– А ты его маму видела?
Я покачала головой.
– Одно лицо, прямо как брат и сестра. А у Найджела родители не сидят. Кто тебе такое наплел?
– А как же его настоящие родители…
– Его настоящие родители, Эд и Диана, держат магазин керамических изделий.
– Они не сидели за то, что застрелили полицейского?
Тут Мильтон заржал в голос (я никогда не слышала настоящего ржания, но в данном случае это явно было оно). А когда увидел, что я серьезна и даже немножко разволновалась (наверное, щеки у меня были красные, как гвоздика), перекатился ко мне, так что матрас под нами крякнул. Припухшие губы Мильтона, его брови и кончик носа (с одинокой героической веснушкой) оказались почти вплотную к моему лицу.
– Кто тебе все это нарассказал.
Я не ответила.
Мильтон присвистнул:
– В общем, этот тип явно с большим прибабахом.
Глава 28. «Пренеприятнейшее происшествие на улице Мерулана», Карло Эмилио Гадда
«Я не верю в безумие; это такая пошлость», – сухо замечает лорд Браммел в конце четвертого акта очаровательной комедии Уайлдена Бенедикта об извращенных нравах британской аристократии «Стайка прекрасных дам» (1898).
И я была с ним полностью согласна.
Я верила в безумие нищеты, сумасшествие от наркотиков, а также в манию тиранства и мозговые сдвиги военного времени (с такими трагическими частными случаями, как фронтовая лихорадка и напалмовая невменяемость). Я могла со всей ответственностью подтвердить, что существует невроз супермаркета – когда стоишь в очереди в кассу, в корзинке батон и пакетик сока, а впереди тебя тип с грудой продуктов и ни один ценник не считывается. Но в безумие Ханны не поверила бы ни за что, стрижка там или не стрижка, покончила она с собой или не покончила, хоть она спала, хоть не спала с Чарльзом и сколько угодно ночевала в мотеле с незнакомыми мужиками да выдумывала бессовестное вранье вместо простых и бесхитростных биографий наших Аристократов.
Когда я думала об этом, голова начинала кружиться. Это же классическая схема мошенничества: Ханна исполнила роль Джозефа Уэйла по прозвищу Желтый Парень[438], самого известного мошенника в истории, а я и клюнула, как последний лох.
– Если Джейд хотя бы одну милю проехала в вонючем автофургоне, то я – реинкарнация Элвиса Пресли, – сказал Мильтон, когда уже вез меня домой.
Конечно, дура я была, что поверила. Джейд вообще с места не стронется, если речь не идет о мехах, шелках и натуральной коже итальянского производства. Да, она запиралась в туалетной кабинке с дядьками, у которых лицо похоже на расплющенный о дерево «бьюик», но для нее это просто острая приправа или, скажем, доза кокаина. Ни с одним из них она не согласилась бы даже с автостоянки выехать, а не то что умчаться куда глаза глядят. К тому же надо знать, как Джейд ненавидела брать на себя ответственность. Она класс по истории никак не могла бросить – «слишком много мороки с оформлением». А там всего-то надо было три строчки заполнить в официальной бумажке.
Когда я призналась, что услышала все это от Ханны, Мильтон объявил, что она точно была больная на всю голову.
– Хотя я могу понять, что ты ей поверила. – Мильтон остановил «ниссан» возле моего дома. – Я бы и сам, наверное, поверил, если б она мне рассказала, что я был в банде… Или что родители у меня инопланетяне. У нее все выходило такое настоящее. – Он крепче стиснул руль. – В общем, ясно. Крыша у Ханны уехала. Никогда бы не подумал. А иначе зачем ей выдумывать всякую фигню?
– Не знаю, – мрачно ответила я, вылезая из машины.
Мильтон послал мне воздушный поцелуй:
– До понедельника? Может, в кино сходим. С тобой.
Я улыбнулась и кивнула.
Мильтон уехал.
И все равно, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, я думала: если бы среди знакомых мне людей надо было выбрать больного на всю голову, я бы никогда в жизни не назвала Ханну Шнайдер. Нет уж, скорее это была бы июньская букашка Келси Стивенс – я однажды видела, как она в папиной ванной разговаривала со своим отражением в зеркале («Чудесно выглядишь. Нет, это ты чудесно выглядишь! Нет, это ты… Эй, ты давно тут стоишь?!»). Или другая июньская букашка, Филлис Миксер, которая обращалась к своему резвому пудельку, словно к девяностолетней прабабушке («Вот так, лапушка! Не слишком жарко тебе? Может, перейдем в тень? А что ты хочешь покушать? А-а, хочешь мой бутербродик?»). Или несчастная июньская букашка Вера Штраус – как потом выяснилось, она уже много лет была не в себе. Мы с папой могли бы и сразу заметить по некоторым признакам. Ввалившиеся глаза (буквально, прямо вдавленные), а когда с ней общаешься – жутковатое чувство, как будто она разговаривает с призраком: всегда смотрит тебе не в лицо, а в какую-то точку над левым плечом.
Нет, вопреки многочисленным свидетельствам обратного, я не верила в такой удобный выход из лабиринта – будто бы Ханна Шнайдер просто-напросто спятила. За такой примитивный вывод в студенческой работе хороший преподаватель ни за что зачет не поставит. Нет уж, я ведь читала «Возвращение свидетеля» (Гастингс, 1974), а также продолжение этой книги, а еще я своими глазами видела Ханну в тот день. Как уверенно, чуть ли не вприпрыжку она шагала по тропе и на вершине орала с убежденностью, а не с отчаянием (эти эмоции звучат совершенно по-разному).
Должна, должна быть какая-то другая причина!
Закрывшись в своей комнате, я швырнула на пол рюкзак и вытащила спрятанные за пазухой и в туфле улики, которые я стащила из дома Ханны. Я не хотела, чтобы Мильтон заметил. Мне и так было неловко за свои следовательские потуги. Он шесть раз повторил: «Смотри-ка, у нас тут сыщик завелся», «Оливки – мастер сыскного дела», «Да ты гроза преступников, детка!» – и с каждым разом это звучало все неприятней. Поэтому, садясь в его «ниссан», я сказала, будто забыла у Ханны в гараже кулончик со своим знаком зодиака (в жизни у меня не было такого кулончика), сбегала в гараж и прихватила заранее отложенные в отдельную коробку материалы. Тоненькую папочку со статьями о пропавших людях я затолкала за ворот платья и прижала рукой на талии, а фотографию Ханны с шипастой панковской прической подсунула в туфлю, под пятку. А когда снова садилась в машину и Мильтон спросил: «Забрала?» – я сделала вид, будто прячу кулон в кармашек рюкзака, и застегнула на молнию. Мильтон был не очень-то наблюдательный. Я всю обратную дорогу сидела как на сосновых шишках, а он и ухом не повел.
Включив ночник возле кровати, я раскрыла папку.
Когда озарение наконец свершилось, меня это потрясло – не потому, что идея была какая-то особенно сложная, а потому, что настолько очевидная. Как я раньше не сообразила?
Сперва я прочла газетные статьи (Ханна, видимо, распечатала их где-нибудь библиотеке, с микрофишей низкого разрешения). Две заметки из «Стоктон обсервер» от 19 сентября 1990-го и 2 июня 1979 г.: «Ведутся поиски пропавшей альпинистки» и «Одиннадцатилетняя девочка из Розвилля найдена, серьезных повреждений нет». Еще статья из «Ноксвилль пресс»: «Пропавшая девочка вернулась к отцу, в похищении обвиняют мать», еще теннессийской «Пайнвиль геральд таймс»: «Пропавшего мальчика принуждали к проституции» – и наконец: «Пропавшая женщина обнаружена в штате Вермонт, где она жила под чужим именем» – из «Хантли сентинел».
Потом я взялась за последнюю страничку – отрывок из книги, в котором рассказывалось о Вайолет Мартинес, исчезнувшей в Грейт-Смоки-Маунтинс 29 августа 1985 года.
97.
оказалось, что одного человека не хватает. Вайолет стали искать и не нашли.
Майк Хиггинс осмотрел автостоянку, опросил водителей других машин – девочку никто не видел. Через час учитель обратился в администрацию национального парка. Немедленно организовали поиск, закрыв для туристов территорию от Лысины Слепца до Горелого ручья. Сообщили отцу и сестре пропавшей, те привезли одежду Вайолет, чтобы служебные собаки могли взять след. Три немецкие овчарки прошли по следам Вайолет до асфальтированной дороги – в миле с четвертью от того места, где видели девочку в последний раз. Дорога соединяется с шоссе U.S. 441, а шоссе ведет за пределы заповедника.
Как объяснил отцу Вайолет, Рою-младшему, сотрудник заповедника Бруэл, это может означать, что девочка села к кому-то в машину и уехала. Возможно также, что ее увезли насильно.
Рой-младший категорически отказался допустить, что Вайолет заранее спланировала свое исчезновение. У нее не было при себе ни кредитной карты, ни удостоверения личности. Перед экскурсией в горы она не снимала деньги с текущего или накопительного счета. Вайолет очень ждала своего шестнадцатилетия – собиралась отпраздновать день рождения на следующей неделе в развлекательном центре «Роллер-скейт Америка».
Рой-младший также подсказал полиции возможного подозреваемого. Кэнни Фрэнкс, двадцати четырех лет, находился в исправительном заведении за хулиганство и кражи, освободился в январе 1984 г., увидел Вайолет в универмаге и влюбился. Поджидал ее возле школы, досаждал телефонными звонками. Отец девочки обратился в полицию, и Кенни оставил Вайолет в покое, хотя, по словам приятелей, по-прежнему только о ней и думал.
– Вайолет говорила, что терпеть его не может, а кулон, который он ей подарил, носила все время, – сообщила ее ближайшая подруга, Полли Элмс.
Полиция проверила версию о причастности Кенни Фрэнкса к исчезновению Вайолет, однако, по показаниям свидетеля, двадцать пятого августа Кенни весь день проработал на уборке посуды в гриль-баре «Стэг-Милл». Три недели спустя он переехал в Миртл-Бич. Полиция установила за ним наблюдение на случай, если он вступит в контакт с Вайолет, но никаких данных на этот счет не было получено.
Поиски Вайолет прекратили 14 сентября 1985 г. В операции были задействованы 812 человек, в том числе сотрудники национального парка, лесничие, национальная гвардия и ФБР. Тем не менее пролить свет на исчезновение девочки не удалось.