу необходимости, но некоторые критичны.
Ряд имен – просто названия растений или животных. Дорон – «дуб», Брог – «медведь», Хеледир – «зимородок». Имя Борн означает «изжелта-красный», «раскаленный докрасна»; неудивительно, что Ранвен говорит, что рядом с ним ощущаешь тепло, а Аранарт опасается лесного пожара.
Из эльфийских имен отдельного упоминания заслуживает Броннир – имя означает «Выживший» и, как легко понять, было им взято после падения Гондолина.
Необычна форма имени Ринвайна: это синдарский корень rin, «память» и суффикс превосходной степени wain, так что получается нечто вроде Помнящий Лучше Всех. Ну и уж обо всей семье, раз речь зашла. Имя Садрона означает «Верный», имя Гвендела можно перевести и как «друг» и как «обязательный» (судя по этому, дунаданы считали дружбу взаимным обязательством, а не приятельскими чувствами; что, впрочем, неудивительно). Имя Линдис переведёте сами.
Вообще же словарик синдарина, знание чередований лениции в синдарине и учитывание принципа выдоха дают перевести все имена. Разумеется, кроме гномьих и лоссофских. Там другие языки.
Ах, да. О прозвище Арамунд, Царственный Бык. Это вполне профессорское имя, однако оно создано было Толкиеном для несколько других целей. В одном из писем он просил поклонницу не называть корову Галадриэлью – и набросал ряд имен, подходящих, по его мнению, для домашних животных. У меня нет ни коровы, ни даже кошки, так что Галадриэлью я их не назову... и всё же я опасаюсь, что нарушила волю Профессора.
Что сказать напоследок?
Роман «Холодные камни Арнора» никогда не будет написан. Потому что из-за Аранарта ему придется стать циклом... чего-то. Романов и повестей, вероятно. Во всяком случае, еще один роман уже в работе. О событиях четыреста лет спустя.
Когда имеешь дело с вождями дунаданов, приходится быть готовым к любым неожиданностям. У Профессора тоже, знаете ли, был изначально хоббит Бродяга, а кем он оказался, а?
Послесловие
Когда-то давным-давно, в 1992 году вышел «Властелин колец» в переводе Н. Григорьевой и В. Грушецкого, и настала большая радость для всех, кто уже несколько лет читал Толкина в вольном изложении А. Кистяковского и В. Муравьёва или в неизданном переводе А. Грузберга, или даже, если позволяло образование, в оригинале. Потому что в григорьевском «кирпиче» впервые были опубликованы на русском языке приложения к третьему тому. Я помню это ощущение жадного перелистывания страниц «Хроник королей и правителей» и «Хронологии Западных Земель» – наконец-то, мы заполним лакуны Второй и начала Третьей эпох, узнаем, как жили гномы, поймем, кто были предки Арагорна – ведь Арнор одна из самых коротких и загадочных страниц в эпосе Профессора. Но еще я помню разочарование от сухих, телеграфных строк летописей: «Конец Северного Княжества. Король-Чародей опустошает Архедайн и Рудаур… Король-Чародей разбит в битве при Форносте. На Севере его больше нет…» Сколько возникало новых вопросов! Как шли боевые действия во время Ангарских войн? Каким образом дунаданы выжили в лесах своей разоренной страны маленьким, почти уничтоженным народом, и умудрились сохранить культуру? Почему потерпел поражение и куда делся Ангмарец после Форноста?
И вот сейчас, спустя почти 25 лет, я чувствую себя человеком, у которого сбылась давнишняя мечта. Потому что читаю страницы цикла Александры Барковой (Альвдис Н. Рутиэн) «Холодные камни Арнора». Да, я сама не раз перечитывала короткие заметки Приложений, и думала об этих историях, и даже иногда додумывала их, когда делала игры по Средиземью. Можно даже было бы поспорить с Альвдис и обличающе сказать, указуя перстом в родной профессорский текст: «А ведь это можно было бы понять и по-другому» или там: «А чисто с исторической точки зрения вот здесь натяжечка» или даже встать в позу Станиславского и возгласить: «Не верю! Чтобы такая куча людей добровольно терпела лишения и совершала подвиги? Вампир, не бывает!» Но у меня нет ни малейшего желания ничем подобным заниматься по одной простой причине. Потому что меня захватил текст «Холодных камней» и придираться к нему по мелочам – это глупо. От него такое ощущение, будто вернулся домой и не сейчас, а в то самое давным-давно, и опять сидишь на чердаке с потрепанным томиком, и это самое главное.
А вот почему такое ощущение возникает, можно поразбираться, это вопрос интересный. Апокрифов по Профессору немало, все они спорные, разностильные, кому-то что-то нравится, кому-то нет. Разбирать и сопоставлять те из них, которые я читала, не буду, потому что я ни разу не литературовед (и скажу честно, не так много я их и в руках держала, четыре штуки могу назвать навскидку, не считая бессмертного стеба Леши Свиридова, который представляет собой совершенно отдельное литературное произведение редкого, вызывающего искренний смех, жанра). Скажу только, что текст Альвдис меня зацепил больше прочих. И вот почему. У меня случилась радость узнавания нескольких важных вещей, которые для меня в мире Толкина являются от него неотъемлемыми, основополагающими.
Первая, пожалуй, самая сложная. Это мифологичность текста. Про нее лучше всего сказал мой коллега, Петр Шилов в статье «Слово о мифе и реальности или философская интерпретация текстов Дж.Р.Р. Толкиена», позволю себе его процитировать: «Сугубо мифологический персонаж – Берен. И вроде бы Тристан, и Нибелунг, и Ланселот. Что-то такое есть. И любовная история тоже, явно не из женского романа: она увидела его и полюбила. Но вот в разговоре с Тинголом несгибаемый мифологический герой обнаруживает свою человеческую сущность. Причем без всяких намеков – ту самую человеческую сущность, которая составляет, конституирует, я бы сказал, человека. Тингол, в моей интерпретации, говорит Берену: ты никто, ты недостоин той женщины, рядом с которой находишься, и… (вот оно самое интересное!) …и ты сам об этом знаешь. А аргумент Берена, это не аргумент Тристана или Нибелунга, это необыкновенно человеческий ответ: да, недостоин, но я могу стать достойным. <…> И начинается история Берена-человека. Слова Тингола были обращены к человеку, а не к Тристану или Нибелунгу, он упирал не на принципы, не на традицию, а на его собственное, Берена, осознание, на человеческое осознание несовершенства.
Этот прием, когда в мифологическом персонаже вдруг рождается человек, мне кажется удивительно точным, как раз в контексте девальвации героического в Европе между двумя мировыми войнами. Мифологическое есть то, что никак не сводимо к «мелко человеческому». У читателя не возникает вопроса о том, сколько баб в какой деревне было у Арагорна или Берена до и во время их встречи с большой любовью. Потому что это, в смысле «бабы в деревне» – невозможно в принципе. Но при этом проявление собственно человеческого делает эту историю живой, и что называется, цепляет» (Magister Ludy, № 8, 2005 г.).
Понятно, что речь идет не только о бабах, «мелко человеческое» проявляется еще в куче вещей – сварах между друзьями и соратниками от усталости и дрянного настроения, естественной для человека зависти, жадности до приятных вещей, бескорыстной любви к самому себе на фоне не очень ценных ближних. И знаете, так хорошо и радостно было почитать текст, в котором всего этого «реализма» нет. Да, понятно, что в обычной жизни это бывает, даже чаще, чем нам бы этого хотелось. Но Средиземье ведь не обычная жизнь – это миф.
Вторая вещь, за которую у меня постоянно цеплялся глаз, и которая в мире Толкина на мой взгляд чрезвычайно важна – это преемственность сюжетов и персонажей. У Профессора мир постоянно меняется, в каждой эпохе появляется что-то новое: новое зло, новые герои, этому еще неизвестном злу противостоящие, новые подвиги, немыслимые в прежние времена, даже новые вещи – физические, материальные – не было раньше никаких Колец, а Саурон взял и сковал их на пару с Келебримбором. Но при этом постоянно тянутся сквозные линии преемственности, бережное сохранение образцов, и все эти образцы имеют свои имена и свои судьбы. Так, Арагорн повторяет судьбу Берена, своего любимого героя древних сказаний, а Элронд – хотел он этого или нет, неизвестно и неважно – судьбу Тингола в истории с собственной дочерью. И Гондор наследует судьбу Нуменора так же, как Мордор – Ангбанда, и все эти линии судеб есть то, что связывает Арду на все века воедино. Когда про героя Альвдис другие ее герои говорят, что он похож на деда или на Феанора, и его судьба начинает приобретать черты тех, уже ставших прошлым, персонажей – для меня этот герой становится не альвдисовским, а толкиновским. Как будто встречаешь подросшего парня из семьи друзей – да, он конечно свой собственный, индивидуальный и неповторимый, но чем-то неуловимо похож на родителей.