Хэлгон медленно кивнул. Он хорошо понимал сына.
– И тогда появился он. Финнелах, его тогда иначе и не звали. Он спросил: «Ты хочешь отомстить?»
– И ты ответил «да».
– Я не ответил. Я просто пошел на его корабль.
– Его корабль?
– Ну… не его, конечно. Но… ты никогда не видел, как командуют капитаном?
– Я видел не так много капитанов, не забывай, – возразил былой разведчик.
– Да, прости. Так вот, это было несколько кораблей, очень маленьких – на дюжину гребцов или даже меньше. Их всех вел он. Куда и как мы шли – я не знаю. Мне было всё равно.
Хэлгон снова молча кивнул.
– Где-то причалили. Спрятали в камышах наши ладьи. Шли на восток, больше дня. А потом был большой орочий лагерь.
– Который вы перебили.
– Да, – коротко отвечал Аллуин. – Днем.
– Солнечным? – приподнял бровь аглонец.
– Я не помню. Но солнце тогда светило редко.
Хэлгон не ответил. Как светило солнце в те годы (и светило ли оно вообще) он не мог бы сказать, несмотря на всю эльфийскую память.
– А потом, – Аллуин говорил совершенно спокойно, так говорят о давно пережитом, – Финнелах сказал мне: возьми орочий меч, им удобнее. Я спросил, что удобнее. И он ответил…
– …головы рубить, – подхватил Хэлгон. – А если у кого из орков был топор, то им еще лучше. Всё правильно, нужно быть уверенным, что ни один не выживет и не расскажет о вас.
– Он именно так и сказал.
– Умный мальчик. Он же был таким молодым тогда.
– И еще он сказал: не думай – мертв орк, ранен. Просто руби и всё.
– Совсем умный мальчик, – кивнул Хэлгон.
– Да.
Голос Аллуина был холоден и ровен, как гладь предрассветного моря.
– Что не так? – нахмурился пес Келегорма.
Аллуин молчал, ища и не находя слов. Тогда он не знал, как объяснить это Гил-Галаду. Сейчас – отцу.
Но и тогда, и сейчас его поняли.
– Это же просто падаль. Это уже не враги. Но если выживет хоть один…
– Он сказал этими самыми словами. И добавил, что раньше они не добивали раненых врагов. И расплатились за это гибелью Бритомбара и Эглареста. А сейчас, если Моргот узнает, что Морской Народ бьет орков всё равно… он напомнил мне, что в Арверниэне моя мать.
– Оч-чень разумный мальчик.
Они замолчали. Небо медленно серело. Поднимался утренний бриз.
– И ты не смог? – спросил Хэлгон.
– Я смог, отец. Конечно, я смог. Финнелах был прав. И потом – он мой командир, я должен выполнить его приказ.
– Правильно, – кивнул аглонец.
– Я взял орочий меч и, как он и сказал, просто рубил и ни о чем не думал. Мертвое, еще живое…
– Правильно.
– Но, отец, я хочу, чтобы ты знал: с того дня я ни разу больше не брал в руки оружие.
– Правильно, – в третий раз сказал Хэлгон.
Аллуин резко обернулся к нему.
– Ты говоришь: правильно? Ты?!
Хэлгон чуть улыбнулся сыну.
– Конечно. Ты узнал войну – по-настоящему. Ты понял: это не для тебя. И ты отказался. Ты всё сделал правильно.
– Я думал, ты…
– Буду осуждать за то, что ты не умылся кровью, как я? Ты плохо знаешь меня, мой мальчик…
– Да, отец.
Хэлгон нахмурился, словно ища совета у бледнеющего неба.
– Аллуин, для нас в этом мире есть два пути. Я не знаю, как их именуют Мудрые, но я их для себя зову путь Пламени и путь Света. Я выбрал один, ты выбрал другой. Какой лучше – спрашивай не меня. Но я скажу тебе то немногое, в чем уверен: избери свой Путь и будь верен ему. Несмотря ни на что.
– Спасибо, – тихо отвечал сын.
– И… – он продолжал, говоря скорее не сыну, а самому себе, – если придется выбирать между Путем и волей своего лорда…
– Путь? – спросил гондолинец.
– Нет, – прищурился аглонец. – То есть да, Путь. Но так, чтобы выбирать между не пришлось.
Они замолчали надолго. Мерно вздыхал Белегаэр.
– Что ж, ты прав, мой капитан, – улыбнулся Хэлгон, – даже если бы сейчас была Предначальная Эпоха, я бы ушел, а ты бы остался. Так и надо.
Аллуин улыбнулся в ответ.
– А если однажды твое сердце скажет тебе благородную глупость о том, что ты живешь в тиши и покое, а в это время твой отец рискует жизнью где-то там на востоке… – Хэлгон вздохнул, положил руку ему на колено, – просто запомни: в крови и грязи войны нет ничего дороже, чем знать, что те, кого ты любишь, в безопасности. Просто запомни это.
Тропами Ангмара
Ангмар.
Старый, верный враг.
В мире, где всё меняется так быстро, где почти вчера звал князем одного, а сегодня зовешь так его внука, верную вражду ценишь не меньше верной дружбы.
Должен бы ненавидеть твои островерхие горы, а только нет иного чувства, кроме щемящего возвращения. Кровные родичи мы с тобою, Ангмар. Допьяна ты выпил нашей крови. Допьяна мы выпили твоей.
Те же тропы, что и века назад. Тайный путь от схрона к схрону, известный лишь охотникам. И дичи – той, что на двух ногах. При Аргелебе ты был дичью, только вот не поймали. Сейчас дичь – они. И не знают, что охотнику известны лёжки.
От родных селений они уйдут… как далеко? Вряд ли дальше, чем за день пути. Ну за два. Они же уверены, что враги здешних троп не знают. Зачем глубже прятаться. А так – и семья недалеко, и сам скрыт. И, пожалуй, не побегай он тут дичью, не… ну, нашел бы, конечно, но прямиком не вел бы, как сейчас.
А вот они.
Три десятка. Крупная добыча по нынешним временам.
Три десятка отцов, которые воспитают детей в ненависти и мести. Интересно, только Королю-Чародею было позволено иметь несколько жен? Если нет…
…хотя – кому мстить? Артедайна нет, Арнора тем более.
И Ангмара не будет.
Странно, ни капли желания рассчитаться. Они убивали нас веками, они уничтожили нашу страну, а ты их будешь бить… словно дичь. Надо настрелять – значит надо.
Только не сразу.
Сиригван, возвращайся, но через юго-запад, там их селение. Приведешь туда отряд. Припасы там наверняка есть, собирались же они этих подкармливать. А теперь это наша законная добыча. Да, в смысле – арнорская. Два дня тебе на обратную дорогу, неделя нашим добраться. А мы пока посмотрим окрестности. Всё может быть… к ним гонец, от них гонец. Если ничего интересного – на десятый день перестреляем их. А если будет что-то – я вас заранее встречу.
…когда арнорский отряд вошел в селение, сопротивляться там было, в общем, некому. Мальчишек, возомнивших себя мужчинами, и обезумевших от ненависти женщин связывали и запирали. Съестное забрали, но не дочиста. Да и осень впереди, им рук будет не хватать, а что собрать – как раз есть.
– Я думал, – сказал Голвег, – если доведется мне войти в Ангмар, я же вырежу их, всех до одного. За наших. А тут смотрю: бабы и бабы. Злющие и ругаются не по-нашему. Тьфу!
– А если бы она не ругалась, ее зарезать было бы легче?
– Да ну тебя, Хэлгон, с твоими шутками!
Единственное, что потребовал сделать нолдор, это снести кузницу. И сжечь дом кузнеца. Умом он понимал, что теперь, когда Король-Чародей бежал, больше не будет создано ни одного ангмарского клинка, что страшной силы назгула нет ни в кузне, ни в инструментах… умом. А сердце требовало очистительного пламени.
Тропами Арнора
«Заразная северная болезнь», которую Суретир подхватил в лагере раненых, стала заметна всем, кто общался с тысячником последние недели. Всегда веселый и открытый, он стал молчалив.
На следующий день после того он ждал, что рога фалафрим возвестят войску о Короле, ждал, что голос Аранарта «Я наследник Элендила, Король людей Запада» прогремит с вершины и воины просто поверят ему, как верили раненые… Суретир ждал с утра… значит, к полудню… заполдень… он пытался заниматься делами своей тысячи, готовый, что в любой момент они всё бросят и устремятся к Королю… тени удлинялись, солнце снижалось… а, значит, на закате? конечно, на закате, когда его словно золотом одевает… солнце село – и ничего не произошло.
Завтра?
Назавтра его ждали на совете.
Суретир поспешил туда в большем нетерпении, чем влюбленный на свидание. Они будут решать, как всё это лучше сделать. Конечно. Такое событие надо спланировать заранее.
Аранарт держался, будто ничего не произошло. Правда, он перестал прятаться за Кирдана, говорил сам… о сущей ерунде – разведке в Ангмар, отрядах к горам, свежих сотнях щитоносцев, которых надо подтянуть к ущельям, обозе… Суретиру хотелось спросить его «Государь, а когда же…» – но его порыв как огонь песком гасил будничный тон Аранарта и самые скучные из дел, которые, по словам Короля, были сейчас важнейшими.
С совета тысячник ушел пьяным без вина. В своем шатре он сильно уменьшил запас хмельного, взятый из родного Лебеннина, но не стало ни легче, ни проще.
Потом был переход к горам и прочая военная повседневность.
Чего. Ждет. Король?
Полной победы и возвращения в Мифлонд? Там и затрубим?
Нет.
Суретир был хорошим командиром, и сейчас, когда первое изумление миновало, он видел: Аранарт не ждет. Гондорец вспоминал хмурое лицо Короля: он выполнил тяжелую и неизбежную работу, и… И – что?!
Он Король, хочет он того или нет! Опасается, что его права оспорят?! – да стоит только сказать об исцеляющих руках…
…Суретир понял, что не скажет об этом. И сам не скажет, и ни один из бывших раненых не говорит. То, что случилось в те сияющие счастьем дни, было слишком чисто и слишком близко к сердцу, чтобы об этом можно было говорить. В первые дни после тысячник ожидал, что всё войско вскоре узнает… не узнало. Молчали, и не из скрытности. И сам Суретир молчал.
Заразная северная болезнь.
Королевскими руками не лечится, прямо наоборот.
Ну и что?!
Пусть и ни слова об исцелении, но он был и остается законным наследником. В нем кровь и северной, и южной ветви, он – наследник Исилдура или наследник Элендила, пусть законники считают, как хотят; он выиграл решающую битву (Рилтин, Ненар и Талион успели рассказать во всех подробностях… а мы-то считали, что командовал морской эльф!), он выигрывает войну, а Эарнур… все видели, как Эарнур бежал от Ангмарца.