Нарта чуть не перевернулась, уйдя с накатанного пути. Фириэль очнулась, потянула правый повод, заставляя оленей вернуться в общий поток.
Надо же – замечталась. Как девчонка.
А ведь если бы той девчонке сказали, что пройдет полвека и будет вот это – белая равнина, олени, нарты, ледяной залив впереди и Моргул за спиной – принцесса не поверила бы своему счастью. Особенно про Моргула. Той гондорской девочке это было бы высшим подарком: она так переживала, что все настоящие события – далеко в прошлом, а в сегодняшнем дне нет места ни подлинным свершениям, ни подлинной силе духа. И больше всего, помнится, она боялась, что если в ее жизни и произойдет что-то настоящее, то она окажется совсем не такой сильной и отважной, как в своих мечтах.
Что ж, заветные желания сбылись, цель жизни достигнута, и теперь надо следить, чтобы олени снова не сбили колею.
Форохел пока спал подо льдом и снегом. Где кончалась земля и начиналась вода – глаз не различит, но лоссофы знали. Они знали здесь каждый пригорок. У всех сопок, сколько их до горизонта, были имена.
Летом все лоссофы съезжаются к Форохелу – это дунаданы успели запомнить. Но ни одного кол-тэли или другого жилища не было видно нигде.
И всё же это был конец пути. Род Няроха пришел туда, где век от века стоял летом.
До соседнего стойбища пара дней на нарте. Разве это расстояние для равнин Севера?
Нярох пригласил Арведуи и Фириэль ехать к Ики. Князь понимал, что, вздумай он отказаться, приглашение мигом превратилось бы в требование. Всё правильно. Или, как те гуси, отдохнули и летите восвояси, или получите дозволение правителя жить среди его народа.
Никакую свиту, хотя бы пару дружинников, взять Нярох не позволил. Хочется верить, что и не понадобится, но тревожно. Кем окажется этот Ики? Кого зовут просто Мужчина? Военного вождя? И что будет, когда он увидит Фириэль? Хорошо, если ее рост, длинная голова и выступающий нос покажутся ему донельзя уродливыми, – а если наоборот?
Ладно, не стоит себя пугать раньше времени. Их язык он теперь как-то понимает (жаль, что не позволили поехать с ними Сидвару!), договоримся, если что.
Несколько дней пути от стойбища к стойбищу. Ими-ики становилась событием… никакие рассказы о чужаках были уже неинтересны, дайте только всем посмотреть на нее, а лучше потрогать. Фириэль сначала терпела, потом не выдержала и взглянула с таким гневом, что лоссофов словно порывом ветра отбросило… и те так одобрительно закричали «ими-ики!», что олени шарахнулись от шума. Ну да, если она женщина-муж, то и на любопытство должна отвечать как мужчина. Какой воин позволит его касаться?!
Стало значительно проще.
Ики нюхал морской воздух. В эту зиму было много незнакомых запахов. Запах мороза изменился. Он стал дурным, словно где-то огромный косяк рыбы поплыл кверху брюхом. Будто где-то выросла сопка в дюжину раз выше прочих и перекрыла путь ветрам, так что на морском просторе душно, как в кол-тэли.
Сейчас пришла весна и прогнала дурной запах. Но она несет новый… запах беды. Снежные земли не простят восточному морозу, что он дерзко хозяйничал здесь. Они ответят. Плохо ответят.
Это будет тяжелое лето.
Ики давно разучился тревожиться. Он был как его море: одарит, не нарушив свой бег, убьет, не сбив ритма волн. Жизни и смерти приходят как волны, чувствуй их ритм и не ошибешься.
Сейчас же ритм сбит.
Зимой мороз пах не только смертью. Он пах чужаком, и этот запах был незнаком лоссофу.
Ики боялся его.
Хотя Ики не должен бояться.
И сейчас с юго-запада шел чужой запах. Так пахнет огонь, если жечь в нем не кости и жир, а дерево. Так пахнут раскаленные камни после этого костра. Он не был бедой, но он тревожил. Он всё менял, и этим был неправильный.
Его не должно здесь быть.
Ики знал, что так пахнут чужаки, которых нашел Нярох. И хотя о чужаках говорили или хорошее, или удивительное, Ики знал, что они – беда для элмхоласыт.
Которых эти южане зовут на своем языке лоссофами.
Ики оказался древним стариком. Арведуи, рисовавший в своем воображении силача-воина, облегченно вздохнул, но сразу понял: зря. С воином они бы договорились. А с этим… окрестные камни дружелюбнее.
– Хотал йомас, – сказал дунадан.
– Добрый… встреча, – отвечал лоссоф.
– Ты знаешь Всеобщий?!
– Мой род учить язык юга, – проговорил старик. Он словно жевал деснами каждое слово, с трудом выталкивая его из себя.
– Мы благодарны твоим людям, – князь подстраивался под его речь, говоря так медленно, как только мог, чтобы вождь понимал его, – за спасение наших жизней.
– Идти домой, – отвечал тот. – Есть еда. Потом говорить.
Жилище Ики было непохоже на зимние дома: обложено дерном. На северной стороне этого дома еще держался лед. А зимой, наверное, оно казалось просто огромным сугробом… если бы не дым над ним.
Обед был прямо как в Гондоре. Знать южного королевства была бы поражена таким сравнением: как можно подумать, что есть нечто общее между беломраморными чертогами и этим жилищем северного дикаря, где еда, приправленная свежей кровью, считается лакомством?! Но и Фириэль, и Арведуи вспоминали другое: трапезы, где ты должен быть учтив с тем, кто тебе не друг. Потому и должен быть учтив, что он не друг. Какую бы еду ни предложили – с благодарностью примешь.
Нярох поймет, если покачаешь головой: извини, нам это непривычно. Тут – ешь, не спрашивай и говори, что вкусно.
…вот да, лучше не спрашивать, что же они тебе дали.
Прошел день, второй. Их принимали как гостей, уважительно… и отчужденно. Вряд ли Ики что-то сказал домашним, пока чужаки его не слышат. Тут чего и незачем говорить: всё видно по его лицу. Океан теплее, чем его взгляд.
Много ли надо времени, чтобы сказать «Оставайтесь с нашим народом»? Няроху и мига не понадобилось, и без знания языка обошлись.
Арведуи с Фириэлью тоже не нужны были слова. Тоже хватит взгляда.
«Не тревожься, мы выдерживали всё, выдержим и это».
«Я знаю».
То он ей, то она ему. Хорошо, что вместе.
Слова были нужны для другого. Оказывается, они привезли семье вождя бесценный подарок: свою речь.
Лоссофы когда-то знали Всеобщий, но это было так давно, что скрыто даже от преданий. Вожди дольше других хранили речь великих земель, но и у них она приходила в упадок. А тут – люди с юга. Люди, которые готовы говорить, говорить и говорить с тобой.
Особенно пылок был внук Ики, Хулах. Молодой мужчина лет двадцати, уже женатый и, если они правильно поняли, ставший отцом, но еще юношески горячий, он расспрашивал их, требовал, чтобы исправляли все его ошибки, повторял за ними сам, словно спешил… что? в совершенстве овладеть Всеобщим за несколько дней?
А что будет потом?
Только переглянуться, подбодрить друг друга взглядом – и отвечать на вопросы молодого лоссофа.
Вряд ли мнение внука будет что-то значить для Ики, и всё же… всё же.
Свидетелями разговора были небо, земля и море. И холодный сырой ветер, который привычен жителю побережья.
Людей в свидетели не брали.
– Вы приносить беда, – резко сказал вождь. – За вами идти огонь и мороз.
– Огонь? – Фириэль не смогла сдержать изумления.
О каком огне он говорит?!
– Огонь и мороз, – не пожелал объяснить Ики. – Беда для лоссофы.
Арведуи молча наклонил голову. Он не будет ни лгать, ни обнадеживать по-пустому.
– Я хотеть: вы уйти! – голос старика был гневен, но в нем не было приказа покинуть эти земли.
Ики продолжал, выплевывая слова:
– Вы маленький. Огонь большой! Мороз большой! Вы спрятаться от мороза, вы как мышь. Вы уйти – мороз придти к лоссофы. Мороз идти за вами, мороз придти везде!
Арведуи снова кивнул. Если действительно холода этой зимы – дело Короля-Чародея, если он способен нагнать стужу за такие огромные пространства, то… да, Ики прав: уйдут они или нет, погибнут или уцелеют – лоссофам придется туго.
Ики и дальше говорил едва ли не разъяренно, но это была злость не на них и даже не из-за них, а от собственного бессилия перед надвигающимися бедами:
– Закон Севера: спасти чужака. Ики переступить закон! Ики спасти лоссофы!
– Если ты прогонишь нас, ты не спасешь свой народ от огня и мороза, – Арведуи говорил спокойно, словно собеседник был согласен с ним, а не кипел от гнева.
– Вы приводить беда! – выдохнул ему в лицо лоссоф.
– Этой зимой нас здесь не было, – отвечал Арведуи. – Мы были в собственных землях. И всё же зима была холоднее всех других.
Они не спорили.
Князь понял, что северному вождю просто некому было выплеснуть свою боль. Ики должен быть бесстрастнее камня и увереннее ветра, никто не должен видеть его смятения… и вот теперь перед ним стоит тот единственный, с кем можно быть откровенным, тот, кто равен ему… и по злой иронии судьбы – причина его бед.
– Ики соблюдать закон Севера, – мрачно выговорил вождь.
– Благодарю, – Арведуи чуть кивнул. –У нас есть ценные вещи, мы можем отблагодарить вас.
Он достал из поясного кошеля несколько драгоценных камней, вспыхнувших на солнце.
– Цветные искры – ценность в ваша земля? – недоверчиво спросил Ики.
– Да. Очень большая.
– Здесь не ваша земля, – холодно произнес лоссоф.
Арведуи убрал камни и сказал:
– Мы можем подарить вам что-то из нашего оружия…
– Тяжелое! – резко сказал Ики.
– Едва ли оно намного тяжелее вашего, зато оно прочнее.
– Ты подарить один, – вот сейчас вождь возражал, возражал непримиримо и решительно, – десять хоть такой. Десять отнимать у один. Ты подарить десять…
– Да, – кивнул дунадан. – Ты прав. Прости, я не подумал об этом. Оно действительно слишком тяжелое.
– Вы жить здесь, – подвел черту Ики. Это был приказ, и он не обсуждался. – Мы построить вам дома. Вы говорить с лоссофы. Лоссофы снова знать язык великие земли.
…вот так и узнаёшь, что родная речь – это самое дорогое из сокровищ, которое ты способен унести с собой на чужбину.