Лучше бы он не зажигал света.
Обезглавлены.
Все до одного.
Трут догорел, обжег пальцы, погас.
Мрак.
И когда снова обретаешь дыхание, то с ним поднимается древний, животный ужас. Бежать! Прочь отсюда! Ты больше не человек, не арнорец, у тебя нет имени – ты добыча. Добыча огромного неведомого зверя. Добыча, которой пока удалось ускользнуть.
К спасению!
Толог побежал, споткнулся обо что-то, упал.
Снова гном.
Пытаясь встать, оперся рукой… другой гном. Странно лежат. Мертвые враги не внушали ужаса, Толог зачем-то ощупал трупы.
Эти двое были сражены не воинами Ондомира. Они убили друг друга сами. Почему? Из-за добычи передрались?
Отрубленные головы арнорцев – добыча?
И это ответ?
В этих горах, годы и века отделенных рекой от остального мира, скрываются гномы, которым нет места среди своих. Изгои. Чужаки всем и друг другу.
Но сейчас Лун подо льдом. И если к изгоями приехал некто и предложил награду… за головы других изгоев?
Ондомир, почему ни один из нас не посоветовал тебе идти на юг немедленно? Как мы могли поддаться обманчивой безопасности этой пещеры…
Толог стал спускаться к выходу. Разум говорил, что надо вернуться, взять плащ, припасы, что безумие идти на юг вот так, в чем был. Разум говорил, но сделать и шагу обратно, к телам без голов Толог был не в силах.
Умрет по пути? Ну, значит умрет. Это не страшно.
После этой пещеры уже ничего не страшно.
Спустя месяц его подобрали эльфы Мифлонда, осматривавшие Синие Горы в поисках беглецов.
Чуть позже он стоял перед Аранартом и рассказывал, как погиб его брат.
Рассветы в Эред Луин были красивыми. Выйти из пещеры и смотреть, как небо бледнеет, потом рыжеет, потом поднимается оранжевое солнце.
Это значит, они проживут еще день.
Еще день будут рубить лес, чтобы хоть как-то согреться, охотиться, потому что конина давно закончилась, пытаться помочь раненым, хотя Минтору уже не поможет ничего, кроме макового молока… и не дать ли ему побольше, чтобы перестать мучить его и себя?
– Завтра будет хуже, – негромко повторяла Фириэль, и странным образом от этих ее слов становилось легче. Боишься неизвестности, а тут всё четко: завтра – хуже. Просто и понятно.
Глядя на нее, всегда спокойную, с гордо поднятой красивой головой – никто не мог ни бояться, ни отчаиваться. Ее «завтра будет хуже» означало, что сегодня – лучше. И этим лучше надо дорожить.
И они дорожили.
Еще в лагере на Сумеречном Кряже Фириэль было попыталась делать «женскую работу»: готовить, перевязывать раненых. Не то, чтобы она этого делать не умела… а только любой из воинов занимался этим годами. Арведуи хотел было объяснить ей… не успел. Опередил Аммаэл.
– Госпожа, – сказал он, – в походе нет мужских и женских дел. Есть то, чем заняты простые воины, и то, что делают командиры. Ты уж точно не из первых. Спрашивай у князя, что тебе делать.
Тогда было не до объяснений: надо было уходить, и именно своими ногами. Часть лошадей была убита в схватке с догнавшими их ангмарцами, на прочих ехали раненые и была навьючена конина. Фириэль никогда не видела, как добивают лошадей, как твой скакун, твой друг становится просто мясом и шкурой, помогая тебе и после своей смерти… но она понимала: таков мир, в который она шагнула по собственной воле, она принимает этот мир и выучится жить в нем… все дни или месяцы, которые ей осталось жить.
С бледным неподвижным лицом, она была как статуя, которая вдруг задышала.
Потом был мучительный переход от Сумеречного кряжа до Синих Гор, запасы овса таяли, а снег был таким глубоким, что найти под ним траву нечего и думать. Пока есть овес – лошади будут идти. И нести на себе конину. Кончится овес – станут кониной сами. Закон беглецов прост.
Раненых и палантир Амон-Сул тащили волокушами. Почему непременно надо беречь палантир, почему его нельзя оставить в какой-нибудь пещере – князь не говорил, и его не спрашивали. Надо.
Лун была скована льдом. До сих пор. Немыслимо долгая зима в этом году.
От Лун до Эред Луин было идти почти вдвое дольше, чем от Сумеречного до реки. Но теперь не спуск, а подъем. На правом берегу Лун не был никто из них, так что всё, что они знали о своем пути, – вперед и вверх.
Раненых в отряде почти не осталось: у одних, не желавших быть обузой, яростью гонящих кровь по жилам, заживало стремительно, других… только камнями завалить, чтобы волкам не достались. Минтор, раненый в ногу, сперва держался бодро, шутил, скаля зубы, думали – обойдется, а потом на спуске упал с коня… и дальше дело стало не в ноге. Скрежетал зубами, держался за живот. Без лекаря никак. Да и неизвестно, помог бы и лекарь?
О том, чтобы таиться, уже давно не думали: по такому снегу следы не скроешь. Но погони не было, кроме тех ангмарцев в первый же день.
Пока не было?
Радоваться этому или наоборот? Не может же Король-Чародей позволить князю просто взять и уйти…
Измученные многодневным подъемом, они наконец выбрали пещеру, в которой решили остановиться надолго. Почему нельзя было встать в предгорьях? Зачем был этот беспощадный путь вверх?
Арведуи не знал. Он чувствовал – так надо. В безумном походе разум не советчик.
Здесь, в Эред Луин, они с Фириэлью наконец смогли вернуться к тому разговору, для которого не было времени на Сумеречном.
– Как командир, я рад, что в отряде женщина, – сказал он.
Фириэль теперь хорошо понимала, о чем он. Как вид ее, всегда спокойной, аккуратной, сколь это здесь возможно, придает им сил и вселяет уверенность. Не в завтрашнем дне – у них нет завтра. В сегодняшнем.
Погони за ними нет, а значит, каждое утро она найдет немного времени для себя: умыться снегом, расчесать и уложить волосы. На правом берегу Лун дочь Ондогера уже точно знала: она это делает не для себя, а для всего отряда. Условный знак: «у нас всё в порядке».
– Они считают меня сильной, – сказала она мужу. Их никто не слышал, и эхо не подхватывало голоса. – Считают, меня ведет долг.
Арведуи кивнул, соглашаясь не с ее словами, а с тем, о чем она промолчала. Ответил:
– Но теперь тебе не так страшно.
– Теперь мне совсем не страшно. Аранарт ведь останется жив?
– Я уверен в Хэлгоне. Он живет в Арноре дольше, чем длится эта война. Он выжил. Выживет и теперь. А как эти нолдоры держат слово – мы с тобой в детстве выучили.
Она чуть наклонила голову, слишком напряженная, чтобы хотя бы улыбнуться. Спросила:
– Что дальше?
– Пока не знаю. Ждем.
– Вскрытия Лун?
Арведуи нахмурился:
– Узнаем. – Помолчал, добавил: – Фириэль, мы знаем, что ты пошла навстречу своей слабости и страху. Только вот отряду ты стала не обузой, а поддержкой. Так что я прошу тебя… – он замолчал, потом взглянул на жену и продолжил с мягкой улыбкой, так не сочетавшейся с его словами: – нет, я приказываю тебе.
Застывшее лицо дочери Ондогера оживилось.
– Приказываю, – тем же тоном продолжал князь, – и впредь делай то, что ты хочешь. Делай только то, что ты хочешь.
Он договорил совсем серьезно:
– У тебя получается правильно.
– Князь, – хмуро сказал Бердир, – здесь есть гномы.
Само по себе известие, что в горах обитают гномы, разумеется, не было чем-то неожиданным. Но, судя по тону дружинника, его новости были не просто плохими, а очень плохими.
– Ты их видел? – спросил Арведуи.
– Нет. Видели они меня. Я их только слышал.
– Ты смог разобрать, о чем они говорили?
– Не говорили, князь. Уходили. Очень тихо, но слишком быстро. Эхо их выдало.
Оба понимали: так дозорные спешат к отряду.
Когда нападут? Сегодня ночью? Завтра днем? Для подгорных жителей есть дни и ночи?
Ты думал, что будешь делать, когда Лун вскроется. Что-то будешь… если переживешь эту встречу с гномами.
Они враги любым чужакам? Или Моргул тебя выследил и предпочел ловить чужими руками?
– Собери всех. Мы уходим сегодня же. До темноты.
– На юг?
– На север.
На юг пойдут арнорцы, ищущие спасения. А Моргул… если знает, что князь Артедайна в Эред Луин, пусть теперь ловит их там, где никаких арнорцев нет и быть не может.
Гномы могут выследить их. Но вряд ли рискнут напасть на открытом пространстве. Вот и отлично.
– Князь, что делать с Минтором? Не здесь же оставлять… Дать ему… ну, побольше?
Решай, князь. С раненым вам не уйти от погони, если она будет. Минтор обречен. Бросить тут, дать макового молока, чтобы не проснулся, или взять с собой – дни его сочтены. Его вы не спасете. А себя погубите. И палантиры достанутся Ангмарцу… или здешним гномам.
Арведуи подошел к товарищу. Тот тихо лежал, одурманенный питьем, чтобы не чувствовать боли. Ровное и безысходное беспамятство. Но хотя бы не мучается.
Бледнее обычного, нет?
– Минтор, а жив ли ты?
Князь коснулся его щеки, потом потрогал жилу на горле.
Что ж, одним решением меньше.
Такхил и Дорот, самые сильные, по очереди несли палантир Амон-Сул.
Спустились, но держались предгорий – огромная равнина между истоком Лун и ее притоком, имени которого никто не знал, уже наверняка превратилась в болото. Здесь же можно было идти по камням, а земля еще оставалась промерзшей.
Ели только то, что унесли с собой из пещеры. Костров не разжигали, спали вповалку… да и не спало большинство. Так, напряженная полудрема.
В дозор назначали четверых, а уходило не меньше десятка: в такие ночи спокойнее всматриваться в серую мглу, чем пытаться заснуть.
Но гномов не было.
Потеряли след?
Предпочли не связываться?
Впереди ждет засада?
Однажды утром двое дозорных не вернулось. Их потом нашли. Обезглавленные тела.
Арведуи приказал идти восточнее. До предела сухого пути. Ночевать только на холмах, чтобы был обзор.
Никого.
День за днем и ночь за ночью – никаких гномов. Отряд снова шел на север.
Лалорн говорил, что здешние изгои слишком чураются друг друга, чтобы собрать дружину, которая могла бы расправиться с арнорцами. Похоже на правду.