– Ринвайн.
– Во-от как…
– Да. Если я вернусь без кольца, значит, отец действительно был последним. Род Вардамира исчерпал себя. Ар-Фаразон у нас уже был, ждать, пока в нечто подобное превращусь сам или мой потомок, я не буду. Нет – значит нет. Пусть правит род Манвендила. А в Ринвайне я уверен больше, чем в самом себе. И подчиняться ему мне будет нетрудно.
– Ох, Аранарт… почему нельзя просто пойти и вернуть кольцо? Почему опять всё как всегда?
– Ну, – он перевел дыхание и чуть улыбнулся, – ты сам только что говорил, что всегда у меня заканчивалось не так уж и плохо.
Две помолвки
Он задержался у Голвега на несколько дней. После этого разговора обоим надо было отдышаться.
…о таком молчат.
Говорили об обыденных делах: дозоры, поселки. Дети растут, поселки на пять семей становятся большими, надо думать, как расселять, куда расселять, когда…
Осторожно заговаривали и о походе на север. На следующий год – и как надолго? К роли наместника Голвег готов не был, а придется. «Если не вернусь через год, вводи в дело Ринвайна. Кто знает, куда там эти лоссофы перекочевали. Всё может быть». – «И сколько ты намерен их искать?» – «Откуда я знаю? Если я вернусь хоть через десять, хоть через двадцать лет, мы с Ринвайном уж как-нибудь не подеремся из-за власти».
Близился праздник солнцестояния. Народу в поселке прибыло: молодежи – повеселиться на пойменном лугу, старшим – поговорить.
– А холостым повысматривать, – многозначительно сказал он Голвегу.
– Решил наконец найти себе красавицу и умницу?! – просиял старый товарищ.
– Красавицы и умницы, – отвечал Аранарт, – пусть выходят за тех, кто влюбится в них. А мне хватит девушки с покладистым нравом, которая будет хотеть того же, чего и я: полной пещеры детей. Мальчишек.
– С покладистым нравом, говоришь? – переспросил Голвег и отчего-то вздохнул.
Аранарт вопросительно взглянул на него.
– Да была одна такая… – разведчик говорил неуверенно, словно решая, отвечать или отказаться, – тоже вот покладистость главным достоинством считала. Только наоборот: в будущем муже.
Вождь молчал. Он чувствовал, что старый товарищ приоткрывает дверь в какую-то очень дальнюю и сокровенную часть души, вроде запретного чулана в сказках… но Арамунд не героиня сказки, чтобы ломиться туда.
Захочет Голвег рассказать – расскажет.
Бывший разведчик снова вздохнул, колеблясь, говорить или нет. И начал – нехотя, словно это Аранарт настойчиво просил его.
– Дело это давнее… очень давнее. Уже, наверное, из ее детей никого нет в живых, да. Кого не война, того болезнь забрала. Они же быстро умирают, оглянуться не успеешь…
И опять вздохнул, поправил фитиль в плошке, хотя тот горел ровно.
– Да рассказывай уже, – вождь понял, что надо брать дело в свои руки. – Тебе же хочется. Если что, я дам слово, что от меня никто ничего не узнает.
Нерешительный Голвег – это было, по меньшей мере, странно.
– Как далеко у тебя с ней зашло? – нахмурился Аранарт.
– Далеко… дальше, чем ты думаешь, – старик чуть усмехнулся. – Не так, нет, не так. Но дальше.
– Хватит играть в недомолвки.
– Ладно, ты прав. В общем, был постоялый двор к югу от Ветреного Кряжа. Это тебе не «Гарцующий Пони», куда свои же заходят за пивом посидеть чаще, чем постояльцы приезжают. Это места глухие, остановятся хорошо если охотники…
– Я представляю.
– Так что послушать, куда они и зачем, это дело самое полезное. И свой человек в «Подстреленном Олене» был нам ну очень нужен. И вот еще до меня с хозяином договорились: он нам всё, что услышит, а мы ему за это… угадай?
– Не знаю. Вряд ли в такой глуши нужно золото. Припасы? Но их тайно не подвезешь, разве вино… Нет, не знаю.
– Постояльцев мы ему. Пару-тройку крепких парней. Чтобы спокойно было. Разбойной братии громить «Оленя» не с руки, кто их кормить будет, если сами разнесут, а всё же с охраной спокойнее. Так и жило у него всегда несколько.
– Хм. Как много я узнаю… – заметил Аранарт.
– Так тогда тебя дела разведки не интересовали. А сейчас уже не о чем говорить, не пережил «Олень» войны. Не нужен он теперь никому, ни им, ни нам.
– Ты давай о ней рассказывай, хватит вилять. Как ее звали?
– Звали… – разведчик посмотрел вдаль и чуть улыбнулся. – У нас ее звали Куничка. Востроглазая, юркая, – он смотрел в прошлое, и лицо его светлело, – красивая. И опасная.
Он обернулся к Аранарту:
– Ты же не знаешь, как это делается, куда вам, княжеской дружине, знать такие простые вещи!
Тот ответил заинтересованным взглядом.
– А делается это так, – наставительно сказал Голвег. – Заходишь ты, видишь нашу красавицу и брякнешь приятелю ли, или так, в сердцах, что, к примеру, в Тарбаде купцы последнюю совесть продали и за куньи шкурки половину прежней цены дают. Ну и она поймет, что наш, что к ней пришел. А ночью спустишься вниз тихонько, она ждет и уж решит, как вам поговорить тайком.
– Буду знать, – кивнул Аранарт.
– Отца ее у нас Лосем звали. Можно было и про лося говорить, почему нет… а только она росла, и мы всё больше про куниц. Да. Ну и я туда зачастил. Время было, считай, спокойным, а я что, я по делу, мне самому надо всё от Кунички услышать, а то другие не так поймут да не так расслышат. Детские, конечно, хитрости. А она хорошеет год от года, мне всегда рада, расскажет столько, что после нее полкарты как на ладони, а потом до утра меня расспрашивать – про Форност, про нас. Ну я и рад.
Аранарт кивнул.
– В общем, что я там не только ради дела, и наши поняли, и ее отец… последним это понял я. И решаться надо – или жениться, или уж мечтами ее не манить, а только я всё никак…
Он снова вздохнул.
– Я заметил, – не без усмешки сказал вождь.
– Жениться на ней – это в Форност ее везти. Нельзя же ей в тех краях за дунадана замуж, нельзя там полукровок родить. А везти в Форност – нашу Куничку потерять, не будет больше наших глаз и ушей. Так что тянул я, тянул… ну и дотянул.
– И?
– Умер Лось. Лихорадка свалила в неделю. А детей у него больше и нет. Всё хозяйство – ей.
– Понятно, – мрачно кивнул Аранарт.
Да, это было яснее ясного: никакая охрана не поможет, если нет мужчины. Был отец, теперь нужен муж. И чем скорее…
– Примчался я тогда, всё бросил не помню на кого, примчался. Ну, у нее пока спокойно, наши там опять же. Она смотрит на меня, личико бледное, глазищи огромные…
Аранарт взглянул на фитиль светильника: вот теперь его действительно надо поправить. Но поправлять не стал: лишнее движение собьет Голвега.
Он кому-нибудь про свою Куничку рассказывал с тех пор? Сколько лет этой истории? Полвека? Больше?
– И вот сидим мы с ней ночью, ей хоть и немного рассказать, но есть что, она говорит… говорит. Не поверишь: до сих пор помню слово в слово всё, что она тогда вызнала. Думаю ведь совсем о другом, а оно всё само запоминается, запоминается… Стол между нами, и такие волны жара от нас над тем столом ходят, что как он только ни задымился. Встать, сгрести ее в охапку и…
– И увезти в Форност потом, – кивнул вождь. – А почему она сама не сделала первого шага? Она же, как я понимаю, была девушка решительная.
– Почему… может, слушаться меня привыкла. Или чувствовала, что я между «да» и «нет» мечусь.
Голвег помолчал и договорил:
– Кончилось всё, что она рассказать могла. Она ждет. Я ей и говорю, что ей завтра вставать рано, и шла бы она спать.
– И она послушалась?!
– Послушалась, – эхом повторил старый воин.
– И ты отказался от нее?! Но почему?
Разведчик медленно кивнул.
– Я тогда вышел в ночь, было холодно. И представил: вот мы вместе. Вот дети у нас. И… и мне уходить. А как уйти, когда сердце с ними? Наполовину жить – не могу, не про меня. Или уж у меня нет ничего, кроме моих забот разведки, или я о ней, о детях буду думать. А думать о лишнем в разведке нельзя, смерть это… добро если только твоя смерть.
Аранарт не стал спорить. Дело прошлое, зачем возражать. Да и сколько среди разведчиков женатых, Голвег знает куда лучше него.
– Думал я до утра и понял: нет. Люблю ее, огнем горю, но – не могу я жениться.
Вождь снова промолчал.
– Ну и сказал я ей утром: тебе замуж надо, и чем скорее, тем лучше. Найди себе мужа.
– Как она за такое не угостила тебя самой тяжелой сковородой?
– Сковородой?! Ты плохо представляешь мою Куничку! Она так на меня глянула, что тут не сковороды, тут вертела для мяса надо было бояться!
Аранарт кивнул со всем уважением к характеру этой девушки. Поправил наконец фитиль.
Голвег встал, принес кувшин браги, желудевый хлеб.
Да, выпить было нелишним.
– И дальше?
– Дальше… Сменились наши у нее, добрались до нас. И я узнал, что моя Куничка вышла замуж.
Голвег сделал изрядный глоток.
– Злость тогда меня накрыла, слов нет. И ведь сам от нее отказался, и сам велел ей замуж выйти, а только как подумаю, что ночами какой-то хряк забирается на нее, на Куничку, которую я и поцеловать-то не посмел! Так черно было… не поверишь, в Войну легче.
– Поверю.
Вождь не стал спрашивать, отвлекают ли эти чувства от дел разведки меньше, чем совершенно недопустимые для следопыта мысли о семье.
– Три года я так. В Форност ни шагу, к ней – тем более, наши к ней бегали, как обычно, я о ней ни вопроса, они – ну, парни умные же, видели, как я у нее раньше пропадал, так они о ней ни слова, значит, всё с ней в порядке, а то бы сказали, и уж наверное не бьет ее этот мерзкий хряк, потому что если бы бил, то об этом бы узнали наши из охраны. И уж про это бы мне рассказали.
Отломил кусок хлеба, но есть не стал.
– Прошло три года, я подуспокоился слегка. Набрался смелости, пошел к ней сам. Прихожу.
– И? – спросил Аранарт, тоже отламывая хлеб и тоже держа его в руке.
– И вижу на месте Лося…
Он сделал значительную паузу.
– …парень молодой, белобрысый, вихрастый, морда широкая, глаза добрые, борода забыла как расти и вдобавок – ямочка на подбородке, детская такая.