И всё племя мудрых, пытливых, ищущих, настойчивых, трудолюбивых людей, увенчивая чело жениха венком признания, назвало его своим прославленным сыном. А мудрейший из мудрейших мудрецов племени Не-До-Со сказал:
– Как бы ни называлось то многое, что будет делаться из материала, ещё не получившего названия, все эти вещи, изделия, инструменты навсегда сохранят имя иголкиных братьев.
И он не ошибся.
Прошли годы, века, тысячелетия. Новый материал, из которого была сделана счастливая иголка, каждый народ назвал по-своему. Наш народ дал этому материалу звонкое имя – металл.
Теперь этого важнейшего материала выплавляется столько, что самый недовольный из всех недовольных племени Не-До-Со не поверил бы своим собственным глазам, увидев клокочущие озёра чугуна в плавильных печах, искрящиеся стальные реки сваренной стали. И даже самый настойчивый из всех настойчивых людей Не-До-Со не сумел бы пересчитать сестёр и братьев первой иголки.
Да сумеешь ли пересчитать и ты её металлическую родню? Разве это только топоры, пилы, ножи, ножницы, вилки, коньки, скобки дверей, гвозди, шурупы, писчие перья… Разве её родня только то, что первое приходит в голову?
А не бегут ли иголкины братья и сёстры могучими локомотивами по железным дорогам, не разрезают ли гладь морей, став огромными судами; не подымаются ли ввысь быстрокрылыми самолётами; не вырабатывают ли нам электрический свет, не помогают ли они нам ткать, копать, шить, пахать, убирать урожай? И делать всё, что делали некогда только руками? Разве заменившие теперь руки машины и станки не кровные иголкины братья и сёстры?
Едва ли найдётся такая книга, такой художник, который сумеет нарисовать хотя бы десятую долю иголкиных родственников. Какой же счастливой оказалась игла, порождённая любовью, и как прекрасна любовь, породившая настойчивость, неуспокоенность, пытливость людей, открывших новый материал!
И об этом прекрасном материале написано сказок едва ли не больше, чем у иголки братьев.
Светло и радостно
Сбежав, как по лесенке, по клавишам пишущей машинки, сказки со всех ног кинулись к своему первому читателю и ценителю. Они торопились к Леониду Теракопяну, который заботливо и проникновенно, как никто, умел разговаривать с книжками и рукописями. Он так чутко прислушивался к каждому, кто в них живёт, что они открывали ему свои тайны и сокровища. А он открывал им их будущее. И сказанное сбывалось. Писатель, проверяя сердца людей, долго выбирал для своих сказок такого кудесника. Скромного и правдивого, мудрого и молчаливого. Когда он с улыбкой возвращал Евгению Андреевичу прочитанную сказку, можно было не сомневаться в судьбе счастливицы. Сказки знали от своих старших сестёр и братьев, как безошибочно их первый читатель определял цену сказке, как дорожил его мнением писатель. Именно этого и боялась «Некрасивая Ёлка», помня, как больно ей было видеть сказочника, когда Леонид мягко предложил не спешить и отложить на время «Лиственницу». Так и пылится её знакомая сказка в шкафу. Забытая и никому не нужная в папке с грустным названием «Несостоявшиеся». Нет, лучше уж быть непрочитанной сказкой, чем вновь видеть его несчастным. Не каждая сказка удаётся. И окажись его любимица Ёлка не такой, как задумана и видится писателю, – что тогда! От переживаний и заболеть недолго.
И Ёлка решилась: «Потеряюсь во взрослом журнале». Пробралась, затаилась: «Здесь-то уж не найдут, до чего ловко придумала!» Да только для сказки ценны не хитроумные выдумки, но чудесная добрая правда. И хотя в жизни сказочная правда иногда не сбывается и зовётся мечтой, она людьми не забывается. Разве что совсем пропащими, никчёмными. А сказочник не мог забыть дорогую ему сказку и повсюду искал рукопись. Наконец беглянка попалась.
– Да вот же она, Лёня, в твоей статье затаилась.
Началось чтение – неторопливое, вдумчивое. Ёлка, дрожа каждой иголкой, чувствует, карандаш что-то зачеркнул. Зажмурясь от страха, она не видит, что в рукописи исправляются опечатки. «Будь что будет», – и приоткрыла один глаз. Леонид снял очки, и Ёлке показалось, что он вытирает не их, а слёзы… «До чего человека довела», – сокрушаясь, закачалась до самой верхушки. И тут, как на горе, услышала: «Ничего не понимаю». В дверь заглянул сказочник. Что это? Ёлка чуть не в обмороке, а Леонид, ласково водя рукой по страницам, тихо делится с ней: «Видно, кто-то до меня читал и по заслугам оценил тебя, моя хорошая… Печально, что Евгений Андреевич разуверился во мне… Какие, однако, лестные слова, жаль не мои, – сказал со вздохом и громко прочёл Ёлке – Очень хорошие страницы, которыми можно и нужно восторгаться, но нельзя повторить и перенять». Сказочнику всё стало ясно.
– Чудо ты наше расчудесное, это же о твоей статье я написал, я – о поразившем меня твоём умении. А ты думал… Нет уж, первым читателем ты у меня был и навсегда останешься… – сказал Евгений Андреевич, входя. – А сказка мне и самому нравится. Её напечатают, но потом… наткнёшься на тупой топор или ржавую пилу. Спилить не спилят, а кору надсекут. А как её сберечь?
– О том и речь. Сами знаете, горе-критики не переводятся. Не лучше ли не их, а солнышко слушать. Оно же вам всеми цветами радуги улыбается, да и тридцать сказок за себя говорят.
А сказочник ему: – Но одна-то засохла, как малышка-лиственница у забора. Поливали её, землю рыхлили, лесной почвы добавляли. Не помогло. Пропала.
Леонид поглядел за окошко и загадочно улыбнулся:
– А кого ж вы ненаглядным деревцем называете? Я ведь ничего тогда из питомника не приносил. На солнышке ожила она. Сами сказали, свету ей не хватило. Вот я и добавил…
– Понял я твой совет, и про свет и про сказочный лазарет. На днях к тебе не простая, «Двойная лиственница» пожалует. Вылечу и до дела доведу. Сказке ведь тоже солнечный свет нужен…
– …и не без сказочной доброты автора. В «Ёлке» её много… Сказка нашлась, мы радуемся, а дети слыхом не слыхали про то, что «в датском говорящем лесу росли говорящие деревья». Скорее звоните на радио. Звоните, а мне с одним из них потолковать надо. – И к Ёлке: – Не куксись. Пиши лучше приглашения гостям.
– Кому? – удивилась Ёлка.
– Я давно обдумал, кого приглашать, да хозяйки не было.
– А куда их звать?
– В новую прекрасную книжку.
– Так ведь и её нет.
– Будет. Ты знай пиши, гостей созывай. А я тем временем прикину, как их получше разместить. «Иголкины братья» будут рады встрече с «Принцем в голубой короне». «Пастух и скрипка» звонче прозвучат, играя для «Первой улыбки». «Дедушке Само» с «Фокой…» есть что вспомнить, чем других порадовать.
Сказочное чтение – отменное угощение. «Волшебные краски» и «Мыльные пузыри» во всех книжках с тобой неразлучны будут. Звонкий колокол вас крепко сдружит. Далеко его бархатный звон из «Сказки о большом колоколе» разносится. У кого уши чуткие, и с дальнего конца стола что надо в нем услышат. Ну «Тайну цены» – в центр стола. Из простой глины вылепилась, ракушками началась, до корня всех ценностей-драгоценностей добралась. И место ей на виду, Пусть для всех «Тайну цены» раскрывает.
– Хорошо, когда друг дружке помогают, – откликнулась Ёлка. – Но как они узнают, кому где сесть? Тем более что хозяйки нет.
– Теперь есть. Вот же она передо мной. Заглавная сказка – «Некрасивая Ёлка». Разве я тебе не сказал название книжки? К тому же им поможет художник. Он каждую наделил своим рисунком-зеркальцем, в котором сказки отражаются и продолжаются.
Вот что рассказала Некрасивая Ёлка о появлении книжки, которую ты держишь в руках.
А давняя рукопись «Некрасивой Ёлки» по-прежнему хранится в отличной статье журнала между строк о неповторимом, потому что они относятся и к ней. Снова прав оказался её первый и удивительно скромный читатель. Конечно, именно так можно и нужно говорить о задумчивой Ёлке. Всем от неё светло и радостно, как от солнышка.