– А что такого в этих ориентирах? – спросил Андрей.
Клапс снял очки, закрыл глаза и потёр пальцами переносицу.
– Ориентир – это что-то вроде станции. Тот, кому посчастливилось найти ориентир, на следующем сеансе попадает не неизвестно куда, а оказывается возле колодца. Это отправная точка для поиска второго ориентира – огромного дуба. Но, как я и говорил, колодец находили всего шестеро, включая вас, Андрей. Из них до второго ориентира доходил только один. Это был француз по имени Жан Лафайет. Он был не совсем психически здоров и в туман попадал при помощи картины Ван Гога «Звёздная ночь». Да-да, «Ёжик в тумане» не единственный путь в иное измерение, но самый короткий и не требующий дополнительных стимуляторов.
– У меня эта картина дома на стене висит, – опешила Харакири. – Всегда подозревала, что она какая-то… волшебная, что ли.
Клапс усмехнулся.
– И «Звёздная ночь» Ван Гога, и «Чёрный квадрат» Малевича, и «Мост Ватерлоо. Эффект тумана» Клода Моне… Таких волшебных, как вы выразились, картин более сотни.
– Всё это, конечно, интересно, – сказал Андрей, – но какой вообще во всём этом смысл? Ну, нашёл я первый ориентир, и что?
– Есть надежда, что вы отыщете и второй ориентир, и третий, – ответил Клапс, поглаживая свою козлиную бородку. – Возможно, Андрей, вы тот самый единственный человек, который способен это сделать. А потом вам предстоит совершить главную миссию: найти Господина Эла.
– А это ещё кто такой?
– Он свет в конце тоннеля, – дрогнувшим голосом промолвил Клапс. – Он – это величайшая тайна…
– Миссия, величайшая тайна, – поморщилась Харакири. – Могли бы обойтись и без этого пафоса. Прям сектантством каким-то повеяло. Всё впечатление испортили. И скажите честно, вы ведь и сами не знаете, кто такой этот Господин Эл?
Клапса её слова не обидели.
– Нет, не знаю, – вздохнул он. – Но его поиск наполняет жизнь особым смыслом. Это смутная цель, к которой невыносимо хочется стремиться. Есть ведь ещё и вера, что найдёшь его и прикоснёшься к чему мистическому, тайному, тому, что по своему значению имеет масштабы космоса.
– И ты уже никогда не будешь пустым местом, – глядя в пол перед собой, прошептала Харакири.
Клапс вынул из кармана носовой платок, вытер выступившую на лбу испарину.
– Вот вы перед сеансом справедливо заметили, что мир сошёл с ума. А может, Господин Эл и есть тот психиатр, что вправит ему мозги? Почему бы не поверить в это?
– Я бы поверила, – с грустью заверила Харакири. – В такое хочется верить. Чёрт, да почему бы и нет?
– А Кирпичников, – Андрей нахмурился, – он знает, кто такой Господин Эл?
Клапс развёл руками.
– Может и знает, но на вопросы он не отвечает, да и вообще я не слышал от него ни слова. Все инструкции он даёт через посредников или в письменном виде.
– Вам не приходило в голову, что Господин Эл – это ящик Пандоры? От Кирпичникова ведь совсем добром не веет.
– Конечно, приходило, – улыбнулся Клапс. – Я много об этом думал и пришёл к выводу, что Господин Эл – не зло. К злу всегда ведут короткие пути, его не нужно искать, оно доступно и навязчиво. А добро… вот его-то, порой, и приходится искать, его всегда не хватает, – он оживился. – Вы ведь читали русские народные сказки про Ивана Царевича или про Ивана Дурака? Ну к примеру, Иван этот идёт туда, не зная куда, и ищет то, не зная что. Он тоже проходит своеобразные ориентиры: яблоню говорящую или ручей, или медведя… Сказки разные и ориентиры разные. Но в итоге Иван находит то, не зная что, и это всегда оказывается что-то хорошее.
– А Ёжик выходит из тумана к своему другу Медвежонку, – заявила Харакири. – Хэппи-энд.
Клапс кивнул.
– Вот именно, хэппи-энд. Всегда хэппи-энд. Ну а теперь главный вопрос, друзья мои: вы придёте на следующий сеанс?
– Да, – не раздумывая ответила Харакири.
Андрей, чуть помедлив:
– Да.
Клапс поднялся с кресла.
– За каждый сеанс, Андрей, вы будете получать по десять тысяч рублей. Если обнаружите второй ориентир, получите пятьсот тысяч. А эти сто, – он кивнул на пачку купюр на столе. – Поверьте, вы их честно заслужили.
Харакири хмыкнула.
– Ну, теперь-то я знаю, у кого буду деньги одалживать.
– Половина твоя, – поглядел на неё Андрей. – И не спорь.
Она передёрнула плечами.
– Да я, в общем-то, и не собиралась.
Через минуту, богатые и слегка ошалелые, они покинули кабинет и спустились в вестибюль. Андрею показалось, что позади остался какой-то тёмный, унылый отрезок жизни, а впереди маячила манящая неизвестность. И теперь он, как Иван Дурак, будет идти туда, не зная куда, и искать то, не зная что. Не колодец в тумане, а этот странный вечер стал для него первым ориентиром.
– К чёрту митинги и транспаранты с мордатыми депутатами! – вскинув руки, закричала во весь голос Харакири.
– К чёрту ливерную колбасу и дешёвую лапшу! – поддержал её Андрей.
Они засмеялись и бросились друг к другу в объятия. И именно в этот момент, ощутив запах её волос и почувствовав её тёплое дыхание на своей шее, в голове Андрея возникли мысли, которые он старательно и трусливо отгонял весь этот день – мысли о будущем этой девушки. С болью и страхом он допустил, что, быть может, её опасения насчёт опухоли не беспочвенны. От этого допущения холодно стало в груди. Он почувствовал себя так, словно из тёмного прошлого его настиг параноидальный панический кошмар, вызванный белой горячкой. Андрей с ошеломительной чёткостью осознал, что впервые за чудовищно долгое время обрёл что-то важное – обрёл не заметно, в одночасье, – и теперь может это потерять. Он крепче стиснул Харакири в своих объятиях, а она, словно прочитав его мысли, прошептала:
– Всё со мной будет хорошо, Андрей. Если я опять потеряю сознание, пойду к врачу, обещаю. Мне теперь хочется жить, сильно-сильно.
Он погладил её по затылку.
– Ты говорила, что до сеанса чувствовала себя неважно.
– Я уже трое суток химию не жру. Ломает немного. Но сейчас всё в порядке, – она отстранилась от него, улыбнулась. – И что мы вдруг загрустили, а? К чёрту митинги и транспаранты!
Андрей заставил себя улыбнуться в ответ.
– К чёрту.
Держась за руки, как влюблённые школьники, они вышли из кинотеатра. Вечер был прохладный, за небольшой площадью в жёлтом свете фонарей вдаль уходила, покрытая палой листвой, тополиная аллея.
– Прошу прощенья! – раздался мощный басовитый рёв.
Неуклюже переставляя ноги, к ним подбежал мужик в спортивном костюме. Андрей насторожился, он помнил, как этот огромный как медведь тип орал в кинозале: «Ложь! Требую доказательств!»
– А я ждал вас, – мужик сделал виноватое лицо. – Ждал, чтобы прощения просить. Вы уж на меня не обижайтесь, я всегда так, наору сдуру на кого-нибудь, а потом мучаюсь.
– Да я и не обиделся, – сказал Андрей.
Мужик схватил его за руку и принялся энергично трясти.
– Вот и отлично, вот и чудесно. А я-то переживал всё… Если бы сейчас прощения не попросил, всё ночь бы не спал, мучился, – он расправил плечи, выпятил грудь. – А теперь, разрешите представиться: Козловский Илья Фёдорович, солист оперного театра. Бывший. Вы случаем не театралы?
Андрей и Харакири дружно помотали головами.
– Очень жаль. Очень, – мощный голос Козловского разрывал тишину в клочья. – Были бы театралы, сразу же меня узнали бы. Я ведь был знаменит! Эх, как же я исполнял партию юродивого в «Борисе Годунове»! Э-эх! Мне стоя аплодировали и со сцены отпускать не хотели. А я на бис знаете что исполнял?
Андрей и Харакири опять дружно помотали головами.
Козловский прижал ладонь к бочкообразной груди, выпятил тройной подбородок, устремил в вечернее небо горящий взгляд и затянул самозабвенно:
– Э-э-эх, да вдо-о-оль, по Пи-ите-ерска-а-ай. По Тверско-ой-Ямской, да ох да по Тверской-Ямской…
Андрей вдруг заметил, что их возле лестницы кинотеатра уже не трое, а четверо – откуда-то взялась женщина, которая на сеансе была в костюме ежа. Костюм она сменила на жёлтое пальто, но шапку с колючками или забыла снять или не захотела.
– По-о Тверской-Ямской, да с колоко-ольчи-ком! – Козловский не собирался останавливаться. Он пел приподняв руку с растопыренными пальцами. – Э-э-э-эх…
– Ему только повод дай! – громко заявила женщина. – Если его не остановить, до утра горлопанить будет.
Козловский резко замолчал и смерил её гневным взглядом.
– Вера Павловна, я бы вас попросил!
Она отмахнулась от него и повернулась к Андрею.
– У меня к вам просьба большая. Можно на следующем сеансе я рядом с вами сяду, а? Пожалуйста! – её глаза неожиданно стали такими печальными, что у Андрея от жалости защемило сердце. – Для меня это очень важно.
– Место уже забито! – проревел Козловский. – Я уже рядом с ним сижу!
– Не забивал ты ни какого места! – Вера Павловна сжала кулаки, печаль из её глаз улетучилась. Она выглядела так, словно вот-вот ринется в бой. – Я всё слышала, слышала!
– Забива-ал!
– Не забивал, не забивал! Врёшь ты всё, Козловский!
Андрей приподнял руки в примирительном жесте.
– Стоп! Хватит. Ну что вы ей богу?
Вера Павловна и Козловский замолчали, но их нацеленные друг на друга глаза продолжали перепалку.
Харакири рассмеялась, прикрыв губы ладонью. Андрей посмотрел на неё, и ему вдруг захотелось сделать этот безумный вечер ещё безумней.
– А давайте все вместе в ресторан ломанёмся? Хочу свой гонорар потратить сегодня же! Ну, могу я хотя бы раз в жизни шикануть, а?
– Вот это по-нашему! – одобрительно проревел Козловский. – Люблю людей с широкой душой. Я – за!
Вера Павловна поправила свою «ежовую» шапку и поглядела на него с подозрением: не задумал ли он какую-нибудь подлость, согласившись?
– И я – за! – она произнесла это с вызовом в голосе. – И я тоже, между прочим, люблю людей с широкой душой. Я их просто обожаю.
Харакири взяла Андрея за локоть.
– Ну что, щедрый ты наш, гулять так гулять?