Он показал глазами на кубок.
Маг подставил и спросил:
– А вино бродяга может купить?
– Пробуй.
– Хм… – он сделал маленький глоток, пробуя вкус, потом еще, еще. – Странно. Что это?
– Ты уверен, что хочешь получить ответ на этот вопрос? – усмехнулся вождь. – А то Риан расскажет подро-обно. Здешние ягоды. С разными хитростями.
– Неплохо вы устроились, – сказал Гэндальф, смакуя душистый напиток.
– Вот. Вот об этом я уже не меньше тридцати лет пытаюсь вам сказать! Можем потом налить тебе во флягу, если захочешь.
– Под честное слово не говорить, где такое делают? – маг выразительно приподнял кустистую бровь.
– Гэндальф, – улыбнулся Аранарт, – к чему лишний раз давать слово? Ты же всё равно этим ни с кем не поделишься.
– Кхм. И тебе жаль завести под это серебряный кубок? Если бродяга может покупать харадские шелка и гномье узорочье, то что мешает здесь?
Дунадан расправился с ломтем мяса, откусил пирога (Гэндальфа удивило, с какой осторожностью он держал хлеб) и отвечал:
– Ничего, разумеется. Но – один кубок. Два, три… а сколько нас здесь? А по всем поселкам? Так что ты предложишь: кубки всем, так что легко понять, что в глуши нас сотни, или решать, кому пить из серебра, а кому из рога? М?
Гэндальф поискал глазами блюдо с пирогом. Блюдо он нашел – на детском конце. А пирога там не было ни то что ни куска – ни крошки.
Аранарт проследил его взгляд:
– Нет, вот тут – никакой добавки. Даже такому гостю, как ты. Но потом принесут сладкий, я же обещал. Пока попробуй вот это, если наше мясо слишком жесткое для тебя.
Ему передали глубокую миску с овощным рагу.
– Но почему у вас нет хлеба? – нахмурился Гэндальф. – Год не был неурожайным.
– Всё потому же, – Аранарт пригубил свой кубок, глядя на мага. – Лесной бродяга может купить пару мешков муки. Другой и третий – тоже. Но если есть хлеб всем каждый день, это вернее любого лазутчика выдаст, сколько народу живет в глуши. А самим нам поля не распахать: поле не спрячешь, и лишних рук нет, и… словом, хлеб – по праздникам.
– Но так нельзя! – от возмущения маг аж ложку уронил.
– Только так и можно, – спокойно отвечал Король. И, отвечая улыбкой на гневный взгляд Гэндальфа, добавил: – Стынет. Ешь, пока вкусное.
– И кролика забери, – как бы ни о чем заметила Риан.
Аранарт расхохотался. Он смеялся, раскачиваясь так, что кресло под ним скрипело, и слезы выступили у него на глазах. Королева сдержанно улыбалась. Гэндальф не мог понять, что же такого она сказала, но сердиться теперь было совершенно невозможно. Как и продолжать серьезный разговор.
В чем-то этот упрямец всё же прав: действительно вкусно и действительно стынет.
Дело шло к вечеру. Принесли плошки то ли с воском, то ли с чем, зажгли – пламя заплясало, освещая лица, блестя на украшениях, играя рисунком вышивок… а пещеры и вся скудость здешнего быта отступили в темноту. Сумрак сдвинулся вокруг них, словно стены замка, словно они действительно в пиршественном зале, и потолок так высок, что его не видно, и ты знаешь, что эта башня окружена стенами в три ряда, так что никакому врагу никогда не взять ее, и здесь ты в безопасности больше, чем где бы то ни было и когда бы ни.
Сменили тарелки (а так ли и важно, что они деревянные?), принесли еще ягодной браги, горячего питья на нижний конец стола, наконец явился и обещанный сладкий пирог. Вкусный, чего уж там, но как прикажете есть, зная, что у них хлеб по праздникам? И ведь сидит, улыбается, довольный, будто и впрямь всё хорошо… мало тебе сожженного Форноста? не уймешься никак?
Гэндальф только сейчас заметил Хэлгона – на нижнем конце стола с уже знакомым мальчишкой на коленях. Вот уж кого и предположить в няньках не мог! Мальчик ел сам, эльф лишь размачивал ему еду – то ли водой, то ли молоком. Пара парнишек рядом – лет шести и восьми. Похожи? Нет? Все они тут темноволосые…
Самым странным в поведении детей было их спокойствие. Они не шумели, не ссорились из-за остатков пирога, раскрошившихся на блюде, они если и болтали, то негромко… не бывает таких десятилеток, а тут ведь и моложе есть. И не война их такими сделала – война закончилась сорок лет назад! от жизни без хлеба притихли?
– У тебя трое? – спросил он у Аранарта.
– Четверо.
– Кого же нет?
– Старшего. В среднем дозоре.
– Погоди. Сколько ему?
– Будет десять.
– Сколько?!
– А что тебя удивляет? – и ведь снова улыбается! – У нас по дозорам с пяти лет. По ближним, разумеется.
И ведь скажи ему, что он зверь и сердце шерстью обросло, он ответит свое «Только так и можно». Арамунд! Он не Бык, он хуже… Не хочет он быть похожим на Ондогера… да Ондогер по сравнению с тобой… человеком был! Ну, ошибался, да. Но не так же…
Они запели. Инструментов у них не было (как же, да, лесной бродяга арфу купить не может – а то и не умеет никто из них тут играть), но пели хорошо. От души. И – вполголоса. Вот опять – ну кого бояться, если на десятки лиг вокруг – только ваши?! Нагнал страху… На кого он из предков похож! Да ты ни на кого не похож, ты и на Феанора не похож, он и то так со своими не обращался!
А поют хорошо…
В небе сияли звезды, ночная синева скрывала всё лишнее и ненужное, на столе пылали огненные чаши, и в негромкой песни арнорцев была сдержанность и оттого – сила. Та сила, что заставляет росток тянуться не только вверх, к солнцу, но и вниз, в землю, всё глубже и глубже год от года и век от века, так что какие бы бури ни обломали крону, какие бы молнии ни били в ствол – а дерево будет жить, и расти, и сыпать семена вокруг.
Расходились глубокой ночью. Кто-то из детей заснул за столом, не желая уйти, но и не в силах бороться с дневной усталостью, – таких старшие уносили спящими. Явно не в первый и тем более не в последний раз. Аранарт взял на руки среднего, прикорнувшего на плече у Хэлгона. По мнению Гэндальфа, нолдор с двумя спящими принцами (младший спал на руках давно и глубоко) смотрелся исключительно… правильно.
Риан подвела к магу одну из женщин.
– Это Лутвир. Ее муж и старший сейчас в дозорах, так что тебе удобно будет остановиться у нее.
Гэндальф кивнул, благодаря, хотя спать он не хотел. Но пошел с Лутвир, чтобы не обижать отказом. Потом он просто скажет «я хочу немного покурить перед сном» – и всё. А то днем едва ли удастся поговорить с этим… ага, отнес маленького и вернулся помогать убирать со столов.
Пес Келегорма… надо же! домашняя сторожевая псина. Мягкие уши, пушистый хвост и ест с рук.
Убрали не только со столов, но и сами столы. Люди наконец ушли, эльф и маг остались вдвоем.
– Ну, теперь мы можем наконец поговорить? – осведомился Гэндальф, набивая трубку. Искра осветила его лицо.
– Спрашивай, – качнул головой нолдор.
– И как тебе здесь?
– Разве не видно? – улыбнулся Хэлгон.
– Да уж… Кем-кем, а нянькой я тебя вообразить не мог!
– Ну… они мне вроде как племянники…
– Кхм!
Хэлгон виновато развел руками: так получилось.
– Вы прям Турин и Белег! – хмыкнул маг и выпустил кольцо дыма.
– Он не Турин, – строго возразил нолдор. –Да и я не Белег.
– И тебе нравится то, что он делает? – Гэндальф пристально посмотрел ему в лицо.
– Не знаю… – отвел взгляд Хэлгон. – Он видит то, чего не вижу я… Я различу птицу там, где он и темного пятна не углядит. А он смотрит в будущее, и оно отчетливо перед ним.
– И ты станешь уверять меня, что он не советуется с тобой?!
Хэлгон рассмеялся:
– О, он советуется и часто! Но, Гэндальф, позволь я расскажу тебе, как именно он делает это.
– И?
– Он задает мне вопрос, что я думаю о том-то и том-то. Я обычно не успеваю и рта раскрыть, как он обрушивает на меня все свои идеи. От меня требуется самое главное: кивать, попадая в ритм его мысли. Это несложно. Когда он найдет ответ на свой вопрос, он снова спросит меня, что я думаю. И я честно отвечу, что мне это кажется разумным.
– Кхм!
– Вот так он со мной советуется. И, скажу тебе честно, мне это нравится больше, чем попытки всех его предков действительно получить от меня ответ.
– Хм.
– Гэндальф, ты спрашиваешь, как мне здесь… – нолдор сцепил руки на колене и заговорил, глядя в ночное небо. – Мне… непривычно. Ты знаешь, я всю жизнь был на войне. Обе жизни. Когда войны не было – я шел к ней. Это мой мир. А есть другой. Мир, в котором живет моя Эльдин. Мир света и любви. Я находил свою войну и в Амане. Она нашла свой свет и в Белерианде. Мы с ней пробовали жить в мире друг друга… не выходит. А здесь… я впервые за обе жизни жалею, что она не со мной. Не знаю, что ты думаешь о наших пещерах, но ей бы здесь было хорошо. Я не могу представить ее в Форносте – там она бы была как птица в клетке. А здесь… на просторе… она была бы незаменима… и, думаю, счастлива.
– Ей бы понравилось здесь? – прищурился маг.
– Как тебе сказать… Думаю, увидев наши пещеры, она бы подробно объяснила, чем именно они неудачны, и что еще у нас не то и не так. Ну а самое главное, – в голосе Хэлгона слышалась улыбка, – она бы решительно потребовала, чтобы такого как я и на десять шагов не подпускали бы к маленьким детям, потому что я совершенно не умею с ними обращаться!
Гэндальф смеялся долго, но, разумеется, очень тихо.
– Не хочешь ей написать?
– Хочу, – нолдор пожал плечами. – Только не могу.
– И почему же?
– Мне не до прогулки в Линдон. Я нужен здесь.
– Что мешает тебе написать письмо здесь? – приподнял бровь Гэндальф. – Я всё равно собираюсь в Синие Горы, завернуть в Мифлонд мне несложно.
– Гэндальф… – глаза Хэлгона просияли.
– Пиши, – улыбнулся волшебник.
– Сколько ты еще пробудешь у нас?
– Это зависит от вашего Арамунда. Пиши, я бы на твоем месте не откладывал.
– Прости, я был резок сегодня утром, – сказал Аранарт, снимая браслеты и отдавая их жене.
– Ничего страшного, – тихо отвечала она.
Сыновья крепко спали. Хэлгон тактично исчез.