Откуда принес он седока? Сколько лиг покрыл за рассвет?
Конь взлетел на покатый холм, взвился на дыбы, всадник привстал в стременах…
…ужас. Ужас, тоска и отчаянье поразили каждое сердце, будь ты дунадан или ангмарец. Ты ослеп и оглох – прежде, чем успел понять, что это был крик, пронзительный, нечеловеческий крик.
Битва на миг замерла.
Но лишь на миг.
Ангмар радостно взревел, приветствуя своего повелителя.
Скоро они разделаются с этими, а потом догонят тех, бежавших.
Лишь орки способны слышать крик повелителя, не сжимаясь от ужаса, но они, отважные сыны гор, немногим уступят детям Черного Властелина. Пусть – миг слабости, но их дух силен и разум ясен. Их усилия воли хватит, чтобы чары повелителя соскользнули с них, как вода с гладких камней!
А прислужники Запада захлебнутся в отчаянье, как тонут в болоте.
Но, перекрывая лязг и рык схватки, ревет другой голос. Ревет, рвет в кровь рот, и эхом откликаются родные скалы, усиливая и возвращая его, возвращая крик и усиливая бойцов, словно и к арнорцам вдруг явилось подкрепление.
И десятки глоток подхватывают этот крик, и ужас осыпается с их душ сухой коркой, и крошится, а крик обвалом рушится на Ангмар, и робеют неробкие враги, отступая перед теми, кто ревет:
– На смерть!!
Они отбоялись за жен и детей, за князя и страну, они пришли не побеждать, а погибать, им нечего терять, ибо теряют те, кто жив, а они уже назвали себя мертвецами. Жизни нет для них, есть лишь смерть, и они несут ее, и они и есть смерть, и «На смерть!» их клич.
Схватка откатилась от стен, и ангмарцы снова оказались уязвимы для лучников Форноста. Бешеный клич Садрона, подхваченный его отрядом, вывел воинов города из оцепенения, и сейчас они стреляли снова.
Рубясь и переступая через трупы (коня под ним давно убили) Садрон холодно думал о том, что совершил ошибку и она сейчас станет последней: они отошли от стен, а значит, ангмарцы быстро окружат их. Но отступить к Форносту он уже не мог: только вперед, только нападать самим, и неважно, сколько ударов сердца ты еще проживешь, важно, скольких врагов ты убьешь за эти удары сердца.
На смерть!
Он будет кричать это, пока жив. Бойцы подхватят. Они станут кошмаром, который ужаснет самого назгула.
На смерть!!
Моргул видел многое – и в жизни, и… после кольца. Последним порывом обреченных его было не удивить. Он когда-то и сам ходил в такую битву… это было давно. Очень давно. Он выжил – чудом. А потом странный бродяга, разыскавший его среди трупов и зачем-то выходивший, рассказал, что есть способ обмануть смерть.
Забавно смотреть, как ты выглядел тогда. Сколько тысяч лет прошло? Три? Больше? Посчитать… потом, когда всё закончится.
Хорошо выглядел, надо сказать.
Интересно, их командир – тоже потомок Элроса? Любопытно было бы счесться родством. Нашлось бы, о чем поговорить. Но в плен его не взять… жаль.
Ладно, пора заканчивать. И так слишком много напрасных смертей, пока он вспоминает прошлое.
…как мало изменился стиль боя за три тысячи лет. Странно.
Чтобы закончить эту битву, надо сразить всего лишь одного. Крик назгула на тебя не действует, но ведь можно и иначе? Ты ведь услышишь меня, родич?
Что значит твоя отвага сейчас, когда твоя страна обречена? Ты доблестен, я признаю, но пройдет год, два – и от твоего народа не останется никого. Одни падут от оружия, других убьет холод.
Отвага хороша тогда, когда ты точно знаешь: будет кому спеть о твоем бое и будет кому послушать. Даже если споют не о тебе.
Никто не споет.
Посмотри в глаза правде.
Эта зима была холодна, следующая будет холоднее. А потом придет третья… вы прячетесь от меня в горах, но я не буду вас искать. Мне это не нужно.
Ты бы, наверное, отдал всё, чтобы выведать мои планы. Вот, я раскрываю их тебе. Какие тайны меж родичами?
Мороз. Снег. Ветер.
Только снег и ветер.
Только снег…
– Нет!
Он лжет.
Он говорит правду, но лжет.
Биться. Биться и кричать. Кричать, как раньше.
Не выйдет. Сил нет.
Он лжет.
Нельзя умирать, поверив назгулу. Нельзя.
Только снег и ветер… нет! Не может быть!
И тут, словно нежное, участливое касание, от которого боль отступает, – самым теплым из воспоминаний, самым дорогим, что было в его уже почти закончившейся жизни: взгляд его Линдис, его Лучиэни, в те безумно-счастливые дни, когда они словно перенеслись в Первую эпоху, и неважно, что он был Сауроном, у них был один восторг на всех, одно восхитительное безумие на всех, а что – Саурон, без Саурона в «Лэйтиан» не сыграть… и она, чудом отпущенная отцом с ними, она, его Лучиэнь, в нарушение всех известных текстов вышедшая против него сама… он не помнил, что она говорила, и послушно дал Хуану повергнуть себя, он видел тогда только одно: ее глаза, сияющие таким светом… каким, наверное, они и сияли у ее прародительницы.
– Нет?
Но этого просто не может быть.
Будь здесь эльф, это было бы понятно. Было бы неприятной, но понятной неожиданностью. Но адан не может быть сведущ в Песнях силы!
Это невозможно. Надо перестать быть человеком, чтобы научиться этому.
Жаль, что его не взять в плен и не спросить: как?! Но он ранен несколько раз, пока не чувствует, но прекрати он биться – и всё.
Как же он сумел? Кто научил его? И не узнать… жаль.
Сам.
Спустился с холма и скачет сюда. Добить нас.
Можно ли его сразить?
Нет. К несчастью, нет.
Если Саурон нашел способ одолеть человеческую смерть, то это смерть не только от старости, но и от раны. Назгул неуязвим.
А вот его конь… лучший из лучших ангмарских коней. С незримыми крыльями.
Прямо сюда скачет. Тем лучше.
Тебе нужна моя жизнь. А мне – жизнь твоего коня. Чтобы ты больше не покрывал путь трех дней за один рассвет. Или где ты там был ночью.
Спасаешь от нас своих ангмарцев? Ничего, когда они расскажут тебе про отступивших, когда ты поймешь, кого ты уже никак не догонишь, потеряв время на бой с нами… скольких ты казнишь тогда? казнишь, или я о Темных ничего не знаю.
И сам не настигнешь.
Потому что не будет у тебя скакуна.
Моя жизнь – за жизнь твоего коня. Ты проиграл, Моргул. Сегодня ты проиграл войну.
У Тома Бомбадила
– Нет, – сказал Хэлгон, – мы не к мосту. Перед рассветом мы пересечем Тракт и пойдем на юг.
– Куда?! – не понял следопыт. – Там нет дороги, там Вековечный Лес!
– Именно.
– Эльф. Ты сошел с ума? Ты хочешь вести нас туда? – дунадан был так изумлен, что именно спрашивал.
Искренне надеясь услышать «нет».
Аранарт холодным взглядом смотрел в темноту. Заполучить его в союзники не было ни единого шанса.
Нолдор проговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова:
– Я дал князю слово, что наследник останется жив.
Тишина. Так тихо, что слышна вода Барандуина.
– Я учился у Владыки Оромэ и ходил в Нан-Дунгорфебе. Со мной в Вековечном Лесу безопасно.
– Да я скорее в брыльский трактир пойду прятаться, чем туда сунусь! – Голвег шептал, но по тону это был гневный крик.
– Иди в трактир, – равнодушно ответил нолдор.
В другой час это стало бы шуткой или насмешкой, но сейчас Хэлгон был столь же бесстрастен, как оцепеневший Аранарт.
Голвег резко выдохнул. Больше возразить нечем.
В глухой предрассветный час подобрались к Тракту. Спрятались за кустами. Тихо.
Голвег искоса посматривал на принца. Безучастный ко всему на привалах, в походе он был настороженным хищником. Утраты заглушили его чувства – но не чутьё.
Хэлгон чуть кивнул – и все трое быстро и беззвучно перебежали дорогу.
Снова кусты.
И темная стена Леса вдалеке.
И сумасшедший эльф впереди. Все эти нолдоры, если верить преданиям, один ненормальнее другого…
Они перешли полосу подтопленной земли, обогнули кипы кустарниковой ивы, похожие на густо заросшие пригорки. Теперь их с дороги не увидели бы, будь сейчас ясный день.
Хэлгон остановился.
– Слушайте меня.
Голвег не подозревал, что этот неприметный эльф способен приказывать.
– В Лесу делайте то, что я скажу. Сразу. Не переспрашивать и не спорить.
Он требовательно взглянул на них.
Аранарт наклонил голову, Голвег пробурчал «ладно».
– Идти за мной след в след.
– Да понятно уже, – выдохнул следопыт.
Нолдор нахмурился и веско добавил:
– Даже если я буду вести через бурелом, а рядом путь, который кажется удобным.
– Веди, не пугай.
Хэлгон пошел вперед, Голвег, идя замыкающим, ругался под нос: мало, дескать, на нашу голову Ангмара, орков и назгула, так понадобилось прогуляться к голодным пням в пасть…
То, что кончились просто деревья и начался Лес, они поняли сразу.
Бук.
Нянюшки пугают малышей злой букой, которая придет и съест. А это была бука мужского рода.
Обхвата в полтора, не меньше, с пастью-дуплом под корнями, он на высоте примерно в рост человека начинал ветвиться. Словно глазастые чудища тянули шеи и головы во все стороны, у кого из плеч росли лапы-ветви, у кого с голов – рога-ветви… летом этот монстр был прикрыт листвой, а сейчас обнажен в своей хищной свирепости.
Хэлгон застыл, что-то явно говоря, хоть не слышно ни слова. Потом медленно поклонился. Дунаданы на всякий случай последовали его примеру. Нолдор кивнул: за мной.
Начался подъем, долгий и некрутой.
Холм был изрезан лощинами и оврагами, словно на земле стояла огромная лапа птицы, далеко выдаваясь когтями. На один из таких когтей и поднимались арнорцы.
Стало поспокойнее. Деревья замшелые, даром что опушка, но – то ли Лес пропустил их, то ли тот Бук не терпел соперников – ощущение, что вторглись нежданными в чужой дом, исчезло. Надолго ли?
На гребне косогора, по которому они шли, стояли два прямых дерева. Словно ворота. Голвег, едва взглянув на них, уверился, что надо идти в эти лесные врата. С поклоном, как положено входить в…