Чем объяснить, в самом деле, эту тенденцию, особенно необычную для русского искусства с его мощной реалистической традицией? Художественным созреванием исторически молодого жанра? Действительно, лучшие творения, например, К. Чапека и И.Ефремова, А.Азимова и братьев Стругацких, Р.Брэдбери и С.Лема (наудачу взятый нами перечень можно увеличить во много раз) не уступают любому современному художественному произведению реалистики. Но всё-таки - за исключением наиболее выдающихся. В традиционной нефантастической литературе сколько угодно более высоких поэтических образцов. И тем не менее реалистика ныне как-то особо нуждается в фантастике, появился даже термин фантастический реализм. Но, может быть, его история начиналась гораздо раньше? Фантастико-реалистическая структура отличала уже "Дорогу на океан" Л.Леонова и ещё до этого "Аэлиту" А.Толстого. Однако такой широкой диффузии, такого сложного переплетения фантастики с "реалистикой" отечественная литература, кажется, ещё не знала.
Сегодня, когда литература, искусство в целом не может не заглядывать в завтрашний день, потому что грядущее с небывалой стремительностью набегает в сегодняшнюю обыденность, проективная способность научной фантастики расширяет творческие возможности художественного реализма. Фантастико-реалистические опыты нашей прозы последних лет напоминают о давней мечте М.Горького, что действительность грядущего дня для отечественной литературы не просто художественная условность, но правомерный объект реалистического отражения, наряду с былым и сущим. Сегодня как никогда актуален горьковский тезис о том, что "мы должны эту третью действительность как-то сейчас включить в наш (литературно-эстетический, - А.Б.) обиход, должны изображать её".
Научно-фантастическая условность при всей своей нетождественности научной истине всегда каким-либо образом согласуется с гипотетическим краем познания. Даже когда писатели вовсю эксплуатируют, например, сверхсветовые скорости, всё равно точкой отсчёта для фантастического допущения подразумевается предельная в природе скорость света. По всей видимости, невозможно путешествие из будущего в прошлое, но согласно парадоксу Лоренца-Эйнштейна для обратного перемещения нет принципиального запрета. Через научную фантастику в искусство вошла вместе с целым рядом новых фундаментальных понятий также и художественная условность нового типа.
Никто не рискнёт утверждать, что в пьесе В.Маяковского появление фосфорической женщины из будущего - оригинальная научная фантастика. Но сам по себе этот условный приём был подготовлен в сознании и читателя и писателя уэллсовой "Машиной времени". Повесть великого фантаста впервые (и надо сказать, ещё до оформления Эйнштейном своей теории) внесла в массовое сознание идею обратимости, пластичности времени.
Сегодня становится ясно, что научная фантастика оказывает на искусство более глубокое воздействие, чем принято обычно считать. И сама она давно перешагнула прозаические формы, в которых первоначально возникла. Оглядываясь из настоящего в прошлое отечественной литературы, теперь уже можно говорить и о некоторой традиции научно-фантастической поэзии - от В.Брюсова, И.Хлебникова, В.Маяковского до Л.Мартынова, В.Шефнера, С.Орлова, О.Тарутина и т.д. А сколько мастеров художественного слова обращалось к философской драме с элементами научной фантастики! А.Толстой, В.Маяковский, М.Ауэзов, К.Крапива, А.Якобсон, Г.Абашидзе, - не называем здесь много других, менее известных имён. Скажем только, что научно-фантастическая драматургия - факт не только русского современного искусства, но и азербайджанского, армянского, грузинского, украинского, эстонского. На кино- и телеэкран находят пути оригинальные сценарии и прозаические произведения научной фантастики А.Толстого, Л.Леонова, А.Беляева, И.Ефремова. С.Лема, К.Булычёва, А. и Б.Стругацких и др.
Если добавить, что за последние годы образовалось заметное течение научно-фантастической живописи (вспомним хотя бы космические полотна А.Соколова и космонавта А.Леонова), получается любопытное противоречие. Литературная Золушка, которую ещё недавно в шестидесятые годы объявляли "обеднённым жанром", теперь не только укрепляет свои полиции в литературе, но и пускает ростки едва ли не во всех видах художественной культуры. Иными словами, речь - уже не только о литературном и не просто о жанре.
Через научную фантастику осуществляются ныне разносторонние связи искусства с научным познанием; фантастика научного типа реалиизует наряду с тем потребность - уже не только художественную - в освоении усложняющегося мира через призму грядущего.
Этот жанр приобрёл новое качество на пересечении характерных, типологических свойств и тенденций современной цивилизации, и его изучение не может не опираться на эту типологию, не может обходить этой универсальной общекультурной функциональности. Сколько бы нам ни твердили о том, что фантастика подчиняется всем литературным законам, научно-фантастический жанр обусловлен в своём историко-литературном развитии ещё и закономерностями научно-технического прогресса. Характерные его мыслеобразы поэтически неравнозначны обычной литературной стилистике и к тому же не столько оформляют циркулирующие понятия, сколько вводят идеи новые, принадлежащие будущему. Слово "робот", пущенное в литературный оборот К.Чапеком, развернулось впоследствии целой научной концепцией искусственного интеллекта. Фантастика Ж.Верна, по свидетельству К.Циолковского, дала первотолчок идее освоения космического пространства, и т.д.
Сближаясь сегодня с нефантастической литературой и проникая в её структуру, "жюль-верновский" жанр, тем не менее, не утрачивает художественно-эстетического своеобразия и своей общекультурной универсальности. Оттого историко-литературный и поэтический анализ научной фантастики необычайно пересекается и зачастую детерминируется такими нетрадиционными подходами, как, например, с точки зрения науковедения и фольклористики, прогностики и культурологии.
В недавнем прошлом "фантастоведение" вообще сводилось к комментированию фантастических идей специалистом-учёным. Появление в шестидесятые-семидесятые годы серьёзных биографических книг Ю.Кагарлицкого о Г.Уэллсе, К.Андреева и Е.Брандиса о Ж.Верне, Б.Ляпунова об А.Беляеве, Е.Брандиса и В.Дмитревского об И.Ефремове, Н.Никольского о К.Чапеке, монографий Ю.Кагарлицкого, Г.Гуревича, А.Урбана, Н.Чёрной и других авторов по общим вопросам истории и теории - в те времена именно советской, многонациональной и зарубежной фантастики - по-своему ознаменовало литературную зрелость исторически молодого жанра. Тем не менее, простое обобщение прошлого опыта не даёт ключа к пониманию современных процессов.
Становление в очень короткие исторические сроки научной фантастики как общего жанра нашей (теперь уже бывшей) многонациональной литературы - в том числе младописьменных её ветвей, совсем недавно проросших, - отдельная тема. На этих страницах напомним только, что этот процесс явился результатом взаимообогащения культур в советском обществе. Литература и язык русского народа сыграли здесь видную роль. Дело ведь не только в том, что русская научная фантастика стала для инонациональных авторов литературным прецедентом, питательной средой и во многих случаях художественным образцом. Не менее важно, что разноязычный коллектив писателей-фантастов приобщался через русские переводы к мировой классике жанра.
Вспомним и оценим, к примеру, прозорливое замечание белорусского критика В.Барцевича, когда ещё в 1976 году он писал в статье "Должна быть" ("Неман", №4), что неизбежное развитие "жюль-верновской" традиции в каждой литературе само по себе в наше время служит признаком зрелости художественного потенциала народа.
В подтверждение можно было бы привести суждения о научной фантастике выдающихся учёных, инженеров, художников слова от К.Циолковского и И.Ефремова до Л.Леонова и С.Королёва. Но ещё показательнее, может быть, широкое общественное движение Клубов любителей фантастики, такого - ещё не создал, надо сказать, ни один литературный жанр. КЛФ давно уже функционируют во многих городах, объединяя молодую интеллигенцию, стремятся осваивать и пропагандировать жанр, устремлённый в будущее, изучают научную фантастику как живое пособие по развитию творческого воображения, как художественную литературу, которая учит миллионы своих читателей созидать наше сегодня с точки зрения грядущего дня. Причём учит не дидактически, а своей поэтической, эстетической установкой вперёд, реализуя в жанровых формах горьковское требование, изображать, наряду с прошлой и настоящей действительностью, так же и "третью действительность" будущего.
Жанрово-стилевое разветвление и литературно-эстетическое созревание фантастики на современном этапе перерастает и в типологическое и художественно-методологическое её самоопределение. В литературной критике давно уже делались попытки (например, А.Громовой) определить современную фантастику не только как жанр, но и как особый тип искусства, но остаётся пока неясным, в чём эта особая типология. Современная фантастика - многофункциональное явление, причём те или иные её функции исторически развивались и перестраивались, придавая жанру новую структуру, научно-фантастическому произведению - новые формы.
Отечественная научная фантастика претерпела немалые изменения на своём пути от первоначальной популяризации передовых рубежей научно-технического прогресса до обобщения различных ветвей познания. По мысли И.Ефремова, писателя и крупного учёного, научная фантастика в контексте современной культуры играет роль своего рода натурфилософии. В условиях нынешней дифференциации наук, когда в изучении частных законов природы и общества генерализация общей картины знания затрудняется растущей лавиной информации, целостный художественный мир фантастического произведения позволяет представить пути состыкования различных дисциплин - по линии наиболее общих законов природы и общества, а также интересов человека.
В научной фантастике видят эффективное художественное средство моделирования нестандартных ситуаций, экстремальных коллизий, которых всё больше в нашей необыкновенной обыденной жизни, коллизий профессиональных (специалист разгадывает тайну природы и т.п.) и общечеловеческих, например, встреча землян с иным разумом, иной цивилизацией и прочее, когда мы можем взглянуть на самих себя и как бы со стороны, и вместе с тем изнутри, с точки зрения скрытых возможностей нашего интеллекта (а не только через наши чувства, - здесь тоже существует определённый водораздел между научной фантастикой и обычной нефантастической литературой).