– Ты прав, – отвечал эльф. – Похоже.
– На что похоже? – не понял дунадан.
– А ты не помнишь? Ты в самом деле не помнишь?
По лицу Аранарта было ясно: в самом деле.
– Дом Тома Бомбадила. Такой же холм, скала… посмотри, вон там орешник, а рядом лаз пещеры. Как раз так дом Старейшего и стоит.
– Хэлгон. Ты забываешь, что я не эльф. Орешник я вижу. А пещера… она там действительно есть? Впрочем, кого я спрашиваю…
Они поднялись, и пещера действительно нашлась. И понятно, почему в ней никто не жил: холм был богат на пещеры, но они были на севере, где тянулись скалы, переходя в гряду других холмов. А эта, обращенная к юго-западу, была одиночной. Зачем жить на отшибе?
День прошел как обычно в любом поселке, когда там появлялся Арамунд. Всё было спокойно – ни врагов, ни пустых волнений.
…а если забраться на скальник, то оттуда должен быть великолепный вид. В военное время был бы незаменимый наблюдательный пост. А сейчас бесполезен. Просто красиво. И тропинка туда за эти годы уже утоптана, удобная такая.
Вечером Аранарт изумил всех, сказав, что они с Хэлгоном заночуют в той одинокой пещере. Что ж, с вождем не спорят, а несколько кусков торфа и лишний тюфяк, набитый сухой травой, дать нетрудно.
Ночью они сидели вдвоем на земле у очага, наспех сложенного из небольших камней. Сидели, слушали пламя и вспоминали дом Старейшего.
И изрубленный сухой вяз.
Снести умершее прошлое, как бы хорошо оно ни было. Снести своими руками. Самому перерубить главный корень. Засохший корень.
И через сто лет придти посмотреть, что вырастет.
Он просил Знака, забыв о том, что Знак был ему дан. Давным-давно. Заранее.
Перед рассветом он поднялся на скальник. Хэлгон взглядом спросил, можно ли с ним, Аранарт кивнул и перестал думать о присутствии эльфа.
Холмы, леса, низину – всё окутывал туман. Белая, белая шерсть покрыла весь мир, а потом Вайрэ и ее ткачихи соберут ее, спрядут из нее нити и выткут новый гобелен судьбы.
Судьбы его народа.
У его народа снова есть судьба. Есть не только славное прошлое, но и достойное будущее.
Становилось светлее. На востоке проступали горы – он знал, что Хифаэглир отсюда не видны, их заслоняет Троллиное Нагорье. Вершины самых высоких деревьев решительно выбирались из тумана. Серый сумрак медленно сменялся рыжим.
«Небесные стригольщики притащили для Вайрэ мешок рыжей шерсти», – усмехнулся Аранарт. Его дыхание вырвалось белым паром.
Холодно сегодня. Трава снова в инее.
Ему важно было встретить этот восход.
Ему нечего было сказать и тем паче не о чем просить. Он предпочитал говорить делами, а не словами.
Дела его известны.
Ему остается только дождаться того мига, когда рыжий и грязно-белый туман сменится золотым.
…отец. Он ясно знал путь и шел по нему прямо и стремительно, как стрела пронзает тьму.
А ты идешь ощупью в тумане. Ночном.
Бык – не то прозвище, которым стоит гордиться. Упрямая и недобрая зверюга. Только под ярмом и бывает полезна.
Что ж, он таков, каков есть. Лучше стать вряд ли получится, раз уж за все эти годы не вышло. На таких, как он, пашут? ладно, будут пахать дальше. Глядишь, в двойное ярмо запрягут… интересно, с кем на пару? С кем бы ни было, потащим вместе.
Еще светлее. Рыжее сменяется оранжевым. Туман бледнеет. Проступают темные холмы, деревья низины.
Он будет делать свое дело. Так, как он понимает его. И вот поэтому ему так нужны Знаки. Не потому, что он так хорош и заслуживает их. Наоборот. Он не заслуживает. И именно поэтому они нужны. Необходимы.
Над миром растеклось легкое сияющее золото. Невесомое, радостное, оно пахло морозцем и щекотало ноздри, оно мягкими волнами перекатывалось через холмы, оно очищало душу от всего внешнего и наносного, чтобы душа стала такой же легкой, как это сияние, оно изгоняло из сердца сухую труху сомнений.
Это был всего лишь туман в лучах взошедшего солнца.
Это было всего лишь счастье.
Это была всего лишь Истина.
– Хэлгон, – Аранарт критически осматривал их будущее жилище, – а скажи: этот лаз можно расширить?
Нолдор пожал плечами:
– Без инструментов точно не знаю, но кажется, да. Если несильно и слева. Справа, думаю, не стоит трогать, там скала может…
– Понятно, – кивнул дунадан, прерывая.
– И зачем тебе?
– Может получиться удобная кладовка. И очаг недалеко, будет сухой.
– А тот отнорок чем тебе не нравится? – удивился эльф. – Готовая кладовая. А что очаг далеко – так просушишь. Жаровню поставить.
– А если туда поставить две жаровни, то тепло будет и в любой холод, – кивнул Аранарт. – Так что этот отнорок занят.
– Чем?
– Кем. Детьми.
Удивление имеет столько же оттенков, сколько цветов у солнца на восходе. От будничного «не ослышался ли я?» до восторженного «ты решил жениться?!» и светлой надежды «неужели вокруг меня будут бегать дети?..»
– Ну, не в ближайшее время, – ответил Аранарт на всё разом, – но жениться теперь надо.
– «Надо», – повторил эльф. Сказанное дунаданом распадалось на отдельные слова, смысл которых не складывался во фразу.
– Я наследник Элендила, – пожал плечами, – я должен жениться, у меня должны быть дети. И спать они должны в тепле.
Последнее «должны» Хэлгон понимал. Но остальное… всё существо эльфа противилось тому, что семья – это тоже часть Долга. Семья – это только мое, это живой трепет сердца, а не чеканная поступь того, что выше тебя…
Он знал, что у людей семья не всегда начинается с любви, он видел браки, заключенные по согласию, – и видел любовь, которая приходила к этом супругам позже, любовь, которая оказывалась глубже и сильнее юношеской. Но такие пары были хотя бы знакомы! решение вступить в брак шло у них от сердца… а не от долга.
– Не смотри на меня с таким ужасом, – мягко улыбнулся Аранарт. – Всё это будет еще нескоро. Наверное. И, чтобы жениться, нужно, чтобы было, куда привести жену.
– А у тебя нет даже кладовки, – охотно подхватил игру Хэлгон.
– Вот именно.
Аранарт помолчал и продолжил серьезно:
– Отец и мама поженились по воле Ондогера. Почти по его приказу, сколь я понимаю. А более любящей пары я в жизни не видел. Так что брак по Долгу – это не так страшно, поверь.
– Я поверю, – сказал Хэлгон. – Но только потому, что твои слова обычно оказываются страшнее того, что ждет нас на самом деле.
Хэлгон отправился к Голвегу: отнести и забрать. Отнести весть, что у Арамунда теперь есть жилье и что до сухой весны он точно никуда оттуда не денется. И забрать те бесполезные, но дорогие сердцу вещи (вроде мифлондских кольчуг), что четверть века лежали у их товарища.
Идя на северо-восток, Аранарт рассчитывал потратить два-три месяца на то, чтобы обойти поселки. Теперь это время оказалось свободным: что тут всё в порядке, он уже узнал, а все, кому нужен его совет или просто хочется поговорить – все они доберутся к нему сами.
Удобно это: иметь свое жилье.
Не желая одалживаться едой и мехом, он ходил на охоту – со здешними следопытами, знающими лес наизусть, с юношами, сияющими от гордости: идут вместе с вождем, или один. Гости потянулись, их надо кормить, а жители Утеса вовсе не рассчитывали на те толпы, что перебывают здесь за зиму.
Особых угощений он им не предложит, но хотя бы кусок жаркого будет всегда.
Аранарт решал заранее, чем он их накормит и где положит спать. Он не предполагал, что его ждет совсем, совсем другая сложность.
Когда арнорцы узнавали, что Арамунд обзавелся жильем, и иссякало первое изумление, то все произносили одну и ту же фразу: «Но у него же ничего нет!» Мужчины и женщины. Старые и молодые.
Значит, надо помочь вождю! Надо принести ему..!
Чем дольше было идти, тем меньше с собой брали. И то хорошо…
К концу первого месяца Аранарт молча взвыл.
Хэлгон еще не вернулся, так что будущая кладовка пока оставалась девственно-пустой за узким лазом. Зато отнорок, предназначенный для принцев, заполнялся разными вещами так быстро, что это было похоже на сход лавины. Неотвратимо и жутко.
Принести орехи, травы, ячменную и желудевую муку и прочее догадывались лишь немногие. Зато словно сговорились нести посуду.
Разную.
Красивую и простую.
Для очага и для стола.
Отказаться было невозможно.
Брать – безумие.
Отправить все излишки к Голвегу? Будут большие пиры, там пригодится? Нет, нельзя. Обидит этим даривших. Да и потом: кто дотащит все эти котлы, миски и кубки?
Выход надо было придумывать немедленно.
Пришел Тредор, принес небольшие туеса для муки (лучше бы принес муку!). Перед старым товарищем Аранарт мог не изображать радость и благодарность, он принял подарок со вздохом и молча повел Тредора в кладовую.
– Как тебя… – сочувственно произнес тот. Взял с одной из наспех сделанных полок деревянную миску – красивую, резную – посмотрел. Под ней стояли другие, явно одной рукой резаны, но каждая на свой узор. Вот же старался кто-то… наверное, себе на праздники, но тут решил отдать.
– Нравится? – сказал Аранарт. И попросил почти умоляюще: – А забери…
– Как можно?
– Почему нет? Рубаху с моего плеча ты бы взял?
– Но…
– А почему не взять посуду с моего стола?
– Так она не…
– Поставим на стол, поедим из них сегодня. Завтра заберешь.
– Но…
– Тебе, твоим они будут в радость?
– Да, но…
– Значит, решили.
Тредор вспомнил, что слово Арамунда – приказ, и только спросил:
– А мои ты потом кому отдашь?
– А кому понравятся, – честно ответил вождь.
С того дня каждый, кто приходил к Аранарту с подарком, уходил с ответным. Посуду несло большинство, но всё-таки не все, так что от излишков утвари вождь рано или поздно должен был избавиться.
Поток новой посуды к концу зимы иссяк: конечно, лестно знать, что твоя вещь потом уйдет к кому-то как та, что со стола Арамунда, но всё-таки…
Хэлгон, обежавший с новостями сколько-то поселков и вернувшийся под грузом двух кольчуг, сидел у очага и рассказывал: