Мы понять не могли, как вообще здесь оказались. Поход в горы с самого начала нас не вдохновлял (даже Лулу, а она обычно первой готова ввязаться в любую затею). И вот мы тут, в старых джинсах и неудобных тяжеленных ботинках, а к окнам автобуса, будто задремавшие пассажиры, привалились громадные раздутые рюкзаки, тоже взятые напрокат – в фирме «Синие горы». Нервическая фляжка, усталая бандана, дребезжащая в своем стаканчкие лапша быстрого приготовления, возмущенные вопли: «Кто взял мою ветровку?» Умеет все-таки Ханна тихой сапой заставить тебя сделать то, что ей хочется, даже если ты дал слово всем вокруг, и самому себе в том числе, ни в коем случае этого не делать.
Мы с Найджелом, хотя и не сговаривались, ни слова не сказали нашим про найденные им статьи и про Вайолет Мэй Мартинес – зато наедине он только об этом и говорил без конца. Невыдуманные истории с исчезнованием всегда надолго застревают в темных уголках сознания, – наверное, именно поэтому дурно написанная и неточная фактически повесть Конрада Хиллера «Красивые» о похищении двух подростков в Массачусетсе шестьдесят две недели продержалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Такие истории – как летучие мыши; потревожишь нечаянно – сразу начнут носиться вокруг. Вроде и знаешь, что к тебе и к твоей судьбе они не имеют никакого отношения, а все равно жутко и в то же время притягательно.
– У всех есть все, что нужно? – крикнула Ханна, завязывая ярко-красные шнурки на кожаных ботинках. – Возвращаться не будет возможности, поэтому проверьте рюкзаки, а главное – не забудьте карты местности, которые я раздала! В походе очень важно знать, где находишься. Мы пойдем по тропе к Лысому ручью, мимо горы Авраама, к скале Сахарная Голова. Дальше повернем к северо-востоку и устроим ночевку в четырех милях от Ньюфаунд-Гэп-роуд, трасса четыреста сорок один – видите жирную красную линию на карте?
– Ага, – сказала Лу.
– У кого аптечка первой помощи?
– У меня, – ответила Джейд.
– Замечательно!
Ханна улыбалась, уперев руки в бока. Она оделась по-походному: штаны защитного цвета, черная футболка с длинным рукавом, зеленая безрукавка-дутик и зеркальные очки. Такого энтузиазма в ее голосе я не слышала с осени. В последнее время за воскресными обедами мы все замечали, что Ханна сама на себя не похожа. Какая-то трудноуловимая перемена в ней произошла: словно картину потихоньку перевесили на пару дюймов правее, чем она всегда висела. Ханна слушала нас, как обычно, интересовалась нашей жизнью, рассказывала о волонтерской работе в приюте для бездомных животных, о том, что собирается взять себе домой попугая, но мы больше не слышали ее девчачьего смеха, словно кто-то поддает ногой камушки на берегу моря (как выразился Найджел, ее остриженные волосы – «будто вечный дождь на празднике»). Ханна то и дело вдруг замолкала, кивая самой себе и рассеянно глядя в пространство. Я не могла определить, получается это непроизвольно, из-за того, что в ее душе пустило корни и разрослось какое-то невысказанное горе, или она так ведет себя нарочно, чтобы мы волновались и гадали, что с ней стряслось. На моей памяти многие июньские букашки старательно вгоняли себя в тоску, рассчитывая, что папа встревожится и спросит, не может ли он чем-нибудь помочь (папа на такие ухищрения говорил, что бедняжка выглядит усталой, и предлагал по этому случаю разойтись пораньше).
После обеда Ханна больше не включала пластинку Билли Холидей, не подпевала хрипловато и чуть фальшивя, что ни о чем не жалеет, а сидела в задумчивости на диване, поглаживая Лану и Тернера и не участвуя в общем обсуждении школьных событий – например, что жена директора Хавермайера Глория ждет двойню и еле таскает свой огромный живот, словно Сизиф – свой знаменитый камень, или какая скандальная история случилась в начале марта, когда выяснилось, что мисс Стердс еще на Рождество тайно обручилась с мистером Баттерсом (все равно что скрестить американского бизона с песчаной змеей).
Мы пробовали, и явно, и завуалированно, втянуть Ханну в разговор – без толку. Это как играть в волейбол спортивным ядром. И за обедом она почти ничего не ела из того, что сама же так старательно готовила. Только зря ковырялась вилкой в тарелке, словно бездарный художник, впустую перемешивающий краски на палитре.
А тут, впервые за долгие месяцы, у нее сделалось великолепное настроение. И двигалась Ханна стремительно, будто воробушек.
– Все готовы? – спросила Ханна.
– К чему? – отозвался Чарльз.
– К сорока восьми часам адских мук, – буркнула Джейд.
– К единению с природой! Карты местности у всех при себе?
– Двадцать раз уже говорили, при нас эти чертовы карты! – Чарльз с грохотом захлопнул заднюю дверцу.
– Чудесно! – воскликнула Ханна, сияя.
Проверив напоследок, что все дверцы заперты, она взвалила на спину чудовищного размера синий рюкзак и бодро зашагала вперед, к лесу.
– Скачка начинается! – крикнула Ханна через плечо. – Старушка Шнайдер вырывается вперед! Мильтон Блэк обходит справа! Лула Малони пока на пятом месте. У финиша основная борьба развернется между Джейд и Синь.
– Что она несет? – озадаченно спросил Найджел.
– Кто ее знает, – вздохнула Джейд.
– Веселей, лошадки! Если за четыре часа не доберемся до места ночевки, придется шагать в темноте!
– Потрясающе! – скривилась Джейд. – У нее окончательно уехала крыша. И ведь нет чтобы уехать, пока мы еще были в цивилизованных краях! А здесь кругом одни змеи и деревья и никто нас не спасет, разве что хреновы кролики.
Мы с Найджелом переглянулись. Найджел пожал плечами, сказал: «А фиг ли!» – и, сверкнув своей мимолетной улыбочкой, точно карманным зеркальцем, двинулся вслед за Ханной.
Я приотстала, наблюдая за нашими. Почему-то не хотелось мне идти. Не было особенного страха или зловещего предчувствия, только смутное ощущение, что надвигается нечто огромное – такое, что взглядом не охватить. Я не знала, достанет ли у меня сил с этим справиться (см. «С компасом и электрометром к Южному полюсу. История капитана Скотта и великой гонки за покорение Антарктиды», Уолш, 1972).
В конце концов я поправила лямки рюкзака и отправилась догонять остальных. В самом начале тропы Джейд споткнулась о корень.
– О, потрясающе! Просто красота! – злилась она.
Северо-западный участок тропы Лысого ручья (показанный на карте пунктиром) поначалу казался вполне добродушным – широкоплечий, как миссис Роули, моя учительница во втором классе Уодсуортской начальной школы, припудренный сухими листьями, предвечерними лучами и растрепанными соснами, похожими на прядки, выбившиеся из пучка у нее на голове к последнему уроку (миссис Роули обладала редким даром превращать «кислые физиономии» в «солнечные улыбки»).
– Может, не такая уж и гадость эти походы, – заметила идущая впереди Джейд, оборачиваясь ко мне. – Вообще-то, довольно весело!
Однако через час Ханна крикнула нам «на развилке взять вправо» – и вот тут-то тропа показала свое истинное лицо. Характером она напоминала не миссис Роули, а вспыльчивую мисс Дьюэлхерст из средней школы города Говарда – та одевалась в тускло-коричневые тона, сутулостью подражала ручке зонтика, а ее физиономия, вся в морщинах, походила скорее на грецкий орех, а не на человеческое лицо. Тропа внезапно скукожилась, вынудив нас идти гуськом и не позволяя разговаривать, пока мы пробирались между колючими кустами («Чтобы на экзамене никаких перешептываний, иначе оставлю на второй год и испорчу вам всю дальнейшую жизнь», – говорила мисс Дьюэлхерст).
– Больно, черт! – жаловалась Джейд. – Моим ногам требуется местная анестезия!
– Хватит ныть! – отрезал Чарльз.
– Эй, как дела? – крикнула Ханна, шагая задом наперед.
– Чудненько, чудненько! Страна чудес, чтоб ее!
– До первой обзорной площадки всего полчаса!
– Я оттуда сброшусь, – пообещала Джейд, и мы поплелись дальше.
Время то замедлялось, то пускалось вскачь среди бесконечной процессии чахлых сосен, лопоухих рододендронов и унылых серых валунов. Я впала в какую-то полудрему, тупо рассматривая то красные гольфы Джейд (натянутые поверх штанин в качестве предосторожности на случай гремучих змей), то на извилистые корни деревьев, гусеницами ползущие по тропинке, запятнанной кляксами гаснущего золотого света. Казалось, на многие мили вокруг нету живой души, кроме нашей компании (да еще пары невидимых птиц и взбежавшей по стволу серенькой белки). Может, Ханна права и навязанное нам приключение в самом деле что-то для нас откроет? Подарит дивное новое понимание мира? Сосны вспенились, подражая океану. Птица взвилась в небо, стремительно, словно воздушный пузырь.
Как ни странно, единственной, кто не поддался этому непонятному очарованию, была как раз Ханна. На прямых участках тропы я видела, как она оживленно болтает с Лулой – слишком даже оживленно – и всматривается в ее лицо, будто хочет запомнить надолго. Иногда Ханна смеялась, и ее резкий, внезапный смех вдребезги разбивал царящую вокруг тишину.
– О чем они там сплетничают, интересно, – сказала Джейд.
Я пожала плечами.
К первой обзорной площадке под названием Пик Авраама мы подошли приблизительно в 18:15. Справа от тропы выдавался вперед каменный утес, и с него, словно театральная сцена, открывалась панорама гор.
– Там – штат Теннесси. – Ханна прикрыла рукой глаза от солнца.
Мы выстроились в шеренгу и стали смотреть на Теннесси. Было тихо, только Найджел шуршал оберткой от хрустящего хлебца с ежевикой (как рыба неспособна утонуть, так Найджел неспособен проникнуться величием момента). От холодного воздуха перехватывало горло. Горы сдержанно обнимались, как обнимаются мужчины – не касаясь друг друга грудью. Шею их окутывали редкие облака, а вдали, у самого горизонта, горы казались такими бледными, что не отличишь, где граница между их плечами и небом.
От этой картины мне стало грустно – хотя, наверное, всегда бывает грустно, если смотришь на такое огромное пространство, полное света и тумана и головокружительной бесконечности. Папа это называет – «неизбывная печаль человечества». В голову лезут всякие мысли – и не только о нехватке еды и питьевой воды в мире, возмутительно низком уровне грамотности среди взрослых и средней продолжительности жизни в развивающихся странах, но и банальная затрепанная мысль: как много людей рождается сейчас, в эту самую минуту, и как много