Зеленые холмы. Круглые двери норок. У калиток – цветы позднего лета. Оранжевые тыквы в огородах сияют издалека, словно десятки солнц, решивших спуститься на землю.
На землю, где не прошелся огонь войны.
На двух всадников-Верзил, едущих рысью, хоббиты, сплошь занятые на грядках, обращали внимание ровно настолько, чтобы метнуть недовольный взгляд: опять покупать приехали… платят они, конечно, хорошо, ничего не скажешь, а только зимой глодать, что ли, это золото… ни тебе пирушку устроить, ни спать спокойно под треск ломящейся от запасов кладовки. В общем, ездят тут всякие.
Заполдень арнорцы добрались до Южной Чети, там уже дорогу к Мышекорю указывали охотно. Наконец они подъехали к холму, в крутом склоне которого была дверь, а пологий был покрыт дремучими зарослями табака.
Аранарт и Хэлгон спешились. Несколько мгновений они стояли в молчании, которое было красноречивее слов. Страшно разорвать этот счастливый сон наяву. Страшно впустить в этот мир ледяной ветер Войны.
Потом воины чуть кивнули друг другу: пора, и Аранарт позвал спокойно и громко:
– Хозяин!
В табачной чаще послышалось движение, потом широкие листья зашевелились, и перед незваными гостями появился Дрого Мышекорь. Хэлгон вопросительно взглянул на Аранарта: такой? Тот ответил движением ресниц – да, именно таким он и был в том сне. Разве что одет как все, а не в ту странную одежду.
– Таки надумали купить табаку? – крикнул он еще издалека. – Если нет, то ступайте отсюда, ваши тут уже были! Всё вывезли до зернышка, вот разве пустые мешки вам продать могу! Даже даром их отдать!! – гневно добавил он.
Аранарт молчал, вынуждая грозного хозяина подойти к калитке.
– Ну, доброго вам дня, – хмуро сказал хоббит, пристально глядя на арнорцев. Опытный купец, он понял: эти приехали не за урожаем. Тогда для чего?
– Вы Дрого Мышекорь? – спросил Аранарт, наклонив голову в приветствии.
– Он самый.
Хоббит без особой приязни распахнул калитку. Аранарт прошел, Хэлгон задержался, ища, как бы привязать лошадей, чтобы они не объели здешние цветы.
– Я привез вам вести о Перри, – негромко сказал арнорец.
Радость во взгляде: наконец-то! Ожидание. Опасение. Испуг. Нежелание поверить. Десятки версий разом: ранен? как ранен? насколько тяжело? что, совсем тяжело? да не может быть же…
– Он погиб, – договорил Аранарт.
Огромные глаза на побелевшем лице хоббита.
Аранарт смотрел прямо на него. Он знал по себе, что, когда подкашиваются ноги от такой вести, то надо за что-то держаться. Не обязательно руками. Можно и взглядом.
Было бы за чей взгляд держаться.
– Вы… видели? – едва слышно проговорил осиротевший отец.
– Да, – спокойно сказал Аранарт, отсекая все напрасные надежды. – Я видел. Его и остальных.
– Все?! – задохнулся от ужаса хоббит.
Князь молча кивнул.
– Почему?! – раненым зверем взревел Дрого. – По-че-му?!
– У них не было доспехов, – ровным тоном. Тон тоже может быть опорой. – Лучникам пришлось пойти в рукопашную.
Хэлгон, наконец устроивший лошадей безопасно для цветников, подошел, привычно встал на полшага сзади.
– Ты что кричишь? – дверь норки открылась, и вышла хозяйка. Недовольно воззрилась на мужа и странных Верзил.
– Петуния, Перри… Перри..! – со слезами в голосе.
– Ранен? – с надеждой выдохнула она.
Аранарт покачал головой.
– Нет! Нет, слышите!! – закричала мать, вихрем сбежала вниз и с кулаками набросилась на Аранарта, яростно молотя по его кольчуге. Князь стоял неподвижно, позволяя ей выплеснуть отчаянье.
«Руки рассадит, – подумал Хэлгон. – А есть ли у нас чем перевязать?»
– Петуния… ну ты что делаешь? – Дрого оттащил жену от арнорца, она повисла у него на шее, обмякла и заплакала уже тихо.
Аранарт смотрел на них с участием, и хоббит уцепился за его взгляд как за последнюю ниточку, связывавшую его с еще живым сыном.
– Вы… видели? – спросил он, и на сей раз вопрос означал, видел ли он Перри в битве.
Арнорец кивнул.
– Он был… вашим… – военные слова не давались хоббиту.
– Я был его командиром.
– Расскажете?
– Да.
– Пойдем в дом-то… – Дрого огляделся, словно в первый раз увидев собственную усадьбу и не понимая, как он оказался здесь. – Что же я вас во дворе держу?
Он повел рыдающую жену вверх по лесенке – плоские камни в склоне холма. Арнорцы следом.
Хэлгон украдкой взглянул на Аранарта, но тот был действительно спокоен. Не скрывал за бесстрастием напряжение, как и год, и полгода назад; но это не было и равнодушием очерствевшего от утрат сердца. Он приехал сюда утешить и поддержать – и сейчас был занят этим делом. Так же целеустремленно и продуманно, как он делает всё остальное.
Чтобы войти в нору, им понадобилось согнуться – и там уже не разгибаться. Они подошли к столу, всё же не решаясь сесть без приглашения, но безмолвно прося об этом. Дрого им кивнул, они сели.
– Собери им поесть, – сказал хоббит жене. Обернулся к арнорцам: – Вы же от самого Тракта сегодня скакали, да?
– Им?! – взвелась Петуния. – Они живы-здоровы, а Перри погиб! Да где они были, когда он… когда его..!
– Хэлгон был, – Аранарт говорил медленно и негромко, и рыдающая хозяйка невольно затихла, прислушиваясь к его голосу, – в десятках лиг от поля нашего боя. Он был ранен, и для человека его рана стала бы смертельной.
Только тут Дрого осознал, что второй – эльф.
– А я… – он помолчал, – я был там, где этого требовал мой долг. И поверьте, если бы я встал с мечом рядом с Перри, это бы его не спасло. Но погубило бы многих других.
Петуния отвернулась и чем-то яростно загремела у очага.
Дрого сел за стол. Сказал:
– Не сердитесь на нее.
– Ну что вы… – мягко ответил Аранарт. Но этот теплый, участливый тон странно не сочетался с его спокойным взглядом. Так смотрит лекарь на больного: дескать, жар? правильно, при такой болезни он и должен быть, делаем то-то и то-то.
– У вас у самого-то, сударь, тоже? – осторожно спросил хоббит. – Кто?
– Все, – качнул головой Аранарт. – Отец. Мама. Братья.
– О-ох, – выдохнул Дрого.
Петуния почти швырнула им тарелки, но большую миску со свиным рагу всё же поставила на стол аккуратно. Принесла бутыль браги, стаканы, но сама осталась стоять, не желая сидеть за одним столом с теми, кто не уберег Перри от гибели. Ведь готовила сегодня это рагу, думала – сядем, поедим вкусного… а теперь вот и кусок в горло не идет. Вот чтоб им всё это съесть, Верзилам окаянным, они лопать чужое горазды, а закрыть в бою сыночка… кровиночку…
От слез снова свело горло. Мать ушла вглубь норки – выплакаться.
Дрого разлил по стаканам.
– Что ж, светлая память, – сказал он.
– Светлая память, – в один голос отозвались арнорцы.
…и хоббитскому лучнику, о котором и не вспомнят людские хронисты, и князю Арведуи, и гордой Фириэли… Светлая.
– Хозяин, вы куда делись-то? – дверь открылась, но дневного света не стало больше: проем был почти весь закрыт плечистой фигурой. – Вы чего за стол уже сели? Вы… чего?
– Ян… – Дрого встал, вопросительно посмотрел на Аранарта, тот кивнул. – Ох, Ян, беда у нас…
Дюжий хоббит переводил непонимающий взгляд с Мышекоря на его странных гостей.
– Садись, Ян, садись. Я сейчас тебе стакан принесу.
– Вы отец Улти Хренкеля? – спросил князь.
– Угу. А что он натворил-то? Говорил я ему, сорванцу…
Под взглядом арнорца хоббит осекся.
Дрого принес еще прибор, хотя тарелка что ему, что Яну вряд ли понадобится. Разве куском хлеба горе зажевать.
– Ян, Улти твой и мой Перри… а! – закусил губу, не в силах продолжать. С мольбой взглянул на Аранарта.
– Ваш сын и другие хоббиты пришли к нашей армии, – ровно произнес тот. – Сражаться против Ангмара. Бой был жестокий, а у них не было доспехов. Они все погибли.
– Это как? – непонимающе переспросил Ян.
Все молчали. Было очень тихо, и слышно, как у себя плачет Петуния.
– Это как же? – повторил хоббит. – Я думал: вернется, выдеру его, будет знать, как из дому бегать… Да нет, вы, верно, ошиблись, – он уперся рукам в стол, тот заскрипел под его весом.– Откуда вам и знать-то моего Улти?! Это другой кто погиб!
– Они были в моем отряде. Я был знаком с ним.
– Это правда, Ян, – проговорил Дрого.
– Не-ет, – взревел Хренкель, ударил кулаком по столу так, что тарелки подскочили, а один из стаканов упал. – Нет, говорю вам! Вернется, я уж покажу ему, сопляку, и как удирать, и как пугать! Да я с него за такое…
Аранарт молчал. Было видно, что он готов ждать столько, сколько потребуется.
– Ну нет же… – с мольбой проговорил хоббит. – Ну скажите же, что нет…
– Выпей, Ян, – сказал Дрого. – Осиротели мы с тобой. У тебя хоть девчонки остались, а я… ох.
Они выпили в молчании.
– Вы обещали рассказать, – Дрого проглотил комок в горле.
– Да, – кивнул Аранарт.
Но внезапно заговорил Хэлгон:
– Поесть ему дайте. Я пока расскажу.
– Тебя там не было.
– Расскажу о том, где я был. Ешь и не спорь. Стынет же.
Князь подчинился, а нолдор стал рассказывать.
Он говорил о войске Гондора, о первом сражении, о взятии Форноста, о бое у Последнего Моста. Хэлгон говорил и знал, что хоббиты его не слышат и, перейди он на квэнья, не заметят этого. Он говорил не за тем, чтобы рассказать.
Он говорил, чтобы не было этой давящей тишины с рыданиями матери в глубине норки.
Он говорил, потому что выучил: люди (а хоббиты в этом не отличаются) слышат не то, что сказано, а то, как сказано. И рассказ – это утешение, которое успокоит, а не растравит души, как это сделает разговор о потере и сочувствии.
Он говорил, чтобы дать Аранарту поесть. Чтобы дать ему передохнуть.
Князь ел быстро, но без спешки. Походная жизнь приучила. Дрого (купец остается купцом всегда, и глаз у него наметанный) вдруг понял, что его гость лжет, пытаясь выдать себя за командира небольшого отряда. И в Брыле, и в Тарбаде он видел разных Верзил, и этот был не из простых. Простые так ложку не держат. Простые над миской наклоняются, а этот сидит прямо, ложку высоко ко рту несет, и хоть бы капля подливы с нее упала.