Одним из таких некрофилов. причем на пике сталинских репрессий, стал Ежов. Он был в своем роде уникален — карлик (рост — 151 см), с неоконченным низшим образованием, но умевший при этом хорошо и грамотно излагать свои мысли, алкоголик и наркоман, гомосексуалист. О его детстве и отрочестве мало сведений, в первую очередь из-за его почти патологической лживости. Он, по некоторым данным, был сын дворника и окончил всего 1 класс. Признавал, что «почистил 14 000 чекистов, но… мало их почистил». Остальных своих жертв Ежов не считал, а их было куда больше — миллионы! О его младых годах, как сообщает А. Павлюков в биографии Ежова, известно, что он любил истязать животных и гонялся за малолетними мальчишками, чтобы причинить им вред. Он был садистом.
Это был человек, начисто лишенный совести в начале его бюрократической карьеры ему покровительствовал некто Москвин, жена которого постоянно жалела Ежова, называла его «воробушком» и стремилась сытно накормить. Когда «воробушек» стал наркомом внутренних дел, он приказал эту чету расстрелять.
Ежов был отменным исполнителем, за что все всегда его хвалили. Предположение, что он заливал совесть водкой, не имеет оснований: он ничего не знал о совести, унаследовал алкоголизм от отца и, конечно, понимал, что при сталинском режиме ему, очередному заплечных дел мастеру, рано или поздно придет конец. И он слишком много знал. Поэтому и заливал свою тревогу спиртным. Ежов составлял списки людей, которых надо ликвидировать, принимал участие в допросах, пытках и казнях, лично пытал Ягоду и Тухачевского.
Были палачи и ниже рангом. Они не занимали министерских постов, но весьма преуспели в палаческом деле: Гоглидзе, Б. Кобулов, А. Кобулов, Шарок, Кубаткин, Церетели, Гульст, Рапава, Бочков, Миронов и др., всех не перечислить. Особо выделялась группа В. Блохина, которая приводила в исполнение приговоры о расстреле: Антонов, Магго, Окунев, В. Шигалев, И. Шигалев, Яковлев. О самом Блохине надо сказать отдельно, по различным оценкам, им лично было убито 10–15 тысяч осужденных. Он, когда шел «на дело», носил специальную одежду: коричневую кожаную кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей[74]. Это надо полагать, была его профессиональная палаческая одежда.
О Блохине известно, что он родился в 1895 г. весле Гавриловское Суздальского района Ивановской области в семье крестьянина-бедняка. С 1905 г. одновременно с учебой работал пастухом, затем каменщиком, работал и в хозяйстве отца. 5 июня 1915 г. зачислен рядовым в 82‑й пехотный полк во Владимире, дослужился до младшего унтер-офицера. Со 2 июня 1917 г. — старший унтер-офицер 218 Горбатовского пехотного полка на германском фронте, был ранен, лечился в госпитале в Полоцке до 29 декабря 1917 г. Затем до октября 1918 г., оставаясь в стороне от политических бурь, он крестьянствовал в хозяйстве отца, а 25 октября 1918 г. добровольцем поступил на службу в Яновский волостной военкомат Суздальского района. Вскоре Блохин сделал и свой политический выбор — в апреле 1921 г. вступил в Коммунистическую партию и тут же, 25 мая 1921 г., был назначен в 62‑й батальон войск ВЧК в Ставрополе[75].
Блохин занимал различные должности и в конце концов стал главным палачом. На пенсию он вышел в 1953 г., умер в 1955 г. Похоронен на Донском кладбище Москвы. По словам современников, к нему и его подручным собаки близко не подходили, так от них несло кровью. Скорее всего, Блохин и его «друзья» не чувствовали ни вины, ни раскаяния. Свои поступки они отталкивали от себя, оправдываясь сами перед собой полученным приказом. Но эти поступки стали частью их существа. Не случайно многие из них спились или закончили свои дни в психиатрических больницах. Это доказывает, что от каждого приказа убивать, который им пришлось выполнить, у них осталось «жало». Оно живет в них как чуждая инстанция и освобождает от чувства вины, которое лежит в основе нравственности.
Э. Канетти писал, что палач — это человек, который убивает под угрозой смерти. Он может убивать только тех, кого должен убить. Если он точно придерживается инструкции, с ним ничего не может случиться. Конечно, исполняя приказы, он не свободен от воздействия угроз, испытанных им в других обстоятельствах. Можно предположить, что, осуществляя казнь, он избавляется от скопившихся в нем жал иного происхождения. Но сущностно важную роль играет механизм осуществления главной задачи. Убивая сам, он освобождается от смерти. Для него это вполне чистое и самое нормальное занятие. Мрачных мыслей, которые он будит в других, в себе он не наблюдает. Важно отчетливо себе представлять официальные убийцы тем удовлетвореннее, чем больше приказов ведут прямо к смерти. Даже тюремному надзирателю труднее жить, чем палачу.
Правда, за удовольствие, которое палач получает от своего ремесла, общество платит ему презрением. Но он собственно, ничего от этого не теряет. Нимало для этого не подходя, он тем не менее переживает каждую из своих жертв. А отблеск уважения к пережившему падает и на него — хотя он всего лишь орудие — и полностью нейтрализует презрение общества. Он находит себе жену заводит детей и живет семейной жизнью[76].
Сложно сказать, откуда и как получены Э. Канетти данные о том, что палачи получали удовольствие от своего ремесла, скорее всего многие были равнодушны к тому, что детали, это было их работой. От отношения общества к палачу он теряет — и немало, теряет своей изолированностью, страхом перед ним или пре трением к нему; он может страдать и через родственников, в первую очередь детей которых сторонятся их сверстники. Так относятся только к тем, кто официально или полуофициально известен как палач. В тоталитарном государстве о нем могли ничего не знать как о палаче и относиться как к добропорядочному соседу или хорошему приятелю. Официально в таком государстве никого в качества палача не назначали, для этого существовали другие названия должностей, например комиссар особых поручении или комендант.
Люди чурались и инстинктивно избегали рядовых палачей. Что же касается высокопоставленных палачей типа Гиммлера или Ежова, отношение к ним было совсем другое, их дружбы и покровительства просто искали.
То, что Гитлер и Сталин были некрофилами не вызывает никакого сомнения. Они были эмоционально холодными людьми которые не умели ни жалеть, ни проявлять милосердие; оба были фатально и фанатично преданы своим идолам: Гитлер — идее рейха и расы, Сталин — удержанию и умножению своей единоличной власти. Вокруг них было как бы безлюдное, выжженное пространство, где не существовало ни людей, ни нравственности. Оба были тиранами, для которых человеческая жизнь была лишь способом достичь успеха — близкого или в перспективе. Нет вообще никакой уверенности, что они вообще воспринимали людей как живых существ. Поэтому понятия совести и морали к ним совсем неприменимы. С одинаковым равнодушием и холодностью они относились и к тем, кто погибал в лагерях смерти, и к тем, кого они посылали на войну. Сталину еще очень нравилось играть чьими-то жизнями, поэтому он любил миловать, чтобы потом сразу казнить. Он был еще и садистом.
Гитлер и Сталин, эти два некрофила, были подлинными лидерами, хитрыми, жесткими, неразборчивыми в средствах и изворотливыми. Они обладали умами, лишь нацеленными на реализацию их идеалов, но дальше этого они ничего не понимали и не хотели понять, поскольку это помешало бы реализации их планов. Так, Гитлер никогда не желал учитывать, что 80‑миллионный германский народ никогда не сможет править всем миром. Сталин же решил, что огромный СССР будет жить вечно и при нищем населении, когда другие народы успешно развиваются. И тот и другой не понимали, что взрастили целую плеяду некрофилов, которые норовят занять их места, а поэтому они очень уязвимы. Для некрофильского владыки очень важно, чтобы все было под контролем, вот тогда хоть на время снижается снедающая его тревожность и укрепляется чувство, что он хозяин жизни, он — власть, непререкаемая, великая, непогрешимая. Для него главное — что ему все подчиняются, поскольку он приобретает (приобрел) огромную власть над людьми. Он боится нового, новых людей и особенно новых идей, хотя бы потому, что они исходят не от него, но это относится только социальному устройству. Все же технические новинки (открытия), если они могут способствовать укреплению власти, только приветствуются. Типичные черты синдрома некрофилии удержанных властителей слагаются как реактивные образования прожитой жизни, а частично как унаследованные по генетической линии. В целом синдром некрофилии у названных лиц не осознается.
Некрофилия не исключает садизм, который ей может предшествовать или чередоваться с ней. Ненависть к людям некрофилы не ощущают как ненависть, а злобу — как злобу, но очень часто и ненависть, и злоба носят ровный, не скачкообразный характер, а сама некрофилия проявляется как постоянное отношение к людям, обществу, миру. Они могут быть любезными, внешне доброжелательными, спокойными. Так, Гитлер был очень любезен с дамами, любил их общество, играл с детьми; его бешенство и неистовые припадки некоторые современные наблюдатели оценивали как часть игры, при которой сам он оставался совершенно спокоен. Это обеспечивало ему порядок и спокойствие, владение и распоряжение миром с помощью жестокости без жалости и являлось способом сто существования.
Сталин почти всегда производил впечатление спокойного, выдержанного человека, что придавало ему вес, внутреннюю силу, убедительность его словам. То, что он говорил и делал, следовательно, представало плодом зрелых, мудрых размышлений, его решения — взвешенными, а отсюда один шаг до гениальности. Конечно, людьми руководил еще и страх, особенно теми, кто (тонко стоял к владыке и кого тот мог заподозрить в недоверии и нелюбви к нему, а еще хуже — в сопротивлении.
Выше уже отмечалось, что некрофилия может быть врожденной. Это означает, что в зависимости от воспитания, воспринятых влияний, всей прожитой жизни человек может стать, например, патологоанатом и пользоваться всеобщим уважением. В гораздо худших случаях люди типа Лукьянчука, горького забулдыги, «просто» убивают, совсем не задумываясь над тем, зачем это нужно, и не приобретают никакой власти. Вероятно, можно представить себе случаи, когда человек рождается с ненавистью к жизни, не ценит ее, напротив, он любит смерть, испытывает влечение к ней и в ней ищет забвение и покой. Но также можно представить себе, что на свет появляются люди лишь с некоторыми задатками некрофильского характера, которые в силу обстоятельств, особенно вовлечения в политику, а также в силу собственных способностей достичь в ней успеха, могут стать некрофильскими властелинами. Фактор среды играет первостепенную роль, без него личность понять очень трудно, а в ряде случаев невозможно. Но и без самой личности, всестороннего учета ее особенностей, сделать это тоже нельзя.