В этом она была зеркалом своего покойного мужа. И в этом же она разительно отличалась от него. Безупречные манеры Садрона вызывали бешеное желание вести себя неправильно и называть развязность искренностью, грубость – правдой, несдержанность – честностью. А рядом с госпожой Линдис даже простые люди распрямляли ссутуленные плечи и начинали говорить так, как никогда раньше. У знатных же сами собой вспоминались все манеры, словно они до сих пор в парадных залах Форноста.
Аранарт точно знал, что сейчас она одна: Ринвайн с женой и младшим сыном отправился навестить родителей супруги. Разговор будет с глазу на глаз. И если всё будет хорошо, Ринвайн никогда не узнает, о чем шла речь.
Она шила, сидя у пещеры. Судя по размерам, что-то младшему внуку. Увидев вождя, отложила работу и улыбнулась так, словно его приход был для нее самой большой радостью на свете. Аранарт помнил, как такой улыбкой она встречала его маму. Ребенком в Форносте он воспринимал это как должное, а сейчас подумал о том, как, наверное, много значили для дочери Ондогера эти улыбки.
– Никаких разговоров о делах, пока ты не поешь, – сказала она вместо приветствия.
– Госпожа Линдис, ты уверена, что я пришел говорить о делах? – улыбнулся вождь.
Она улыбнулась в ответ – как ребенку, не понимающему простых вещей:
– Аранарт, у меня сын – разведчик. И очень любит свое дело, так что много говорит о нем. Поневоле и я теперь разбираюсь. Итак, ты будешь уверять меня, что случайно явился именно тогда, когда здесь нет никого?
– Я сдаюсь и прошу пощады, – только и смог ответить Арамунд.
Они пошли в пещеру.
Пока Линдис ставила вариться кашу (разогретую еду она не признавала, готовила только чтобы поесть один раз), Аранарт свежим взглядом смотрел на ее жилье и испытывал жгучее чувство стыда за свою берлогу. Как говорил лорд Садрон? – «даже если рушится мир, это не повод быть неопрятным»? – вот да. Ну ничего, за зиму он превратит свою пещеру в дом.
– Скоро будет готово, – Линдис плотно закрыла котелок и оставила варево доходить под паром. – Каких трав тебе заварить?
– На твой вкус.
В Форносте она не брала в руки ничего тяжелее пялец с шелковой вышивкой. А сейчас хозяйствует так, будто выросла в крестьянском доме.
Да, но между Форностом и пещерой было еще джве зимы в горах…
Вслух он сказал:
– Странно сложилось у вас: лорд Садрон носил личину Саурона – и на игре, а Ринвайн носит личину рудаурца – и в жизни.
Она чуть не выронила туесок с травами:
– Откуда ты знаешь про Саурона?! Отец рассказал?
– Нет. Отец мне ничего не говорил. Он сам. В Войну, зимой.
Она забыла о травах, которые держала в руке:
– Значит, он настолько верил в тебя? Еще до всего… он редко ошибался, да.
– А какая связь, госпожа? – Аранарт не сомневался, что Линдис тоже не ошибается, но понять ее пока не мог. – Он просто упомянул, что они с отцом играли. И что он был… ну, что отец был Финродом.
– Связь… – она, наконец, бросила травы в кружку, но питье Аранарт получит не скоро, – связь… На той, на первой игре мы все словно увидели себя – настоящих. Какими мы можем стать, если… когда нас ждут испытания. Это было так светло и сильно… я не знаю, с чем сравнить. Мы не переживали подобного на играх, которые были потом… и не на играх тоже. Ну разве отчасти – когда ты снял Звезду. Пойми, я не равняю события, я говорю о силе чувства.
Аранарт молчал и слушал.
– То, что мы испытали тогда… ты же никогда не рассказывал о том, что переживал, поднявшись на рассвете на вершину? ведь нет. Так и мы. О таком не говорят. А он поделился с тобой.
Вождь спросил осторожно:
– Но ведь лорд Садрон был…
– Сауроном, да. Таким беспощадным и ужасным, что после него никто назгула не боялся.
– Как же ты вышла за него замуж?! Как он смог… – Аранарт чуть не сказал «заставить», – убедить тебя?!
– Ты не понимаешь, – лицо Линдис сияло юностью и счастьем, – он был прекрасен, как никогда. Я влюбилась в него без памяти… ведь он был таким жутким и страшным для того, чтобы мы могли узнать всю глубину нашей верности Свету, всю силу наших душ, ведь он это делал ради нас, ради Света, который был в нас и в нем самом. Он помог нам пережить одно из высших мгновений счастья в нашей жизни… так как же я могла не полюбить его!
– Жаль, я не знал этого раньше. Я относился бы к нему иначе.
– Ты знал это. Не понимал, но знал. Это все знали. Он был жёсток и иногда жесток, да. Но от его суровости вы становились чище. Даже если злились на него.
Аранарт молчал, задумчиво теребя бороду.
Линдис продолжала говорить, улыбаясь своим воспоминаниям:
– На второй день после нашего возвращения он пришел к моему отцу и попросил… – она засмеялась, и Аранарт понял, что это было непреклонное требование, – моей руки. Мы были так молоды, обоим еще нет тридцати, мне о свадьбе думать рано, не то что ему… но он был так решителен, что отец не стал спорить. Это была, наверное, самая долгая помолвка в Арноре.
– А что потом с играми? Ты сказала, что были и другие.
– Да. Но чудо случается один раз… как раньше, мы уже не смогли, только на твоем отце у нас всё и держалось. А Садрон потом всегда Береном, жених же. Береном он был… да, хорошим… только подчас казалось, что мы на уроке наставнику историю в лицах рассказываем. Изредка мелькало что-то настоящее, как в первый раз.
Она вздохнула.
– А Арведуи был Финродом. Похож ли он был на настоящего, нет ли, а только погибнуть, закрыв собой всех, он сумел…
– И отдал то самое кольцо в благодарность за спасение жизни, – тихо добавил Аранарт.
– Да.
Линдис спохватилась, что хотела накормить его. Каша как раз дошла, Аранарт принялся есть. Хозяйка заварила обещанные травы.
Он честно выполнил ее требование: ничего о делах, пока не доест; взял кружку с отваром и принялся греть о нее пальцы, хотя день был нехолодным.
– Госпожа Линдис. Я слушаю о ваших играх, и мне становится страшно завидно. В моей юности, как ты понимаешь, ничего подобного не было.
– У вас всё было уже по-настоящему, – откликнулась она, но Аранарт продолжал, не прерываясь:
– А я тоже хочу что-нибудь в этом духе. Не так, как у вас. По-другому. Но всё-таки хочу.
Он отставил кружку и посмотрел ей в глаза:
– Например, есть такой древний сюжет: возвращение кольца Барахира.
Она тихо охнула.
Вождь твердо продолжал:
– Так что я пришел говорить о Ринвайне. О нем и о трех «если». Если я задержусь. Если я не вернусь. И если я вернусь без кольца.
Он рассказал ей всё, о чем говорил Голвегу.
Линдис молчала, переплетя пальцы. Руки ее были мозолистыми, огрубевшими.
– Хорошо, – проговорила она. – Делай как решил. Кто еще знает об этом?
– Только Голвег.
– Хорошо.
Он видел, что она не согласна с ним и ищет слова.
– Аранарт, – промолвила она осторожно, – всё, что ты сказал, всё это правильно. Других распоряжений ты и не мог отдать. Но ты ошибаешься.
– В чем? – он спросил спокойно, готовый не спорить, а слушать.
Она улыбнулась и сказала тихо и ласково, будто речь шла не о судьбах их народа:
– Посмотри мне в глаза. И скажи честно: ты действительно веришь, что род Манвендила должен будет сменить род Вардамира?
Он не ответил, долго и сосредоточенно вслушиваясь в себя.
Забытые ими обоими, стыли травы.
Потом Аранарт поднял взгляд на Линдис, улыбнулся и медленно покачал головой.
– Вот теперь правильно, – молвила она. – Вот теперь иди. К своей судьбе. К своим подвигам. К своей славе. Века через три в тебя тоже играть будут.
Он усмехнулся.
– И, знаешь что, Аранарт. Тебе надо жениться. Поверь мне, когда у тебя будет жена, будут дети, ты забудешь обо всех своих сомнениях.
Вождь не ответил, но что-то изменилось в его лице, и она поняла:
– И хороша невеста?
– Мне хороша, – качнул головой Аранарт.
Линдис снова поняла больше, чем он сказал:
– И что же в ней не так?
– Она простого рода. Совсем простого.
– Добрая? – спросила тихо.
– Очень.
– Ты молодец, Аранарт. Ты даже не знаешь, какой ты большой молодец.
Он удивился, не ожидая такой похвалы.
– Ты одобряешь? А вот лорд Садрон возмутился бы такому нарушению всех традиций.
Линдис тоже решила возмутиться:
– У тебя питье совсем остыло. Дай сюда, я подолью кипятку.
– Зато заварилось хорошо.
Она занялась у очага.
Аранарт думал о том, что его ошибкой было приходить сюда только ради Ринвайна. Нужно говорить с госпожой Линдис – и неважно о чем. Дело, с которым он пришел, было наименее полезной частью сегодняшней беседы. Она права: никакой передачи власти роду Манвендила никогда не будет. Он вернется с кольцом, и вот в этом нельзя сомневаться даже на миг.
Она подлила ему горячего, достала небольшой горшочек.
Там оказался гречишный мед. Запах ударил, перекрывая ослабевший дух трав.
– Откуда?
– Хоббичий. Ринвайн из Брыля принес. Угощайся.
Видя, как он берет на кончике ложки, сказала решительно:
– Угощайся-угощайся. Когда ты такой последний раз такой ел?
– Не помню, – засмеялся Аранарт. – В детстве.
Она села напротив и заговорила, словно не прерывалась:
– Нарушение традиций… Ты снова не понимаешь Садрона. Он никогда не был против нарушения.
Мед чуть не встал поперек горла от такого.
– Да, – кивнула Линдис. – Садрон всеми силами был против пренебрежения традициями.
Питью снова суждено было остыть, несмотря на вкуснейший мед.
– Именно, – продолжала она. – Пренебрежение по невнимательности, по лени, по неумению уважать себя… впрочем, всё это разные стороны одного и того же – вот что недопустимо. И в Форносте, и здесь. Но если ты знаешь, что ты рушишь, почему и для чего, то так тому и быть. Жить – значит изменяться; изменяться – значит отказываться от прошлого.
– Жаль, я не услышал этого раньше.
– Зачем тебе? – засмеялась она. – Ты всё это знаешь и так. Ты же именно так и поступал все эти годы.