– Их тут тридцать четыре, не считая Проповедника, – сообщил Сан Саныч. – Стоят и раскачиваются, как камыши на ветру.
– Как обдолбыши на трансцендентальной вечеринке, – выдала свою версию Василиса. – Я знаю, о чем говорю. Вот такие здесь финтики творятся, Агата. Всех этих людей Обжорка сожрал до нас. Они не разговаривают… черт, они вообще ничего не делают – лишь стоят и раскачиваются. Из нормальных здесь только я, да Сан Саныч. Был еще один парень. Леха. Он, как и мы возмущался, ругался на Обжорку, а теперь… теперь Леха стал, как эти зомби. Стоит сейчас в первом ряду и раскачивается.
– Но что с ними? – спросила Агата.
– Да кто ж их знает? – ответила Василиса. – Проповедник – это вон тот тип в плаще – говорит, что они счастливы. Я лично в этом сомневаюсь.
– Быть может, он говорит правду, – угрюмо возразил Сан Саныч.
– Товарищ полковник! – воскликнула Василиса. – И ты тоже?! Совсем недавно…
– А вдруг? Мы же не знаем. Возможно, это и есть выход?!
– К черту такой выход!
– Но рано или поздно мы тоже станем как остальные.
– Нахрен остальных, Сан Саныч! Нахрен! Я лучше целую вечность буду шляться по этому паскудному городишке, но к ним, – Василиса указала пальцем на толпу, – не присоединюсь! Такого финтика Обжорка от меня де дождется! Нет!
– Успокойтесь! – твердо сказала Агата. Она и при жизни не любила, когда кричат, и, как выяснилось, ей это не нравилось и после смерти. – Лучше расскажите про Проповедника. Почему он молчит?
– Бывает – молчит, – успокаиваясь, сказала Василиса, – а бывает – несет всякую чушь. Пойдем отсюда. Если есть в городе самое поганое место, так это здесь.
Они уже повернулись, чтобы уйти, как раздался четкий и слегка распевный голос Проповедника:
– Из Зеркальной вселенной прибыли они, дабы повести за собой тех, кто отчаялся. Трое божественных пилигримов, трое ловцов пересечений. Обжорка, Таракан и Квак разбили свои шатры в сети интернета измерения Подкидышей. Тех, кто верит, тех, кто желает счастья, Обжорка, Таракан и Квак проведут через поля гроз, через сетевые решетки и плоскости. Все для мира. Все для Подкидышей. Распад, имитация и тропа…
– Бред какой-то, – сделала заключение Агата.
– Вот-вот, – согласилась Василиса. – Хотя он иной раз и более понятные вещи говорит.
– Понятные вещи? – посмотрела на нее Агата.
– Ага, вроде того, что мы все здесь мертвы, а эти дома, вещи и наши тела, всего лишь имитация.
– Все-таки я никак не могу понять, как мы можем быть мертвы?
– Да, от этого свихнуться можно, но, боюсь, мозги в наших головах-имитациях на это не способны, – Василиса печально улыбнулась и после долгой паузы сказала: – Проповедник мне напоминает приемник, который ловит разные волны. Скоро он заткнется. Все, пошли отсюда. Мы обычно сидим в таверне, там у нас штаб-квартира. Ты с нами, Сан Саныч, или останешься хрень эту слушать?
Полковник оторвал взгляд от Проповедника.
– Что? – вид у него был рассеянный. – А, да-да, я с вами.
Чуть позже, по пути в таверну, Василиса заявила:
– Вообще, здесь не всегда так скучно. Иногда Обжорка такое отчебучит, со своими экспериментами по имитации реальности… хоть стой, хоть падай! Недавно я видела собаку с шестью лапами. Причем лапы были, как… будто сплетенные из тонкой медной проволоки. Эта тварь прыгала с крышу на крышу, а потом распалась на какие-то черные хлопья. Еще мы с Сан Санычем видели паровоз на окраине города. Он тоже распался. Кстати, в домах можно найти интересные вещи. Сан Саныч как-то ныл, что хочет курить, и представляешь, потом обнаружил на столе в таверне кучу блоков сигарет и, наверное, сотню коробков спичек.
– Ага, – подтвердил полковник. – Вот только толку от сигарет нет, ведь ни вкуса, ни запаха мы не чувствуем.
– А спички? – удивилась Агата. – Обжорка что, имитацию огня сделал?
– Сделал, – сказала Василиса. – Теперь хоть можно свечи в доме зажигать, а то вообще темень была. Можно сказать, Обжорка по-своему заботится о нас, комфорт создает. Что уж говорить, на разные чудные финтики он горазд. Перед твоим… прибытием я нашла бутылочку черной туши и иголку с ниткой. Теперь вот татушку себе на плечо сделаю. В общем, жить можно, – в ее голосе была грусть. – Еще бы орган этот заткнулся… Бесит меня уже эта органная музыка, – неожиданно Василиса оживилась, встрепенулась и весело спросила: – А хочешь, я тебе фокус покажу?
– Ты думаешь, меня теперь еще можно чем-то удивить? – Агата натужно улыбнулась.
– Смотри! – Василиса взглянула вверх и закричала: – Что б ты сдох, Обжорка! Засунь все свои финтики в…
Сумрачное небо озарили яростные вспышки, и органная музыка превратилась в гнусную какофонию. Но скоро все снова стало как прежде – сумрак, орган и печаль.
Время шло. По прикидкам Агаты она находилась в мире Обжорки уже пятые сутки, хотя уверенности в этом не было – трудно вести отсчет времени, когда нет физических ощущений и сумрак так же неизменен, как поведение людей на городской площади.
За эти пять суток Агата в сопровождении Василисы и Сан Саныча обошла весь город, побывала в каждом из двух сотен домов. Иногда она видела странные и страшные вещи – то, что Василиса назвала экспериментами Обжорки с имитацией: лошадь с огромными белесыми глазами и ногами похожими на паучьи лапы; серебристый авиалайнер, бесшумно летящий в небесном сумраке; внезапно выросшее дерево с черными блестящими листьями. А однажды над городом появилось гигантское глазной яблоко – оно кружилось, разглядывая мир внизу, бордовые сосуды вокруг радужки пульсировали, зрачок то сужался, то расширялся. Глаз распался на черные хлопья и некоторое время над городом падал черный «снег».
В домах Агата, иной раз, обнаруживала интересные и странные вещи: шахматную доску, на которой были расставлены тридцать четыре белых пешки и три черных ферзя; книги с чистыми страницами; кружки без дна; вставная челюсть с серыми зубами; набор карандашей без грифеля.
Агата, Василиса и Сан Саныч много времени проводили в таверне. Здесь был бильярдный стол, рулетка и дартс – хоть какое-то развлечение. Василиса сделала на своей левой руке кучу маленьких татуировок – черепков и кособоких скелетиков, в нос продела тонкое колечко. Сан Саныч постоянно курил и сетовал на то, что не может чувствовать запах. Полковник часто уходил в себя и сидел, уставившись в одну точку. Агата думала, что в эти моменты Сан Саныч пребывал в далеком прошлом, в том времени, когда он был счастлив. Порой старый полковник отправлялся на площадь и слушал проповедника. Агата и Василиса всегда ходили с ним, и когда, иной раз, он начинал вести себя странно – раскачиваться и что-то бормотать, – они едва ли не силой уводили его с площади. А бывало, что и Василиса впадала в транс, и тогда Агате приходилось и ее возвращать в «реальность», хорошенько встряхнув.
Агата не только исследовала мир Обжорки, но и сама ставила эксперименты: как-то она специально распорола ножом предплечье и обнаружила, что под кожей вместо мяса находится какая-то розовая пористая субстанция, похожая на мягкую пластмассу, и розовые же, будто пластиковые волокна. Порез затянулся быстро, на коже не осталось и следа. Экспериментировала Агата и с желаниями: однажды она сказала, что неплохо бы, чтобы вместо свечей были хотя бы масляные лампы. Скоро в доме напротив таверны она обнаружила пять старомодных светильников и восемь бочонков с маслом. С лампами обстановка таверны стала не такой мрачной, как при свечах.
Пошли шестые сутки, по внутренним часам Агаты. Она, Василиса и Сан Саныч сидели в таверне. Полковник катал по столу сигарету и был столь же мрачен, как небо снаружи. Василиса уродовала свою руку, накалывая на пальце очередной черепок.
Агата поднялась со стула и громко сказала:
– Я прошу вас очень серьезно меня выслушать.
Василиса повернула к ней голову:
– А чего так официально?
– Замолчи и слушай! – резко ответила Агата. Василиса удивленно подняла брови, а Сан Саныч перестал катать сигарету. – Последние несколько часов я много думала и решила кое-что сделать. И я, черт возьми, это сделаю! И очень надеюсь, что вы ко мне присоединитесь. Я много наблюдала, проделала несколько экспериментов и поняла, что у него, – она указала пальцем вверх, – плоховато с логикой. – Агата вынула из кармана халата спичечный коробок. – Вот этому лучшее подтверждение.
– Спички? – удивилась Василиса.
– Тихо! – осекла ее Агата. – Прошу ничего не говорить, пока я не закончу. Еще я поняла, что он ничего не делает быстро. Ему будто нужно время, чтобы все понять и обдумать. Это дает нам шанс. У меня есть план, как сбежать отсюда. Я не знаю, сработает ли он, но нам ведь нечего терять, верно? А теперь, когда я произнесла эти слова вслух, у нас мало времени, ведь он все слышал и сейчас пытается разобраться. А когда разберется, неизвестно, как отреагирует. Я хочу знать: вы со мной? Только быстро!
– Вот это финтик! – изумленно воскликнула Василиса. – Мне все уже пофигу! Чтобы ты не задумала – я с тобой!
– Ты как, Сан Саныч?
Полковник молчал.
– Решайте скорее, – твердо сказала Агата. – У нас мало времени.
Сан Саныч смял сигарету и поморщился.
– Товарищ полковник! – закричала Василиса. – Нам нечего терять! Вы и на войне были таким трусом?!
– Замолчи, девочка! – прошипел он и резко поднялся из-за стола. – Я с вами. Говори, Агата, что нам делать.
– Следуйте за мной.
Около минуты у них ушло на то, чтобы добежать до конца улицы. Здесь, прямо посреди мостовой стояли три тележки, груженные небольшими бочонками.
– Я все это подготовила пару часов назад, – пояснила Агата. – Здесь масло. Хватайте тележки и тащите на площадь. Только быстро!
«Пока все идет как надо, – подумала она. – Неужели Обжорка еще не понял?…»
Сумрачную высь озарили всполохи, органная музыка стала чуть громче.
Пока тащили тележки, Сан Саныч сказал:
– Я знаю, что ты задумала.
– Я тоже догадалась, – кивнула Василиса. – Выходит, ты выпросила у Обжорки лампы не только для того, чтобы свечи заменить? Умно. И тележки эти… Ты думаешь, у нас получится?