– Никого.
– Никого.
– Никого, – сказал Хэлгон, вытирая клинок. Кто-то ответил ему безмолвной усмешкой: добрые вы, эльфы.
Выбрасывали из домов всё, что может гореть. Кучу дерева, бывшую при жизни (при жизни Форноста) столами и стульями, облили найденным в какой-то нетронутой кладовке маслом.
– Они догадаются.
– Вряд ли.
– Уйдем, ходы за собой завалим.
Вечерело. Было ясно, что арнорцев в городе не осталось. Хотелось думать, что все выполнили волю Арведуи и ушли заранее.
В любом случае, живых арнорцев здесь нет.
– А с трупами снаружи что?
– Наверняка там уже натаскали сушняк.
Голвег дважды прокричал совой: уходим.
Эхо пустого города подхватило его голос раньше, чем другие следопыты ответили условным сигналом.
Но когда перекличка этого совиного уханья стихла, они все услышали другой звук: звон оружия. У северного хода. Не поединок – там пытается прорубиться отряд. И там один Маэфор.
Голвег с Хэлгоном мгновенно переглянулись, командир с половиной следопытов побежал кратчайшим путем, нолдор с другими – чуть более долгим, зато зайдут сбоку. Если успеют.
Если не успеют, через ход всё равно идти по одному, обходной путь не слишком замедлит арнорцев.
Оставалось надеяться даже не на то, что Маэфор хороший боец, а что рудаурцы, напав все разом, в тесноте будут мешать друг другу. У него есть шанс продержаться.
Но почему напали скопом? Ладно, догадаться, зачем всё деревянное бросают на улицу, несложно, но удирать же надо по одному! Что, кто-то умный пошел искать выход, а другие к нему прибились? Выдержки только не хватило – подождать, пока арнорцы выйдут, и уж тогда спокойно уйти тем же ходом. Хотя… у этого умного хватило бы, а вот какой-то слабак бросился к лазу… мог еще и Маэфора не увидеть, думал, что вот оно – спасение.
Не будет вам спасения. Заживо не сгорите, в этом повезло, но спасения вам не будет.
Бой идет. Маэфор держится. Давай, держись, немного осталось, мы скоро. А Голвег – совсем скоро.
Нет, Голвег – уже.
…рудаурцы, бросившиеся спасаться по боковой улочке, с разгону налетели на Хэлгона и следопытов. Это даже боем не было.
…Маэфор зажимал одну из ран рукой, как будто это могло унять кровь. Все понимали, что жить ему осталось десяток-другой ударов сердца.
– Не уносите, – выдохнул он. – Дома останусь.
Он попытался улыбнуться и умер.
– Проверьте этих, – отрывисто сказал Голвег. – Если есть раненые – добить!
– Они не заслужили..!
– Я сказал: добить! Мстители… – процедил он сквозь зубы. – Вот цена мести. Нашей мести.
Он обвел отряд взглядом.
Все смотрели на мертвого Маэфора.
– Дело не в том, что заслужили они. Дело в том, чего стоим мы, – глухо проговорил командир.
– Да, – из задних рядов откликнулся Хэлгон. В этой тишине его было слышно всем. – А то такая дорожка прямиком в Дориат ведет.
– Так что проверить и добить, если надо, – подвел черту Голвег.
Хэлгон подошел к нему:
– Ход заваливать не станешь.
Это уже не вопрос.
– И проверять ближайшие дома тоже, – командир говорил громко, гораздо громче, чем нужно было, чтобы его слышал эльф. – Где выход, они уже знают. Если они воины, они дойдут до армии Моргула и мы встретимся на поле боя. Если они трусливые шавки, то пусть умирают в горах как трусливые шавки.
И вполголоса, уже Хэлгону:
– Если бы не он, – он кивнул на мертвого Маэфора, – я бы сжег их заживо…
– Но ты не сжег их, – отвечал нолдор.
Аранарт стоял на холме, где они оставили его утром. Не пошевелился с того часа?
Голвег молча кивнул: всё сделано. Князь чуть качнул головой в ответ.
Серый день сменился долгими темными сумерками.
По отрогу горели костры, словно сейчас зима и холодно. Холодно было: в этот летний вечер многих знобило как на осеннем ветру. Но у костров никто не грелся. Это были костры не для живых.
Арнорцы стояли ниже по склону. Приказ князя им был известен, причины его тоже. Многие держали наготове луки. Другие – напротив, стискивали губы, пытаясь сдержать слезы. Пока еще у них это получалось.
Но много лучников не понадобится. И много стрел не понадобится тоже.
Аранарт повернулся к своим.
Он заговорил – громко, но без крика – и голос его, отражаясь от скальных выступов отрога, был слышен не только на склоне, но и ниже, где темной массой стояли гондорцы, и на холме поодаль, где были эльфы.
– Моргул уничтожил наш дом. Нам некуда возвращаться! Никакая победа не вернет нас к той жизни, что была до войны. Забудьте о доме. Забудьте о мире. Забудьте о жизни. Нам осталось только одно: уничтожить Ангмар! Выжечь эту язву, осквернившую нашу землю.
От него ждали приказа, взмаха рукой. Но он сказал (стоящие рядом потом передадут эти слова другим):
– Дайте лук. Я не стану прятаться за чужой болью.
Ему подали лук и стрелу с намотанной сухой травой. Он поджег ее и выстрелил не целясь.
Десятки стрел взвились в небо, и вскоре город вспыхнул гигантским костром.
Погребальным костром Артедайна.
Даже здесь, на таком отдалении, воздух дрожал и плавился. Ночь обращалась в день.
«За что? – думал Хэлгон. – За что мне это снова?»
Аранарт, словно почувствовав его мысли, обернулся. Горько усмехнулся, пряча за бравадой боль.
Хэлгон попытался ответить такой же усмешкой. Не вышло.
– Тогда было так же? – спросил князь.
– Тогда было наоборот, – отвечал нолдор.
Тогда… как мне рассказать тебе о том, что было тогда? Ты видел, как ваш брат человек весел от пьянства: он словно на крыльях, ему всё нипочем, можно добавить и добавить… отрезвление придет потом, оно будет страшным и мучительным, но пока он мнит себя всесильным и всеправым.
Вот как было тогда.
В слишком ярком свете пламени склон был хорошо виден. Слишком хорошо. Кто-то из арнорцев держался. Кто-то рыдал, не скрывая слез, – и не из слабодушных.
Ты прожил в Форносте тысячу лет. Они – в семь, десять, двадцать раз меньше. Как мерить глубину ваших утрат? Чья мучительнее? Да и стоит ли мерить?
– Каким был Феанор тогда? – спросил Аранарт.
– Откуда мне знать? – пожал плечами разведчик.
– Но… ты же был там!
Хэлгон чуть усмехнулся:
– Как зовут третьего тысячника гондорских мечников?
– Суретир, а что? – удивился вопросу князь.
– Как зовут его второго сотника?
– Не знаю, – пожал плечами.
– А кто пятый боец в его сотне?
– Я понял.
– И что он расскажет об этой ночи, если вернется в Гондор?
– Я сказал тебе, я понял.
Хэлгон встал рядом с ним. Рдяные отсветы пламени на лицах.
– Ты не похож на него, Аранарт. Я не видел его тогда, но ты не похож. Он сжигал чужие творения и делал это, чтобы причинить зло брату. Ты не похож.
Аранарт, глядя на горящий город, проговорил:
– Надеюсь, я не похож на него в главном.
– О чем ты?
В ответ – каждое слово как камень:
– Он. Проиграл. Войну.
В пламени город выл смертным стоном. Кровли и перекрытия домов рушились, взметая к небу ослепительные фонтаны искр. Если с запада веял хотя бы слабый ветерок, он приносил отвратительно-вкусный запах горящего мяса.
– Моргул, – (Хэлгону показалось «Моргот», и он не сразу понял, что ослышался), – видит это зарево. Он поймет, что с нами ему придется биться всерьез.
– Ну, – передернул плечами нолдор, – балрогов у него в запасе нет.
– Надеюсь, – чуть усмехнулся князь. – И драконов тоже.
Потом спросил, держа усмешку, как одноногий вцепляется в костыль:
– Ты «Ангмар» с «Ангбандом» не путаешь?
– Путаю, – кивнул Хэлгон. – Каждый раз боюсь оговориться.
У него вдруг мелькнула страшная мысль: слова о том, что Форност надо сжечь как недавнюю столицу Короля-Чародея, были лишь объяснением. Понятным и убедительным объяснением, с которым не станет спорить никто. Но не это было причиной.
Нолдор смотрел в неподвижное, окаменевшее лицо князя людей – и вспоминал другие лица. В них был гнев, ярость, радость битвы… они никогда не были так бесстрастны в своем приговоре, но – они были похожи!
Неужели правда? Неужели эти безумные мысли – верная догадка?
Отсветы пламени.
«Ты сжег город, чтобы нам некуда было отступить. Ты сжег город, чтобы воины бросились на врага в безумной ярости. Если бы Моргул не дал тебе этого повода, ты нашел бы другой. Ты бы сжег Форност всё равно».
Он стоял не далеко внизу, а рядом. Он мог бы задать этот вопрос самым тихим голосом – и сын Фириэли услышал бы его. И ответил бы. Ему – ответил бы.
И Хэлгон молчал, боясь, что услышал бы в ответ «Да».
Тогда всё было по-другому. Но: так – уже – было.
Жар горящего Форноста доходил до них, но Хэлгону стало холодно.
Но что сказать ему? «Так нельзя»? Голвег уже сказал это! – и что получил в ответ? и что с ним стало после ответа? А ведь разумный воин, и сжигать врагов заживо раньше не стремился.
Неужели действительно – в имени судьба, и сын Фириэли должен пройти путем сына Мириэли? Неужели ничего нельзя изменить?
А гондолинцы? Каково им смотреть на это? Тогда они видели зарево через Белегаэр – каково им сейчас увидеть это вблизи?!
И ведь знаешь по имени каждого, кто стоит под стягом из Гондолина. И половину тех, кто под знаменем Гил-Галада. Перестать прятаться, подойти, сказать: вы же мудрые, сделайте что-нибудь! Хотя бы подскажите, что сделать.
Не подойдешь. Не попросишь.
«Твой сын будет в безопасности. Я оберегу его. Даю слово». Это не было клятвой, только вот неважно: он сдержит слово. Хотя спасти от шаек рудаурцев – проще, чем от самого себя. Но слово дано, и надо держать.
Светает. Ночи коротки.
Это хорошо, что светает. В этом сером сумраке проще выбираться из прошлого.
Ты сын Фириэли, не Мириэли. Вернись к себе, Аранарт. Будь тем, кем ты смог оставаться даже два последних страшных года.
Ты же сам сказал: Феанор проиграл войну. Так зачем же