И надписи, кроме фамилии-имени и дат, никакой. Наверное, напишут уже на капитальном памятнике. Какой они собираются поставить? Мраморный? Надо будет поинтересоваться.
Я услышала какой-то звук и машинально оглянулась. Нет, этот звук вырвался у меня самой. Какой-то неопределенный – то ли истерический смешок, то ли неначатый плач. Я сажусь на низкую оградку, прислоняюсь виском к металлическому столбику. Прости, подруга. Не знаю, кто ты, и почему решили, что ты – это я, только меня-то там нет, а тебя кто-то ищет, все на что-то надеется…
– Ой, дочка, – говорят рядом. Я открываю глаза. На меня смотрит пожилая женщина в сереньком блеклом платье. В руках у нее пластиковые бутылки. Наверное, приходила цветы на могилке поливать.
– Смотрю – одно лицо, – продолжает сочувственно. – Близняшка твоя, да? Сестричка?
Я гляжу на нее. Изогнув шею, смотрю на себя на памятнике. Отвечаю сама себе с фотографии неприязненным взглядом.
– Нет, – говорю. – Разве не видите – это я?
– Ой, дочка, – по инерции повторяет женщина. – Горе-то какое!
И замолкает. И делает шаг назад. И еще. Поворачивается и уходит – очень быстро. То и дело оглядываясь. Интересно, за кого она меня все-таки приняла – за ожившего мертвяка или за рехнувшуюся с горя близняшку?
Федор и сам не знал, как находит своих «клиентов». Юрик вон свято уверен: стоит только хорошенько пошерстить друзей-подруг и дальних родственников – и дело в шляпе. Давыд методично докапывается до причин заказа. Федор тоже все это делает – хоть и без особого рвения.
Ему самому важны личные вещи, фотографии. Он перебирает их, смотрит, трогает… нюхает даже; целыми ночами крутит один и тот же любимый фильм «клиента», пролистывает его зачитанную книгу, слушает музыку…
А потом часами бродит или ездит по городу. Гуляет, не думая ни о времени, ни о направлении…
И встречается – если не сказать – сталкивается с объектом.
Но как, скажите, разыскивать того, кого встретить уже невозможно? Кого уже не нужно искать?
Сегодня он сел в машину. Не спеша колесил по городу. Последний день. Похоже, задание они провалили скопом – уже звонил Юрик, осторожненько расспрашивал. Давыд поинтересовался прямо и сразу отключился. Арнольд – понятное дело – на связь не выходил, но раз их не отозвали, в пролете все Охотники…
Уже стемнело, когда Федор свернул в проулок, известный только таксистам да местным жителям. Фары освещали редкие темные фигуры прохожих – небо хмурилось, и люди спешили убраться под крышу. Федор зажег фары дальнего света – и тут же погасил. Майка, шорты, шлепки… руки, зябко обнимающие плечи, склоненная голова… неторопливая, чуть неверная походка человека, идущего в никуда…
Машина следовала за мной по пятам. Не знаю, почему я в конце концов обратила на нее внимание. Я и без того очень рассеянна, а в свете недавних событий…
Итак, она медленно ехала за мной вдоль тротуара. Такой машине следовало бы нестись по улицам города, нарушая все правила дорожного движения скопом, сбивая пешеходов и подрезая менее крутые иномарки…
Эта почти ползла.
Я несколько раз оглянулась. Вряд ли в своем новом прикиде я могла внушить кому-нибудь неземную страсть. Никто не пригласит меня в ресторан или «прокатиться». Надо свернуть куда-нибудь, чтоб убедиться, что «джипермен» едет именно за мной, но было очень лень. Вообще было как-то расплывчато-все‑равно – как будто меня оглушили. Пыльным мешком из-за угла ударили.
Я остановилась и стала смотреть на машину. Машина остановилась и стала смотреть на меня. Да-да, казалось, что смотрит именно машина– своими раскосыми глазами-фарами, – а не сидящий за тонированными стеклами человек. Потом дверь открылась. Мужчина, коротко стриженный, мордатый, выглянул наружу.
– Наталья? Беляева?
Я моргнула. Приятное исключение – в последнее время меня предпочитают не узнавать. Только теперь я его не знала.
– Да‑а‑а…
– Садись в машину.
– Зачем?
– Надо поговорить.
– Зачем? – тупо повторила я.
Мужчина полез наружу. Мои ноги совершенно самостоятельно сделали несколько шагов назад. Он увидел это и вскинул ладони. Правда, «успокоить» у него не получилось, потому что руки были здоровенные – под стать машине. И сам он был поперек себя шире.
– Не убегай. Давай поговорим, просто поговорим – и все.
Я огляделась. Темнело. Собирался дождь. Прохожих вокруг было мало. Да и вряд ли кто вмешается. Если что. Я сделала еще шажок назад. Парень развел ручищами и прислонился задом к капоту.
– Видишь? Стою. Не двигаюсь. Ну что? Говорим?
– Говорите.
Он молчал. Я переступила с ноги на ногу.
– Ну?
Он открыл рот, вздохнул – и снова ничего не сказал.
– Я ухожу, – предупредила я.
– Ты умерла, – сказал он быстро.
Я просто кивнула.
– Знаю. А вы что… вы откуда?
– Долго рассказывать. Я хочу в этом разобраться. Понять. А ты?
Наверное. Я молча смотрела на него. Мужчина огляделся. Сказал – почти просяще:
– Слушай, садись в машину, а? Я же не один такой… Могут еще… понаехать.
Кто? Откуда? Зачем?
Он знал про меня. Он узнал меня – единственный во всем городе. То есть я все-таки существую. Иногда я сама в это не верила. Он хочет разобраться. Может, и мне заодно все объяснит?
– Садись, – сказал парень и сел в машину.
Мы ехали быстро и молча. За окнами мелькал вечерний город. Устав смотреть на огни, я посмотрела на водителя. Не отрывая глаз от дороги, он повернул голову, показывая, что слушает.
– Куда мы едем?
Взгляд мельком.
– Домой.
Я пожала плечами. Ответ как ответ. От других теперь и этого не дождешься. Он не напугает меня больше, чем все остальное…
Ехали около часа – это я обнаружила, всплывая из обычного теперь серого забытья. Вокруг были новостройки. Двухэтажные коттеджи. Многие окна еще темные – в них никто не жил. Позвякивая ключами, хозяин пошел к своему, отгороженному от дороги невысоким забором. Над крыльцом зажегся свет. Открыв дверь, парень обернулся, сказал негромко:
– Иди.
Я вылезла из машины, оглядываясь и прислушиваясь. В какой стороне вообще город? Куда теперь бежать? Я медленно подходила к дому, из темноты выплывало его лицо… Откуда он взялся? Почему посадил меня в машину? Почему за всю дорогу ни одного воп-роса?
Федор машинально посторонился, пропуская ее в дом. Спохватился через мгновение:
– Стой!
Собаки уже радостно скалились навстречу гостье…
– Нельзя! – рявкнул Федор. И удивился – оба кобеля послушались, затормозили резко, осев на задние лапы. Он шагнул мимо неподвижной девушки. Похлопал по спине старшего, Ральфа: ротвейлер крупно дрожал, отворачивая от двери тяжелую башку и пряча глаза. Стаффордшир Хан осел в углу, набычившись и широко расставив лапы. Что они натворили? Федор оглянулся. Девица рассеянно смотрела в глубь дома.
– Собак не боишься?
Она ответила через паузу – то ли не услышала, то ли не сразу поняла. Обкуренная, что ли? Качнула головой.
– Только крыс.
– Проходи.
Прошла. Ральф сильней прижался к хозяйской ноге и громко заскулил. Хан сделал лужу, чего с ним давно уже не случалось. Шлепками и пинками Федор выгнал их наружу:
– Гулять!
Потянул носом. Пованивало… И не собаками. На помойке она ночевала, что ли?
– Слышь, иди в ванную.
Ванна была огромная, Федору она очень нравилась. Ни одна женщина, побывавшая здесь, не могла остаться равнодушной. Эта стояла посередине, оглядываясь и моргая на все, точно сова. Вода бодро и весело била в подымавшуюся пену. Федор деловито потрогал воду.
– Раздевайся, я сейчас тебе какой-нибудь халат…
Он не думал, что она воспримет его слова буквально, но когда вернулся, девушка уже сняла с себя все, вплоть до белья. Федор с разгону шагнул вперед, протягивая ей халат. Она замедленно взяла, хозяин буркнул:
– Мойся! – и остановился. – Это что?!
Проследив его взгляд, девица уставилась на огромный синяк, черневший над грудью.
– О, господи, откуда это? Когда это я так ушиблась?
Федор смотрел недоверчиво. «Ушиблась»? Такой удар может запросто сломать грудину. Остановить сердце. Не заметить его просто невозможно.
Она осторожно потрогала пальцами синяк. Вскинула глаза.
– Мне не больно! Совсем.
Федор машинально протянул руку, коснулся – и тут же отдернул.
– Ты ледяная! Ты где так замерзла?
– Н-не знаю…
– Лезь в ванную. Я горячей добавлю. Сиди подольше.
Ногой подгреб сброшенную одежду. Линялая красная широкая майка. Раздолбанные шлепки. Невозможного – парашютного – размера шорты. Девушка, осторожно влезая в ванну, пояснила:
– Я все в мусорных бачках нашла. Вы знаете, оказывается, выкидывают вполне приличные вещи!
Хмыкнув, Федор подобрал с пола «секонд-хенд».
– Ну, вот и я выкину.
Трусы, правда, ей оставил. Женского белья у него в доме не водилось.
Почти час в ванной, а лицо даже не порозовело. Правда, пахла она теперь только водой и шампунем. Оглянулась с прежним отсутствующим видом. Федор показал ей на диван.
– Садись. Есть будешь?
– Есть? – глубоко задумалась, будто он спросил ее нечто эпохальное. Потом очнулась, сказала с каким-то удивлением: – Нет. Я не хочу.
– А я буду.
Федор ел, поглядывая. Пожалуй, даже на том снимке она выглядела лучше. Правда, с тех пор прошло два дня… Два дня они пытались схватить ее за задницу.
– Почему тебя ищут? – спросил дружелюбно. Дело есть дело. Но интерес-то надо удовлетворить!
Она вздернула голову. Если б можно было, побледнела бы еще больше.
– К-кто?
– Конь в пальто!
Девица смотрела большими глазами. Федор знал, что они у нее серые, но сейчас, от расширенных зрачков, казались черными.