Снова охотились, осторожно разводили костры.
Сколько времени прошло? Месяц? Два?
Уже давно весна, но здесь время остановилось. Конец зимы, стылый и пронзительный.
Под высоким склоном – замерзшая река.
Верхнее течение Лун.
Выдержит ли их лед? Или придется идти в обход, еще и еще севернее?
На том берегу гномов можно не бояться. На том берегу совсем нечего бояться… потому что ничего о нем не знаешь, и твоим страхам нет ни облика, ни имени. Это в среднем течении левый берег Лун – арнорский, а в верхнем… по льду они перейдут словно в другой мир. В мир, которого даже в детских сказках нет.
Если лед их выдержит.
Лед выдержал.
Волнами Мифлонда
– Стар я стал, чтобы с эльфами бегать! – выдохнул Голвег.
Следопыт очень хотел бы, чтобы эти слова были обычной шуткой, игрой, которую подхватывает собеседник. Но нет – ему действительно было не выстоять против Хэлгона, который настолько превосходил его в скорости, что всё воинское искусство дунадана было бессильно.
Это потомки Элроса, разменяв сотню лет, – мужчины в расцвете, а ему о таком и не мечтать. Так что пора учиться соизмерять силы. Он еще повоюет. Но эльфу с ним разве что в поддавки играть…
Ладно, разминаться можно и одному.
Эльф нужнее Аранарту.
Едва просыпаясь, принц шел сюда – во двор, огороженный для воинских упражнений. И уходил затемно. Он не требовал, чтобы спутники сопровождали его, – а только как его оставишь?
Голвег думал, что принц сто и тысячу раз прав: он не дает себе думать об отце и об Артедайне, днем – выбивая все мысли тренировками, и изводя себя так, что ночью спит как убитый. Никакой бессонницы и прочих переживаний.
Близкий бой и погоня, меч, копье и кинжал, стрельба из лука и искусство уклоняться от стрел, принесут фалафрим поесть – благодарю, нет – не заметит, один на один и один против двоих, быстро – на силу и медленно – на точность движений, а тело воет, мускулы кричат от усталости, только он еще с юности знает: на первый день больно – продолжай! на второй день еще больнее – продолжай, на третий день больно сил нет – стисни зубы и продолжай! а на четвертый день нет боли. Обиделась и ушла. Старое, проверенное знание.
День за днем. Как галька на морском берегу: все разные… и одинаковые, не отличить.
Сколько времени они здесь? Месяц? Меньше? Больше?
Кирдан уверяет, что когда найдут Арведуи, то владыка Мифлонда услышит своего капитана. Когда найдут… если найдут.
Прав Аранарт: с мечом надо бегать, а не мысли разные глупые думать.
Ночи стали коротки, так что как ни рано просыпался Аранарт, а было светло.
Хэлгон стоял у северного окна, смотрел на Лун и хмурился.
– Что? – спросил принц.
– Река обмелела, – мрачно отвечал эльф.
Голвег вскочил раньше, чем проснулся. Голоса в комнате – это было так непривычно, что следопыт испугался сквозь сон: вечная настороженность разведчика.
Проснувшись, выдохнул. Ничего не случилось, просто Хэлгону удалось разговорить сына Арведуи. Хорошо начинается день, с приятного.
А то молчит днями напролет… а сухой вяз где тут взять?
– И? – требовательно произнес Аранарт.
– Давно пора пройти льду. Я думал, он сошел еще до того, как мы здесь. А он – нет.
– Думаешь, затор выше по течению? – спросил, одеваясь, Голвег.
– И не просто затор, – мрачно кивнул эльф.
– Ну, не сметет же он тут всё…
Хэлгон качнул головой. Нехорошо качнул.
– Да брось пугать. Водичка в заливе теплая, растопит она твои льдины…
– Да, Смерть Ойолайрэ греет эти берега.
– Чего?
Голвегу показалось, что он ослышался.
– Смерть Ойолайрэ, – повторил Хэлгон, будто речь шла о самых повседневных вещах. –Фалафрим его зовут Гурут Уигален.
– А если не ругаться при принце? – свел брови следопыт.
Судя по лицу неподвижному Аранарта, ругаться можно было хоть на Черном Наречии. Он по-прежнему смотрел на Лун, глубоко обнажившую каменную кладку набережных.
– Я не ругаюсь, – отвечал эльф. – Это теплое течение; когда-то оно шло от Нуменора сюда, но не доходя до Эндорэ, оно поворачивает к северу. Говорят, во Вторую эпоху этот поворот не был опасен, корабли не попадали в него, только если сами…
– «Алдарион и Эрендис», – вдруг произнес Аранарт, не глядя на своих товарищей.
– М? – обернулся Голвег.
– Алдарион заплыл на север, – принц по-прежнему смотрел на обмелевшую Лун, – и зеленая ветвь ойолайрэ на носу его корабля замерзла.
– Вот именно, – кивнул Хэлгон. – Поэтому так его и зовут. Только после гибели Нуменора оно изменило направление: стало дальше от берегов и круче к северу. И сильнее стало. Попасть в него – унесет ко льдам, только ветер и спасет.
– Так, – недовольно изрек Голвег, совершенно не готовый к беседе о тайнах морских глубин, – а скажи мне, Хэлгон: откуда ты, хорек сухопутный, всё это знаешь?
– Я, может быть, и хорек, – отвечал нолдор, – а только сын у меня Лебедь. И когда он вез сюда магов, он о многом беседовал с ними. Место капитана и его гостей – на носу. А я был у него загребным; странно было бы, посади он отца не на первое весло. Он им много что рассказал…
– А ты, значит, наслушался.
– И насмотрелся. Нам надо было пересечь Гурут Уигален, а оно после гибели Нуменора злое… мы тогда десяток дней кружили, ждали западного ветра. Под ним и прошли наискось.
Хэлгон замолчал, вспоминая.
Они одолели Гурут Уигален без весел, только западный ветер и воля капитана. Силой рук не пересечь морскую стремнину.
– Не могу представить тебя моряком, – хмыкнул Голвег.
– Я не моряк. Я ходил на корабле сына, да. Но моряком это не делает.
Аранарт спросил, не поворачивая головы:
– Будет наводнение? Когда Лун пробьет затор.
– Откуда мне знать? Пойду спрошу. Но на всякий случай – не выходите, пока я не вернусь.
Только сегодня Хэлгон ощутил, до какой степени они трое не осознают окружающего. О ледяном заторе у Эмин Норуи говорили все, и говорили уже спокойно, как об опасности известной, ожидаемой, привычной и по всему этому – не особо страшной.
Наводнение – да, скорее всего, будет. К нему готовы, и, кажется, если чем и обеспокоены, так это затянувшимся ожиданием. Чего бояться? Река в каменных берегах, набережные делают их еще выше, и даже если какая-то льдина сможет подняться на высоту парапета… разобьется о мостовую.
В гавани давно нет ни единого корабля, отведены в безопасные воды.
Эмин Норуи… Хэлгон слышал название впервые. Но где это – догадаться нетрудно. Там Лун решительно поворачивает на юго-запад, огибая могучие утесы берега. Назвать их холмами можно было только от большого почтения… теперь для него есть причина.
Завтра. Или, самое позднее, послезавтра.
Что ж, в четырех стенах тесновато, но не всё же с копьем упражняться. Можно найти занятие, которому простора не нужно.
Вечером Хэлгон им сказал «ложитесь спать, я разбужу вас, если начнется». Лечь дунаданы легли, но эльф чувствовал: не спят. Разве чуть вздремнут. Не шевелятся, хотят обмануть волнение – не выходит.
Голвег встал затемно, следом и Аранарт перестал притворяться спящим.
Тишина над Мифлондом. Так тихо, что, кажется, слышен шелест волн. Обман слуха, конечно. Их окна слишком высоко. Ничего они услышать не могут.
Северная Гавань сияет огнями, словно праздник. Только вот странный праздник: ни одного фонаря на набережной и в нижних этажах зданий.
Здесь наверняка так же. Огни видно мало, только в западных окнах. А внизу темно. Никого на набережной.
Небо над горами сереет.
– И чего мы ждем? – с нарочитой небрежностью сказал Голвег. – Как дети малые! Давайте хоть поедим.
Ближе к полудню вода в Лун начала медленно прибывать. И это было плохо, потому что шла она с двух сторон: начинался прилив. Что если прорванный затор столкнется с приливной волной? С какой силой Море и Лед могут ударить друг по другу? И что станет с Мифлондом, если эти две стихии столкнутся здесь?
Они услышали дальний гул, словно в горах сошла лавина.
Не лавина.
Не в горах.
Началось.
Лун, словно наверстывая упущенное за дни неподвижности, мчалась к морю. В ее бурунах кружились льдины – малые вертелись волчком, большие неслись прямо, ударяя о каменные берега, трескаясь, раскалываясь… они перелетали через приливную волну, как дерзкое войско врубается в строй щитоносцев, опьяненное своей отвагой и бесстрашием, и потому неуязвимое.
Пока неуязвимое.
Основные силы ни льда, ни прилива пока не подошли.
– Мать честная… – выдохнул Голвег.
Неслись льдины, на каждой из которых мог бы уместиться дом фермера. Этим махинам ползти бы по реке, как они делали веками, но Лун обезумела, и морозные громады взбесились с ней. Им всем хватило бы места, но они дрались за то, чего было и так вдоволь, сталкиваясь, отскакивая, круша друг друга, задирая края, становясь стоймя и открывая уродливое дно в промерзших ошметьях водорослей, переворачиваясь с оглушительным треском и ледяными брызгами до второго и третьего яруса башен.
И это было только начало.
Впереди этой неистовой орды медленно росла стена прилива.
Льдины, прорвавшиеся сквозь первую фалангу Моря, тащило назад, к реке, и это движение вспять сводило с ума, кружилась голова, ты переставал понимать, откуда и куда идет лед.
Море подминало под себя лед, топило грязно-белые глыбы, отбрасывало их кверху брюхом назад, на их пока еще кристально-голубых собратьев, они раскалывались друг о друга, шли на дно… чтобы кусками, словно трупами павших усеять набережные, спуски к воде, куда прилив выбрасывал побежденных.
Но воинство льда было слишком многочисленно и яростно, и как ни перемалывал его прилив, его сил не хватало. Он мог лишь перегородить бурунами устье, как строй воинов перегораживает ущелье. И встать насмерть.
Река, еще недавно бывшая вольной, оказалась перегорожена мощнейшей из плотин. Льдины, только что делившие свободное пространство, теперь были заперты новым затором и боролись за каждый просвет воды, но воды не хватало, слабые раскалывались и шли на дно, а сильные становились стоймя, одна за другой, словно со дна реки поднимался исполинский белый зверь с гребенчатой спиной.