точных состояний, зато это целая фурия. Непобедимая тварь, сильная и опасная, которой не страшна никакая стихия. В умении приспосабливаться с ней может конкурировать только метаморф, достаточно развитый и очень сильный. Другими словами, это должен быть многоликий, что преодолел вершины ползающих, бегающих, плавающих и летающих видов и уберег не только голову, резерв, но и жизни. В противном случае, он фурии не противник.
И все-таки мой Гирби скиф, и надо спешно решить, как с ним сделать. Лишить воздуха? Наполнять воздухом, пока не лопнет? Или разозлить, а потом уже на месте надеяться на провиденье? Как ни жаль, одними размышлениями дела не решить, нужно все проверить.
И лучше всего сейчас.
Не желая разбудить Кудряшку, я, не зажигая ночник, в предрассветных потемках попыталась найти вначале халат или свою форму, а затем уже хоть какую-то обувь и дверь, предпочтительно в коридор. Но, споткнувшись несколько раз о спящих на полу смертников, бросила эту затею и выскочила так.
— Принеси мне сумку, — обратилась я к браслету, а в ответ лаконичное:
«Запрещено».
— Тогда Гирби, — попыталась я достичь желаемого другим путем. — Маленькую фигурку лемура, который лежит в моей сумке.
«Невозможно».
— Но почему? Он мне принадлежит.
«Ваша собственность находится за пределами юрисдикции кадетов. Измените запрос или заберите собственность лично», — уныло ответил мой магический гид.
— Хорошо, показывай дорогу.
Глава 14
С учений Герберт вернулся значительно раньше, и можно даже сказать — прямиком в лекарское крыло, в родную тридцать пятую палату. А попал он туда не потому, что на задании преодолел ползком десять километров и обессилел. И не потому, что с расчетом угодил в плен к противнику и прошел серию легких пыток. И совсем не потому, что Графитовые за считаные часы справились с задачей; пытки пытками, а выкрасть муляж с секретом Дао-дво все-таки сумел. И уж точно в стационаре многоликого не были виноваты ни жаброги, ни тренер, устроивший победителям трехдневную муштровку. Нет! Метаморф младшей ветви рода Дао-дво попал к целителям только из-за одной глупой, малолетней и пугливой до безобразия причины — Намины Сумеречной.
Час перелета на собственных крыльях, столько же ушло на ожидание поезда и восстановление сил, и еще три часа под мерный стук колес внутри темного и холодного купе. Он прибыл в столицу на рассвете, уставший, невыспавшийся, но неустанно подбадриваемый кукой. Именно благодаря неунывающей тварьке многоликий, добравшись до ближайшего капища, переместился в центральное здание родной альма-матер. И удивительное чувство упрямства под названием «Если не дойду, то доползу» накрыло его с головой.
— Где она? — строго спросил Гер у теневой, но ответа не дождался. Сумеречная выскочила на него из-за поворота, чуть не сбив с ног.
— Простите, кадет, не заметила! — И, придерживая подол ночнушки, помчалась дальше по коридору.
— Не понял… — Он обернулся, глядя ей вослед. — Это что такое?
— Видимо, пришло озарение, — прошептала кука, — у нее последние трое суток одни лишь эксперименты в голове. — Вот и…
— Намина! — рявкнул метаморф, но окрик потонул в словах бегущих за девушкой смертников.
— Сумерька, подожди…
— Не торопись ты так… — В коридоре объявился полуодетый капитан команды запасных, босой, в халате и пижамных штанах.
— Никуда он от тебя не сбежит! — заверил следующий за ним еще менее одетый Кардинал и, хватаясь за бок под расстегнутой рубашкой, прошептал: — Я это точно знаю.
— Что знаешь? — спросил Гер, бросая сумку на пол и сжимая кулаки. Общий вид безобразия и смертников его нисколько не радовал, и, нет сомнений, всей тройке придется сделать новый втык.
— О! Дао-дво… — Парни остановились.
— Ты почему вернулся? — воскликнул Бруг и, схватившись за подоконник, согнулся пополам, со свистом втягивая воздух. — Неужели… сборы… закончились раньше времени?
— Дя! — похвасталась кука.
— Значит, дух не врал? — удивился Равэсс, плотнее запахивая халат и завязывая пояс. — Выиграли красные…
— Графитовые, — с высоты своего положения заявила теневая. — И это тоже мы!
— А! — протянул Его Высочество и в волнении покосился на коридор, где скрылась девчонка. — Что ж, поздравляем и, извини, спешим. — А затем уже задыхающемуся оборотню: — Тугго, не отставай.
— Да бегу я, бегу…
Герберт решительно последовал за ними, но очень скоро замедлился, а затем и вовсе остановился и, едва не упав, уперся в стену кулаком. Его силы были на исходе, а вот желание воздать за глупость сероглазой поганке, наоборот, росло. Последние вспышки, так щедро дарованные испугом безголовой Сумеречной, напоминали о себе тупой болью в ребрах и общей слабостью. Метаморф уже не ощущал своего резерва, но и отступать не собирался. Он через браслет забросил свою сумку в комнату и сделал еще три шага по коридору, стараясь не обращать внимания на тварьку, которая с тревогой заглядывала в его лицо.
— Кука, убери уши, я не вижу, куда иду.
Она послушно убрала и робко предложила:
— Хозь-зяин, а давай отложим наш визит.
— Нет.
— Ты не в форме.
— Нет.
— К тому же голоден, взъерошен и устал, — продолжила она, словно бы не слыша.
— Нет, я сказал! Заткнись…
— И даже Севой-я не позволишь позвать, чтобы он тебь-бя переместил? — И не дождавшись ответа, заявила: — Нет, так нет. Ну, и ладно! Сам ползи оставшуюсь-ся сотню метров.
И нежить исчезла, а метаморф с опозданием понял, к чему она вела.
— Кука, — позвал он, уже ни на что не надеясь и мысленно решая, на каком окне проспит до начала занятий. Как вдруг услышал шепоток у второго уха.
— А назови мень-ня симпать-тяшкой, и я вернусь.
— Я-я… — привалился плечом к стене и застыл.
— Дя-я-я-я! — протянула лопоухая ехидина. — И ты в таком состоянии хотел еще куда-то идти? Недальновидно, хозь-зяин, совсем.
— Духа, — оборвал ее Герберт, — позови.
— Легко! Но при одном условии: когда мень-ня на обед позовут, пойдем вместе. — И по-деловому: — Вижу, ничего сказать уже не можешь. Будем считать, что это было дя. — И как завопит: — Сево-о-о-о-ой!
Минуты не прошло, как многоликий провалился в приемную декана. И не куда-нибудь, а на одно не совсем свободное кресло. Несколько мгновений он был стопроцентно уверен в том, что спит и комната, освещенная луной, ему мерещится. Бруг и Равэсс, как солдаты на посту, стоят у двери, ведущей в коридор, горец и Сули застыли у входа в кабинет декана, словно защитники на страже собственности академии. Впереди из угла в угол ходит Сумеречная, а в центре, в кресле он, Гер. И тут явно что-то не то происходит.
— Так… побить не могу, — призналась девчонка и обернулась к парням, — рука не поднимется. Не настаивайте. А пощечины, — продолжила она так, словно бы отвечала на ранее предложенное, — давать не за что. К проклятьям у него иммунитет, к ругани тоже… И не смотрите с укором, это не мною проверено, а отцом.
Высочество хмыкнул, и Сумеречная кивнула.
— Да-да, за свои проделки он нагоняи получал не только от меня, но еще и от папы. А впрочем. — Она поскребла нахмуренный лоб и задумалась на мгновение. — После пары нравоучений главы нашей семьи он уже научился под горячую руку не попадать. А я оскорбления на нем не практиковала никогда. Так что… это будет если не шоком, то в новинку!
Хлопнув в ладоши, она развернулась к креслу и, целясь пальцем в Гера, заявила:
— Ты тупое ничтожество! Маленькая серая гадость! С бараньим упрямством, хозяйскими замашками и непомерным самомнением.
Услышав ее обличительную речь, метаморф улыбнулся и голову подпер кулаком. Сколько нового он узнал о себе. Хотя нет, вернее сказать, сколько всего забытого вспомнил. Когда он был мал и абсолютно некрепок, Даррей и Макфарр частенько позволяли себе грубость. Вначале физическую, пока он не научился давать сдачи… с процентами, а затем и словесную. Правда, и в этом они мастерами были недолго, Герберт в моральных издевках также преуспел. Кое-что приятно даже мысленно воссоздать, поражение кузенов и собственный безграничный триумф…
Из в приятных сердцу видений его вырвали звенящие злостью слова безобразия:
— … тупоголовый бабник и доморощенный фетишист!
С первым утверждением спорить трудно — были памятные времена, когда Гер бесшабашно влюблялся в девчонок Со вторым же он и в мыслях соглашаться не спешил, пусть и хранил до сих пор множество женских вещичек с тех радужных времен.
— Вообразивший себя невесть кем, — все больше распалялась Сумеречная, — и это при том, что живешь на отшибе и поглощаешь объедки с хозяйского стола!
А вот это заявление царапнуло нехило, и почему-то не только душу, но и по спине. Он никогда не считал себя обиженным на судьбу и не просил имущих о помощи, но осознание собственной несостоятельности его временами все еще бесило.
— Ты это мне?! — Вопрос был риторическим. Кому еще? Если она, пусть и зажмурившись, но указывает на кресло, из которого метаморф так и не поднялся…
Девчонка не ответила, а остальные даже не заметили его, Герберта Дао-дво, лучшего кадета академии, лучшего разведчика на всем потоке, лучшего в чем бы то ни было, везде. Злость поднялась вопреки опустевшему резерву, а вместе с ней и сила. Присутствуй здесь Тагаш или отец, они бы аплодировали стоя, но только не эти зрители…
И, словно бы отвечая на его вопрос, Сумеречная звонко заявила:
— Утрись, безродный заморыш! Ты никто и ничто.
Руки многоликого непроизвольно сжались в кулаки, в голове потемнело, а в спину словно бы впились мелкие когти и клыки.
— Ты рожден в усладу другим! — вещало человеческое безобразие, явно не ценящее собственную жизнь. — И умрешь по той же причине — на радость другим, из-за чужой прихоти.
— Плевать, — процедил многоликий. К этому его, как и других, морально готовили в разведке не раз и не два.
— Ты ничего и никогда не добьешься! Сгниешь в небытии, оставив хладный труп на погребение. И никто не вспомнит о тебе.