Риан встала рядом с ним. Он взял ее руку в свои. На них обоих были красивые украшения, но на его пальцах не было – и никогда не будет – иных перстней, кроме кольца Барахира.
Снова, как и века назад, чудом уцелевшего. Чудом ли?
Тишина. В волнении, не меньшем, чем у невесты, все ждали его слова.
– Когда-то я сказал вам, – (Аранарт стоял неудачно, эхо не помогало ему, и приходилось кричать во всю грудь, чтобы быть слышным всем), – что мы не сможем возродить Арнор. Я ошибался!
Народ взревел восторгом.
Хэлгон подумал, насколько же нужно быть сильным, чтобы позволить себе сказать такое, сказать это на всю страну.
– Когда-то я сказал вам, что нас ждут лишь тяготы и тьма. Я ошибался!!
Новая волна яростной радости.
– Арнор жив и будет жить!
…вот теперь у него есть время хорошо перевести дыхание. Пока они накричатся вдосталь.
– Род Исилдура не угаснет!
Бурнее кричать некуда? Есть куда, очень даже есть.
– Я беру Риан в жены!
Свадебный поцелуй был долгим.
Таким же долгим, как восторженные клики, которые слышно было, наверное, даже у хоббитов. У Элронда – так наверняка.
Пир гремел и гудел, и можно было немного отпустить себя. Всё было сделано, всё получилось удачнее, чем он мог предположить, и даже ее стертые ножки оказались к лучшему.
Ри-и-иан…
Незаметно приобнять ее и почувствовать, как в ответ ее тело охватывает огонь, оно мягкое и желанное, она не напрягается и не боится, она ждет его… отводит взгляд, только вот тело не лжет, можно обмануть словом, глазами, но нельзя – этим глубоким дыханием, этой податливой слабостью мышц… она не цепенеет в испуге, она…
Аранарт резко осушил кубок – сейчас ягодная брага не туманила сознание, а прочищала его.
В хмельном нет недостатка: похоже, с осени всерьез запасались, готовились. И мясо осеннее… и хватит, и останется. Всё правильно, дал им время подготовиться, они всё и сделали.
Всё в порядке, и незачем думать об этом, только надо же о чем-то думать, не о ней же, такой близкой… день был долгим, но вечер, похоже, будет просто бесконечным…
Голвег, поймав его взгляд, ласково усмехнулся, поднял кубок: за вас. Аранарт улыбнулся в ответ, осушил свой. Что за травы там добавлены? надо будет спросить потом. Хорошо проясняет голову. Или действительно дурман страсти гонят хмелем?
Раздались крики «Многих лет!» и «Счастья!»: народ требовал поцелуя. Всё-таки жестоки сердца дунаданов. Нет бы – дали им уйти уже.
Пришлось встать и поцеловать Риан.
Но сесть не дали.
– Не-ет, – громогласно заявил Голвег, – так не годится! По-настоящему целуйтесь!
Вот уж от кого удара в спину не ожидал.
А если по-настоящему – отпустят? Вряд ли… безжалостные звери… но им нужен этот жар любви, это счастье, рассыпавшееся на тысячи искр и новых огней, и сколько ни зажигай от огня новые, он не ослабнет, и пусть берут, раз даже сегодня, даже сейчас он не принадлежит себе, если даже сейчас он должен им, но лучше уж думать о них, чем о ней, ведь она ждет…
– Слава! Слава! – раздалось опять и подхватили.
Пора привыкать, что нынче кричат славу не за военные победы.
Риан молодец. Ей пока непривычно быть главным угощением на пиру. А она справляется.
… отпустят не скоро. Вот так и узнаёшь, что правишь самым беспощадным народом в Арде. И нет у тебя над ним ни малейшей власти.
– Слава!
У Голвега глаза блестят, как у юноши. Никогда его таким не видел. Этак, когда мы уйдем, он плясать пойдет.
Когда?!
– Ты бы всё-таки пил осторожнее, а?
– Он меня учить будет! Сыновей заведешь – их воспитывай!
Заведешь с вами…
Им было постелено в одной из дальних пещер; с осени она служила кладовой к свадьбе, а сейчас все запасы оттуда были выметены до последнего.
Их отвели туда и наконец оставили одних. Сами ушли плясать и веселиться – то ли до полуночи, то ли до рассвета.
Аранарт подождал, пока гомон уходящих перестанет быть слышен.
– Как твои ноги? – буднично спросил он. – Сама идти сможешь или снова нести тебя?
За всем этим праздником они забыли о главном. Вернее, не забыли – о таком не забывают, просто на рассвете было некогда, а потом было не до того. Ладно, до пира или после – невелика разница.
– Нет, – он услышал в темноте ее улыбку.
– Хорошо. Пойдем.
В Форносте всё было просто: поднимались на Сокол, почти отвесный со стороны города, но с севера пологий и действительно напоминавший птицу со сложенными крыльями. Правил не было: иные пары шли ночью накануне свадьбы – под звезды, иные на рассвете, чтобы с первым лучом Анара, иные к полудню, в самый яркий свет. Как идти, когда – это касалось только их двоих. И Того, кто примет их обеты.
А им с Риан, по-хорошему, надо было на рассвете. На первый же холм повыше подняться.
Хотя… думая о ждущем народе и ее сбитых ногах… при отряде, делающем вид, что никого тут нет… м-да. Правильно сделал, что и не вспомнил об этом утром. Нельзя было.
Голвег, конечно, решил, что они – уже, любой бы так решил, когда их увидел вместе.
Ну и что, что после пира? Зато сейчас, наконец, никто ничего от них не хочет, не нужно думать о народе, о празднике, теперь можно увидеть звезды, услышать тишину – и голос собственного сердца. Всё давно решено, всё было решено еще тогда, на кроличьем лугу, но сейчас, вынырнув наконец из круговерти дел, можно взглянуть в лицо вечности, открыть своё сердце Ему и самому увидеть их путь.
Аранарт и Риан поднялись на холм (не самый высокий в округе, только сейчас это не имело значения) и, держась за руки, встали лицом к западу. Они говорили с Ним молча – и чувства были здесь важнее слов.
Они молчали, но голоса певцов в хоре менее слитны, чем сейчас были помыслы этих двоих.
Вместе. Что бы ни ждало впереди – вместе. Быть опорой друг другу.
Давать обет верности не было смысла: как крот не может плавать, а рыба ходить по земле, так они оба не могли представить, что в их чувствах возникнет кто-то другой.
До конца дней своих.
Любить. Беречь. Заботиться. Растить детей. Быть счастливыми.
Они прижались друг к другу – ни слова, ни поцелуи не могли сейчас выразить то чувство, что переполняло их.
Они не слышали песен и музыки веселья, гремевшего совсем рядом, не видели отсвета костров, они стояли открытые ночному небу, мириадам звезд, взору Единого и той любви, которая ждала их в жизни.
Потом Аранарт подхватил свою жену на руки и быстро понес в пещеру.
Он проснулся незадолго до рассвета. Привычка.
Можно было поспать еще – впереди дни отдыха, торопиться некуда. Но тело было бодрым, и разум ясен.
Можно было разбудить Риан и продолжить. Она спала, закинув руки за голову, расслабленная, счастливая… вот ей-то стоило отдохнуть. Будить ее было бы жестоко.
Что ж, от нечего делать можно заняться делами. Голвег или встал, или скоро встанет – и пока большинство спит, у них будет время спокойно поговорить. Ничего особенного, конечно, за эти месяцы тут не случилось… ну вот пусть и расскажет об этом «ничего». В подробностях.
Аранарт оделся и пошел к Голвегу.
Переполненный поселок был совершенно безлюдным в этот час. Ночь прошла бурно для всех… этак они только к полудню толком оживут. Может быть, и рано он собрался к Голвегу. Ну ладно, не возвращаться же.
А то он не удержится и разбудит Риан.
Старый воин, как и ожидалось, спал.
Его не буди, ее не буди… скучно у вас на рассвете.
Он понял, что голоден. Вчера не до еды было… а здесь наверняка что-то найдется. Риан и готовила. Позавчера. Еще в другой жизни.
В полумраке было неплохо видно, Аранарт вскоре обнаружил горшок ячменной каши с мясом, пусть холодная, неважно, зато еда.
Что-то было не так. Он не мог понять.
Он продолжал есть, но ощущение чего-то неправильного не покидало. Каша (от того, что холодная, что ли?) комом встала в горле.
– Голвег.
Спит, не откликается.
Вождь зажег светильник. Непонятная тревога – не горшок с едой, ее в темноте не отыщешь. А удар огнива, глядишь, и разбудит…
…не разбудит.
– Голвег… Что ж ты…
Лицо старого воина было светлым-светлым. Улыбка на губах.
Давно остывших.
Земля закачалась под ногами.
Вчера же говорили ни о чем. Был бодр, весел…
Был.
Аранарт почувствовал, что к глазам подступили слезы. Когда он плакал последний раз? В детстве?
Отвык терять, отвык. Расслабился за годы мирной жизни.
Голвег, что ж ты нас – так?
Улыбается.
Хоть легкой смертью ушел. Раньше, если доводилось умереть, а не погибнуть, умирали от ран. Потом от старости. Теперь вот – от радости.
Есть чем гордиться Королю.
Вот и гордись.
Аранарт вышел наружу. Сырой пронзительный утренник – самое то: в себя приводит.
Значит, сообщить им всем… не позволить горевать: не худшая, вот уж не худшая из смертей! – понять, что делаем с курганом, где его ставить – здешних мест не знаешь… да, зато с поминальным пиром никаких хлопот, он всё сделал за тебя. Настоящий друг.
И весь Арнор его проводит. Так, как он и заслужил. Похороны – не свадьба, о них за три недели не известить. А вот получилось.
Хорошая смерть, да.
Выбирай сами, как умереть, лучше б не придумали.
– Ты рано встал, новобрачный! – Ненет шла за водой и очень удивилась, встретив вождя в этот час.
Аранарт обернулся.
– Что? – охнула женщина, увидев его лицо.
Он молча кивнул на вход в пещеру. Она бросила ведра, побежала внутрь… раздался ее тихий вскрик.
Вышла, утирая слезы. Сказала:
– Зато хорошо погулял вчера.
– Догадываюсь.
Помолчали.
Вождь попросил:
– Сделай доброе дело: разбуди Риан. Сейчас. Я буду тут: нехорошо его одного оставлять.
Ненет кивнула.
Он добавил:
– Только не говори ей. Просто: я зову.
Последний раз стоял у смертного одра, когда умер дед. Арафант. С братьями и стояли вместе. А до того – когда погиб Дорон. Все его воспитанники тогда собрались… проводы были едва не пышнее, чем потом у Арафанта. И оспаривали тогда друг у друга право нести его в курган, едва не до схваток спорили, и не возрастом мерились, а боями и победами. Внуку князя повезло – его право признали сразу, хотя ничего особенного тогда еще не навоевал… так, как весь молодняк, не больше.