– Владыки, а вы уверены, – заговорил Голвег, – что ему известно, что у нас два конных отряда? Разных? Удар с юга, от Последнего Моста он просчитает, верно. Но он будет думать, что там людская конница. И она просто не успеет к битве. Так он решит. И будет надеяться разбить нас по частям.
– А Элронд поторопится, – снова улыбнулся Броннир. – Ну и мы, кто уцелеет.
– Так нападите ночью, – пожал плечами Аранарт, – и уцелеют почти все.
Оба эльфа словно отшатнулись. Лицо Кирдана стало непроницаемо-бесстрастным, Броннир сжал губы в тонкую линию.
– Бить спящих? – спросил он после паузы. – Не ждал я, что ты предложишь поступить бесчестно.
Аранарт на несколько мгновений зажмурился, потом заговорил, глядя в никуда и сжав кулаки:
– Честь? Для меня? Я оставил ее в Форносте, когда мы сдали его без боя. Когда я бросил отца, пусть и по его приказу, но зная, что он закрывает меня собой и идет умирать. Когда я ел хлеб с маслом у Тома Бомбадила, а враг топтал Арнор. Когда я жил в тепле в Мифлонде, а мой народ умирал от холода. Когда я был в безопасности, а Моргул убивал отца, мать, братьев. Для меня нет чести.
Все молчали. Сквозь откинутый полог шатра становилось видно, что светает.
Он говорил дальше:
– А для тех, у кого она есть… Ангмар – это враг. А Рудаур – предатели и отребье. Они словно черви или навозные жуки. Их не убивать надо, их надо давить!
Голвег смотрел ему в лицо, надеясь встретиться глазами и взглядом сказать: успокойся. Успокойся, как ты был спокоен эти два года.
Но Аранарт по-прежнему глядел в никуда.
– Так, чести у тебя нет, – проговорил Броннир. – Но люди еще говорят о совести. Что скажет она?
– А совесть, – отвечал князь, – меня будет грызть сильнее за одного павшего эльфа, чем за сотню рудаурцев, перебитых спящими. Впрочем, – он заговорил своим обычным тоном, – это ваш бой и решать вам. Прошу простить меня за несдержанность.
– Когда? – негромко сказал Кирдан, возвращая их к делу.
– Чем скорее, тем лучше, – отвечал Аранарт.
– Что, – усмехнулся Броннир, – собрать эльфов и прямо выехать с восходом?
– А это возможно? – совершенно серьезно спросил князь.
– Если нужно.
– У нас есть… – Аранарт стыдился срыва и мучительно подбирал слова, – одна сложность. Эарнур. Ему не слишком понравится этот план. Особенно если он будет исходить от меня.
– И? – заинтересованно посмотрел на него лорд нолдор.
– И я бы просил, чтобы вы…
– …выступили немедленно, пока Эарнур еще не омыл свои очи, восстав ото сна?
Все улыбнулись.
– Хорошо, – кивнул Броннир.
– Владыка Кирдан, я просил бы, чтобы и твои всадники…
– Хорошо, – отвечал тот.
– Нашего пусть кто-нибудь прихватит бежать у стремени, – небрежно заметил Голвег.
Кирдан молча кивнул.
– Так, – Броннир чуть щурился, предвкушая скачку и битву (как они с Хэлгоном похожи!), – мы выйдем с восходом, как раз к ночи будем там и к завтрашнему восходу разберемся с рудаурцами. Через два… нет, давайте считать – через три дня Ривенделл перейдет Седую. Пара дней на раненых и отдых. Ну и еще день на север. Когда вы выйдете на ваши холмы?
– Мы выйдем быстрее, – ответил Кирдан, – чем туда доберется Моргул. И вы – быстрее. И мне это не нравится.
Гондолинец пожал плечами:
– Будем надеяться, что у рудаурцев будет или орк на варге, или хоть какой-то всадник. Да, Аранарт, что передать от тебя Элронду?
– Ты – гонцом?
– А что не так? – древний эльф смотрел самым старательно-удивленным взглядом.
– Но ты… ты же…
– Ты – потомок владыки Тургона, моего лорда. Равно как и Элронд. Ты полагаешь, что я недостаточно знатен, чтобы быть гонцом между вами?
Ветер.
Ветер, бьющий в лицо от стремительного бега.
Ветер, летящий сквозь тебя.
Тебя нет. Ты разодран этим ветром на тысячу лоскутов, и они бьются в яростных потоках воздуха.
У тебя нет ни прошлого, ни будущего. Нет тела – ты не ощущаешь его. Нет ног – они не отталкивают землю прочь, они – тоже часть ветра. Есть только левая рука, сжимающая ремень стремени и прижатая ногой кого-то из фалмари.
У тебя нет имени. И это прекрасно. Ты не должен никому и ничего. Некому служить. Не от кого прятаться. Ты должен только ветру – лететь навстречу.
Твои глаза открыты, но у тебя нет зрения. Этого хватит, чтобы не споткнуться, но мест, по которым вы мчитесь, ты не видишь. А видел бы – так не узнал. У тебя нет памяти.
Голод? Жажда? Что это? Ты не знаешь.
Только мчаться. Мчаться сквозь мир.
Быть частью того живого существа, что зовется – отряд. Тебя нет. Он есть. Он летит на юг. А ты – неподвижен в нем.
Ощущать мерное дыхание этого многорукого и многоногого монстра. Ощущать стократное биение его сердца, единого сердца, как един для всех вдох и выдох.
Жить в той подлинной реальности, где – тебя – нет.
Как было тогда.
Когда сотни лет – и в Свете Древ, и под звездами, и под Солнцем и Луной – ты был больше чем жив. Потому что ты был огромен. Стократно сильнее, чем может быть эльдар. Ты был жив – и прав.
Прав всегда и во всем. Сотни сердец бьются в унисон, но разум один. Как может рука или нога не повиноваться ему? Это счастье – быть частью.
И ярче всего ты ощущал жизнь, когда нес смерть. Ты и сейчас готов ее нести. Ты жив для того, чтобы убивать.
Ты не сражаешься. Ты убиваешь. Для тебя нет победы – ведь тебя самого нет. Нет ненависти. Нет злобы. Нет торжества. Ты словно ветер, сметающий сухие листья. Ветру всё равно. Орки? Эльфы? Люди на сей раз?
Летняя ночь близилась к концу. Скоро.
– Мерзко резать спящих, – обернулся Броннир к своим.
Всадники, слышавшие его, кивнули.
Всё так. От одной мысли, что будешь убивать тех, кто беззащитен перед тобой, – гадко. И слова «не твоя вина, что у них плохие дозорные» не послужат оправданием. Перед другими – может быть. Но перед собой – нет.
Потери? Но им легче погибнуть, чем веками жить с душой, словно грязью заляпанной.
Броннир поднес с губам рог и звонко протрубил. Еще несколько эльфийских рогов подхватило.
За этот год с лишним лагерь рудаурцев превратился в неплохой поселок. На берегу Седой – палисады, башни. Как ни хороши эльфийские стрелки и как ни плохи те, что на правом берегу, – а только пока колчаны слуг Ангмарца не опустеют, эльфам Последний Мост не перейти.
Последним и станет. В точку название.
А колчанов на правом берегу много…
Зато с запада и севера удара никто не ждал. Да и с чего бы его ждать, если эти земли принадлежат Рудауру с той поры, как само княжество родилось, а уж когда Форност стал столицей Короля-Чародея, то и подавно! Лень возиться с палисадами… хорошего леса тут не так и много… лучше домик выстроить, а то снежной зимой в палатке не много угреешься, даже если под боком теплая молодка. Кормит Ангмарец досыта, еду присылает исправно, понимает: если они тут оголодают и уйдут искать пожрать – быть эльфам на правом берегу. В общем, кому война, а кому мать родна: сиди себе, посматривай за реку, эльфа увидишь – хвастайся… тьфу ты, в смысле – стреляй, ешь себе, скучно – жильё потеплее сооруди или на охоту отпросись. Жаль, выпивку не возят, ну да вокруг ягоды не перевелись, хотя и слабовато из них пойло.
И когда в предрассветной тишине, в самый сон на севере затрубили рога, то те, кто повскакивал, не могли понять, что это.
А потом стало поздно.
От пения нолдорских рогов (не спутаешь с могучим ревом рогов фалафрим, перекрывающим любую бурю) он проснулся от того сна наяву, в котором бежал тропами прошлого.
Так бывает у человека: открыв глаза, вспоминаешь сон – и стыдишься его. Потому что увидел то, чего сам о себе знать не хочешь, что прячешь в самых потаенных уголках души…а сон вытащил это и сказал: смотри, ты на самом деле – такой.
Значит, Мандос не изменил ничего. Значит, по-прежнему способен убивать не думая и не глядя. Так стрела поражает цель. Значит, рад вернуться в такой отряд… и это теперь просто: многие из парней Голвега готовы к этому, да и Аранарту, кажется, осталось меньше шага.
…тем временем они влетели в лагерь рудаурцев и началась рукопашная. Кто-то из этих успевал схватиться за оружие, кого-то кони затаптывали спящими, из какого-то шатра, визжа, выбежали молодые женщины в одних рубашках (эти-то что тут делают?!), вдалеке слышался звон оружия – там успели не только проснуться, но и вооружиться.
Надо обрушить частокол на берегу. Главное – открыть мост.
…и будешь как раньше – всегда силен и всегда прав. И счастлив. Пока чья-нибудь стрела в сердце тебя не разбудит от этого сна наяву.
В бою нельзя думать. Но тело движется само, эльф быстрее человека, тем более – сонного или перепуганного, даже если эльф и позволяет себе самоубийственную роскошь – думать.
Пробиться к частоколу. Остальное неважно.
Нельзя думать? А то что? Убьют? А не убьют – пойдешь вперед, сильный и счастливый. Рудаурцы – хуже орков. Это так просто. Орков Нагорья когда-то уничтожали всех. У них нет женщин – есть самки. Нет детей – есть детеныши. Рудаурцы – хуже орков. И оскверняют землю Арнора. Твоего Арнора. Сосновое Нагорье твоим не было. Всё будет оч-чень просто… и привычно. Ты умеешь это делать. Не совсем это… научишься. Сказано же: рудаурцы – хуже орков. Быстро научишься.
А у частокола собрались серьезные. Им не отступить отсюда. Смертники. Нет бы бежали в разные стороны. А они встали, чтобы не дать открыть мост.
В Мандосе будет время сравнить – хуже они орков, не хуже… А сейчас – размяться не хуже чем в Первую Эпоху.
Ты стремителен и страшен. Глаз человека не успевает за тобой, меч человека рубит воздух там, где только что был ты. Сколько-то нолдор бьется рядом – не разглядеть лиц, не узнать имен, но чувствуешь их движения как свои, понимаешь их, как самого себя. Первый раз сражаешься рядом, а словно всю жизнь спина к спине… Вот что значит – общая выучка.
Этих, у частокола, всё меньше. Перешагиваешь через мертвых ли, еще ли живых… скоро бревна будут сброшены в Седую. Скоро.