Иудео-христианский бог повелел Аврааму принести ему в жертву единственного сына Исаака (Быт. 22:1–19). Иудейский судья Иеффай во исполнение обета, данного тому же богу, принес в жертву свою единственную дочь, убив ее (Суд. 22:1–40). Но не только древние иудеи, а многие народы Древнего мира приносили в жертву своих сыновей и дочерей, как об этом свидетельствует ряд источников. Принесение в жертву собственных детей означает, очевидно, то, что богу отдается самое дорогое; более того, на психологическом уровне как бы часть самого себя. Вместе с тем сын бога, даже рожденный земной женщиной, сам не мог не быть богом, хотя бы частично. Поэтому принесение его в жертву исключительно ценно. Как раз по этой причине бог сын способен выступить и в качестве спасителя. Им не мог быть обычный земной человек. А вот его-то, земного, распинали всегда, не видя в том ничего необычного или злодейского. Так было принято, так было установлено природой, богами, людьми. Это дало право П. Ф. Лагерквисту писать: «Думаешь, Тебя одного постигла такая судьба, один Ты страдал и был распят? Нет, Ты знаешь, что не Ты один. Ты лишь один из многих в бесконечной веренице… Страдания и жертвы испокон веков — доля людей на всей Земле, хотя тебя одного называют Распятым, лишь Ты один из всех страдавших стал им, хотя, думая о боли, мучениях и несправедливости, люди думают о тебе. Будто в мире есть лишь Твоя боль, будто несправедливость испытал лишь Ты один. Но кто позволил Тебя распять, кто назначил тебе страдания и смерть?.. Ты должен знать, каков Он, Тот, Кого Ты упорно называешь "бог-отец", хотя Он никогда не жалел Тебя, никогда не выказывал Тебе Свою любовь, позволил тебе висеть на кресте, когда Ты в глубоком отчаянии крикнул Ему: "За что Ты оставил меня?"»[27].
Христианство особо выделяет распятие Христа и признает его «главным распятым» именно по той причине, что такие же страдания претерпевают все люди. Здесь нет парадокса. Поскольку вся людская боль и муки должны концентрироваться в одном лице, которое выступает единым символом всеобщего страдания. Как раз перед этим символом и склоняет свою голову христианская часть человечества, причем каждый бессознательно предощущает в нем свои несчастья, свои обиды, свою боль. Поклонение Христу как центральному носителю страданий есть отделение последних от людей и придание им некоторой самостоятельности. На спасителя люди смотрят как в зеркало, и то, что они там видят, постоянно убеждает их в том, что муки есть неизбежный их удел. Отношение человека к своим тяжким испытаниям поэтому амбивалентно: он стремится избежать их и в то же время устремлен к ним, в частности, в олицетворении Христа. Наверное, в людях изначально заложено нечто мазохистское, что заставляет их упиваться собственными страданиями и горестями. Хотя фигура Христа есть несомненный свет, она заслоняет радость, а поэтому внутренне противоречива. Не случайно в христианстве предметом особого поклонения являются мученики. «Заслуги» многих святых сводятся исключительно к тому, что они были убиты.
Полное принятие страданий от бога происходит из бесспорного его права делать так, как он считает необходимым. Именно эта концепция изложена в Книге Иова: человек обязан признать свою полную неосведомленность и совершенную неспособность понять смысл и цели божественных действий, он должен без колебаний подчиниться воле Всевышнего и решительно отказаться от своей, не имея возможности выбирать, поскольку он ничто по сравнению с творцом.
Вместе с тем «ни один из исповедующих религию Яхве не принял бы идею, что человек был таким с самого начала; бог не был бы самим собой, если бы не создал все хорошим, совершенным и безупречным. После того как в природе человека произошли негативные изменения и она стала подвержена «земным» несчастьям, он, рожденный совершенным, теперь вошел в мир начальником над самим собой… В результате необдуманного поступка, горделивого желания изменить свою судьбу и стать подобным богу (в глазах древних семитов, хранивших в своих душах чрезвычайно живое чувство дистанции между божественным и человеческим, последний мотив выглядел особенно непростительным) человек утратил свою первородную чистоту, заразился злыми инстинктами и тягостной склонностью к совершению злых поступков и в качестве наказания за отказ от своей первой природы был обречен на низменное, мучительное существование»[28].
Один из глубинных смыслов страданий Христа в том, что он не просто дал образ человеческих страданий, но и показал, что, вспоминая его мученическую судьбу и крестную смерть, сопереживая ему, человек быстрее утешится. Он поймет, что хотя смерть и страдания невозможно победить, они приведут его, как и спасителя, к воскрешению и окончательному торжеству.
Идея важности и необходимости страдания получила полную поддержку многих русских богословских философов. Так, Е. Н. Трубецкой считал, что страдание может быть оправданно лишь постольку, поскольку между ним и благим смыслом жизни есть не внешняя только, а внутренняя связь, то есть поскольку величайшее страдание жизни просветляется и озаряется до дна всею полнотою мирового смысла. Страдание есть ощущение задержки жизненного стремления, неполноты жизни и, наконец, надвигающегося ее уничтожения — смерти. Это показывает прямую, непосредственную связь между страданиями и смыслом, между страданием и блаженством. Мировой смысл есть именно полнота жизни, наполняющей собой все. Блаженство заключается в обладании этой полнотой, а страдание обусловливается ее отсутствием. Духовный смысл страданий в том, чтобы подняться духом над житейской суетой к полноте вечного смысла и вечной жизни. Нужно ощутить всем существом весь этот ужас мира, покинутого богом, всю глубину скорби распятия. Поворот человеческой воли от мира к богу, без коего не может совершиться всеобщий, космический переворот преображения твари, не может быть безболезненным.
Одно из величайших препятствий, задерживающих духовный подъем, заключается, по мнению Е. Н. Трубецкого, в том призрачном наполнении жизни, которое дает житейское благополучие. Комфорт, удобство, сытость и весь обман исчезающей, смертной красоты — вот те элементы, из которых слагается пленительный мираж, усыпляющий и парализующий силы духовные. Чем больше человек удовлетворен здешним, тем меньше он ощущает влечение к запредельному. Вот почему для пробуждения бывают нужны те страдания и бедствия, которые разрушают иллюзию достигнутого смысла. Глубочайшие откровения мирового смысла связываются с теми величайшими страданиями, которыми пробуждается и закрепляется сила духа[29].
Итак, только страдания открывают смысл жизни и доступ к настоящим нетленным ценностям, страдание дает возможность поднятия над житейской суетой к вечному блаженству. Повседневные блага, комфорт и удобства оказываются в числе главных врагов просветления, и в этих словах слышится прямой отголосок страданий десятков миллионов российских людей, закабаленных, вдавленных, бесправных, лишенных элементарных жизненных удобств и темных радостей, а поэтому ищущих их в посмертном существовании, многопоколенных рабов, не знающих надежды. Но если следовать логике Трубецкого, они и должны быть очищены страданием, обретая таким путем всю полноту духовного света. Между тем именно лишения и нищета широких народных масс привели к тем известным катаклизмам в начале XX в., которые преградили путь цивилизации. Здесь особенно заслуживает упоминания, что тогда начался разгром религии.
Е. Н. Трубецкой ссылается на Ф. М. Достоевского, который указывал, что самым сильным возражением против всякой веры в смысл жизни являются страдания невинных младенцев. На это Трубецкой кощунственно возражает: «Но что значит отрицательная сила этого довода по сравнению со страданиями Богочеловека?» Получается, что страдания ребенка ничто в сравнении со страданиями спасителя. Думается, что сам Христос с таким утверждением Трубецкого решительно бы не согласился.
Разумеется, пресыщенность, мещанская, буржуазная сытость, превалирование материальных интересов над духовными и интеллектуальными, игнорирование духовных проблем обедняет личность, снижает уровень ее функционирования и эффективность творческой деятельности, затрудняет социальный прогресс в целом. Речь не может идти только об обеспечении жизненного достатка или богатства, но они являются необходимым условием и духовного процветания, которое отнюдь не равнозначно религиозности, а значительно шире ее. Именно при этом можно стремиться к гармоничному сочетанию материальных и духовных потребностей.
Культ страдания имеет исключительное историческое значение для России, для всех населяющих ее народов, в основном — негативное. Именно из-за этого культа она намного позже европейских стран освободилась от крепостного рабства, охотно восприняла коммунизм, который бесконечными и мучительными десятилетиями уверенно покоился на самом прочном фундаменте — добровольном подчинении страданию, унижению, нужде. Характерным было поведение в годы сталинских репрессий большевистских функционеров из числа принявших идею: ради нее, ради ее «бессмертной носительницы» — партии — они безропотно, с безмерным мазохистским наслаждением приняли страдание и смерть. Культ страдания не исчез и сейчас, о чем убедительно свидетельствует то, что значительное число людей искренне продолжают отстаивать идеи и идеалы бедности и убожества. Они активно выступают против материального процветания страны, утверждая, что для нас якобы неприемлемы западные стандарты и цели, ориентированные на максимальное удовлетворение потребностей при активной защите достоинства человека. Их взгляды усиленно питают левую российскую оппозицию и существенно тормозят развитие общества.
Особо почитаются страдания в российском православии, что не могло не отразиться на национальном характере русского и некоторых других народов России. Лишения, невзгоды, неустроенность, низкий уровень достатка уже давно стали рассматриваться как естественное и присущее им состояние; более того, как то, что выгодно отличает эти народы от западных, а следовательно, является духовной и нравственной ценностью. Коммунистическая идеология и практика были успешны, в частности, и по той причине, что всячески насаждали убогость, необеспеченность, серость. Большевистские главари, залившие страну кровью, почитались (многими почитаются и сейчас) чуть ли не как святые. Даже в начале XXI в. в секуляризированном российском обществе, главной заботой которого является повышение материального благосостояния народа, все время раздаются голоса ревнителей национальной чистоты, нелепо отождествляющих духовность с нищетой и страданиями. Эти представления имеют глубокие религиозные корни: иудео-христианский Вседержитель сетовал на то, что люди живут хорошо, в достатке, без войн и повальных болезней. Такое благоприятное для человека существование божеству совсем невыгодно, поскольку его забывают, он оказывается не нужен. Войны, захваты, эпидемии, голод — вот что заставляет этих «неблагодарных» обратить свои взоры и мольбы к нему, вот тогда он и востребован. Следовательно, близость к богу напрямую зависит от личного неблагополучия людей.