Время, когда торжественная тишина сменялась радостью и смехом. Гоняясь за Хэлгоном, они шумели на всё Белое Безмолвие, так что с дальних льдин в испуге плюхались в воду тюлени. Один из этих плавучих мешков жира в закатный час запрыгнул к ним на льдину… серьезность вечера была разбита вдребезги, потому что двигался этот морской заяц ужасно смешно, управляясь со своим толстенным брюхом. Но мысль об охоте, возникшая у всех, была тотчас и отброшена: мяса у них много, запаса хватит дольше, чем они проживут, а, раз так, пусть себе живет. Смешной же.
Они ни разу не разожгли костер. Меха грели надежно, к строганине они привыкли, сооружать костер на льду было делом сложным, а самое главное – тот свет, что по ночам согревал их сердца, грел их и днем. Им не нужен был огонь.
Глядя на луну, прошедшую полнолуние и сейчас ущербную, Аранарт думал о том, что конец Арнора – не только не его вина (он не ставил себя столь высоко, чтобы считать гибель страны ценой ошибок одного человека), но и не трагедия, которую нужно было предотвратить, а они не смогли. Луна угасает – кто виновен в этом? Человек умирает от старости… вяз, изрубленный им на лугу у Бомбадила. Надо было понять еще тогда… понять и принять.
Арнор ни в чем не виноват. Он не Нуменор, чтобы его карать. Ему просто вышел срок. Ринвайн это поймет. Уведет их из пещер… наверное, в Линдон, к эльфам. Или в южный Линдон, поближе к гномам. Он решит. И решится. Лет за десять, наверное. Потихоньку, не объявляя сына Арведуи мертвым. Сколько-то семей отправит, потом еще, еще…
Да что же такое! Жить осталось считанные дни, изменить уже ничего не можешь, а всё еще думаешь, как что-то сделать со страной. Которая уже не твоя.
Еще вчера они заметили на востоке темную массу. Остров? Или огромная глыба льда?
Их несло к нему, и это тревожило: что будет со льдиной, если они столкнутся? Что будет с ними? До смерти остался день? Нет?
Ночь не спали: идти на дно спящими не хотелось. Льдина гудела, сталкиваясь с другими и сокрушая кромки берегового льда, но разбиваться не собиралась. Хэлгон отправился смотреть, что там, уверяя, что темнота ему не помеха, и дав слово немедленно прибежать, если произойдет что-то.
Вдали скрежетало, ломалось, но эльф не возвращался. Люди не выдержали, отправились к нему. Напрасно. Разглядеть действительно было ничего нельзя, надо ждать рассвета.
Сквозь сереющий сумрак проступала громада впереди.
Скрежет не прекращался, напротив: эхо усиливало его. Льдина не останавливалась.
В нетерпении дунаданы ожидали первого луча солнца.
– Остров! – закричал Рибиэль. – Это остров, мы спасены!
Лед свисал с утесов причудливыми окаменевшими струями, но под ними был бурый камень. Бурое! в этом царстве белизны!
Их льдина обрастала по краю островерхой стеной торосов, но было видно, что за ней – другие льды, и нет разводьев, и можно дойти до твердой земли… путь непрост, но он есть! путь к земле, к жизни.
Рибиэль, радостный, побежал вперед… и через десяток-другой локтей понял, что бежит один. Он обернулся.
Все смотрели на Аранарта. Он смотрел на остров с улыбкой, светлой и спокойной… но какой-то чересчур спокойной.
Это удивляло и настораживало.
– Да, – сказал сын Арведуи. – Да, вы спасены. Пойдемте, надо перенести вещи и припасы.
Все внимательно смотрели на него. Никто не тронулся с места.
– Погоди, – задал вопрос за всех Бердир. – Что значит: «мы» спасены? А ты?
– Я поплыву.
Он сейчас чем-то странно напоминал отца, хотя годы не оставили ему заметного внешнего сходства.
– Это безумие… – проговорил Такхол.
– Да, – кивнул Аранарт. – Да, это безумие. Да, разум говорит, что впереди мрак, мороз и гибель.
Он смотрел за горизонт, и взгляд его был непривычным: решительным, но не яростным, а ясным. В то, что он способен пройти эти льды пешком, верилось как никогда, но Арамундом его бы сейчас не назвал ни один.
– К какой цели ты плывешь, государь? – спросил Такхол. – Не говори, что ты не знаешь этого.
– Я плыву… плыву, чтобы узнать ответ на один лишь вопрос: в чем именно я ошибался. Всё, в чем я могу себя упрекнуть, это любовь к моей стране. Но как любовь может стать виной? Как любовь может стать бедой?
На краю льда что-то ломалось. Льдину развернуло… надо было пойти посмотреть, что творится с краем, наверняка трещины… но не сейчас. Если уж они не бегут спасать свою жизнь, пока есть возможность перебраться на остров, то трещины точно подождут, пока Король договорит.
– Феанор любил своего отца, и что как ни любовь направляла его руку, когда он приставлял меч к груди брата? Что, как ни любовь, заставила его обнажить меч в Альквалондэ?
– Любовь, – откликнулся Хэлгон. – Именно любовь. И дальше. Мы убивали потому, что любили наших лордов и их воля становилась нашей. А они – потому что любили своего отца. Именно это нас вело.
– Что, как ни любовь к жене, толкнуло Горлима на предательство Барахира? Что сделало Маэглина чернейшим из негодяев? Что, как ни любовь к собственной доблести, вело Турина и погубило Нарготронд? Что, как ни любовь к мужу, заставило Тар-Мириэль отдать ему скипетр? А Ар-Фаразон? разве он не любил свою страну и свой народ?!
Льдина двигалась уже не с таким шумом. Притерлась к береговому льду? Или наоборот, скоро оторвется от него?
Они теряют драгоценное время? Или нет?
– Мы привыкли считать, что, если поступок вдохновлен любовью, то он хорош или, по меньшей мере, оправдан ею. Но это не так! Моя любовь к Арнору привела нас сюда. Я в том же ряду.
– Это не причина казнить себя страшной смертью! – резко возразил Бердир.
– Нет, – спокойно ответил Аранарт. – Я просто знаю, что ответ на мой вопрос меня ждет впереди. А вы… – он обвел их взглядом, возвращаясь к реальности, – вы спасены. Вина за вашу смерть с меня снята, и давайте не будем терять времени. Хэлгон, что там с краем льдины?
Все стояли неподвижно.
Это был первый случай, когда они не исполняли его приказ.
– Возьми с собой? – нолдор пристально посмотрел на него. – Или это путь для одного тебя?
Молчание остальных было о том же.
– Вы что?! – Король не знал, изумляться или гневаться. – Вам дано спасение, примите его и будьте благодарны!
Такхол вышел вперед.
– Послушай, государь. Здесь каждый должен сам решать, и я скажу о себе. Твой отец… он видел то, о чем говоришь ты. Лицо у него было… таким. Но нас он не взял. И я спрашивал себя: что его там ждало? В Гурут Уигален? Ради чего он поплыл на верную смерть? Если он за это мог заплатить жизнью, если ты готов сделать то же, то что же я… – он почувствовал поддержку товарищей и поправился: – мы? Мы недостойны этого?
– Я ничего не понимаю в высоких вещах, – подхватил Бердир, – я скажу просто. Право воина: следовать за вождем. Князь лишил нас этого права. Он солгал нам. Неумело солгал. Мы это поняли сразу, только возразить не смогли. Ты хотя бы не лжешь.
– Вы погибнете. Погибнете той смертью, от которой вас уберег мой отец.
В голосе Аранарта не было обычной твердости, подчиняющей волю. Все видели, что ему хочется ответить согласием, только вот разум сопротивляется.
Но это был день, когда доводы разума крошатся, как тонкий береговой лед.
– А чем мы станем, если перейдем на эту землю? – хмуро возразил Бердир. – Да, мы выживем. Мы построим какой-то дом, не умрем от холода, и охота нас прокормит. И нас ждут годы, десятилетия… чего? Жизни двуногих зверей? Охота ради еды, и еда ради существования? Это всё, что мы оставим себе?! Это стоит длить годами?!
– Мой сын, – сказал Хэлгон, – плавал с твоим предком. Оставь мне право плыть с тобой.
Аранарт напряженно молчал, ища хоть какие-то доводы.
А льдина снова принялась ругаться на своем морозном языке со здешними: видимо, тоже осуждала неподвижность.
– И как быть с ним? – Король обернулся к Кутюву. Лоссоф был по обыкновению отрешен от происходящего и казался спящим стоя. – Вы решаете за себя; хорошо, это ваше право. А он? Оставить его одного на острове? Или взять на верную гибель с нами?
– А спросим, – небрежно сказал Сидвар.
Он подошел к Кутюву, в нескольких фразах пересказал их спор.
Лоссоф ответил резко. Аранарт понял его ответ раньше, чем дунадан перевел.
– Он говорит, что мы добыча моря. И море всё равно сожрет нас, беги не беги.
Король опустил голову. Первый раз его люди ответили прямым неповиновением. Так почему же он счастлив?
И, в самом деле, что творилось на корабле Эарендила?
До того, как туда прилетела Эльвинг?
И ведь не прилетит… никакая птица не прилетит сюда. Разве что белая медведица приплывет, вот уж будет новое воплощение эстель.
Их льдина теперь отчасти напоминала город, обнесенный неплохой стеной: по всему ее южному краю шли торосы высотой до двух ростов человека. Было странно видеть водоросли, вмерзшие в прибрежный лед и захваченные их плавучим домом как законная добыча. Трещины, которыми льдина пошла довольно глубоко, были полны ледяного крошева, и Хэлгон сказал, что если повезет с морозом, а лучше – с пургой, то все это еще может замерзнуть, так что станет даже крепче. А вообще чем севернее, тем спокойнее море. Это странно, неожиданно, но новость добрая. Так что если их и дальше будет нести на север (а течение слабеет, поэтому именно – если), то им так еще и охотиться придется. Льдина прочная, море спокойное, ничто не мешает размышлять о судьбах Арды.
И не только о судьбах. Хэлгон обмолвился было, что нанесет тот остров на карту, когда выйдет из Мандоса. На него немедленно насели все – с просьбой, требованием, мольбой: расскажи! расскажи, что же останется от нашего похода, расскажи, как уже сейчас карта может расшириться на полсотни лиг к северу, расскажи, что в этих водах не был ни один корабль, и не пройдет здесь, пока облик земель не изменится вновь.
Расскажи, что мы останемся в росчерках линий на эльфийских картах.
Мы здесь не поэтому и не для этого, и всё же быть уверенным, что твой последний путь навсегда будет прочерчен на карте Средиземья… это согревает!