— Зверь, а не мадама. Вот это все, что сейчас на нас лезет, — он потыкал в сторону тоннеля, — это все цветочки по сравнению с этим божьим одуванчиком. И подручная у нее просто… у-ух! Зыркнет, и все, ноги отобрало, руки отобрало, зенки выпучишь, челюсть отвалишь, и поминай как звали.
— Горгона, — пояснил мрачный граф.
— Оно и правда, но как-то нехорошо так о даме отзываться. Невежливо. Хотя точь-в-точь как моя теща. Горгона и есть.
— Что же плохого в том, чтобы верно определять род, из которого происходит упомянутая тобою дама. Насколько мне известно, в Виззле с незапамятных времен обитает Горгона.
— Горгонида, — поправил Альгерс.
— Прошу прощения, — сказал граф. — Горгона. Мессир Зелг, мне нужно сообщить вам нечто чрезвычайно важное.
— Он здесь? — отозвался безмятежно герцог. — Да, спасибо, я знаю. И приблизительно догадываюсь почему. Мне вот князь все объяснил. Потом поговорим, господин…
— Да Унара, — представил король. — Где мои манеры? Никого не познакомил.
— После разберемся, — буркнул сердитый Иоффа, плавно перетекая обратно в оборотня. — Ох, и работенки же предвидится.
Но тут случилось непредвиденное. То ли никто прежде о таком не слышал, да и откуда, собственно говоря? То ли Валтасей да Кассар не успел, не смог, не захотел либо по какой иной причине не поведал своим потомкам об этой особенности их подданных; то ли у его подданных такой именно особенности не обнаружилось. Но кто теперь разберет за давностью лет?
Известно одно: когда одна из материализовавшихся теней подскочила к костеланге, выбрав себе жертву, события стали развиваться несколько иначе, чем предполагалось.
Подвергшийся нападению скелет был настоящим красавцем и модником. Росту он был непомерного, так что носом упирался в плечо Такангору. Череп его был надраен, расписан премилыми рисуночками и добротно полакирован. Кости тоже оказались тщательно ухоженными; шикарный плащ был наброшен на костлявые плечи, вокруг талии был застегнут драгоценный браслет с премиленьким брелоком в виде черепа дракона. Его щит и меч, явно видавшие виды, тем не менее вызвали бы восхищение у любого оружейника.
В общем, не скелет, а мечта, если вы склонны мечтать о скелетах.
Когда кривое, немилосердно изогнутое существо, похожее на скрюченную обезьяну без кожи и с кровавыми впадинами вместо глаз, облепило его всеми шестью конечностями и с чавканьем и урчанием выпустило из тела какие-то короткие, активно шевелящиеся отростки, все инстинктивно отшатнулись.
Только Такангор набычился и в ярости ринулся на помощь своему солдату.
Он не успел сделать и двух шагов, когда тварь издала отчаянный вопль на таких обертонах, что у всех заныли зубы и заломило в затылке, будто в голову настырно протискивали холодный тупой кол. Она дернулась, пытаясь оторвать свои многочисленные щупальца, забилась в конвульсии. Если прежде ее цвет более всего соответствовал цвету сырого, гниющего мяса, то теперь она выглядела так, будто ее испепелило. Плоть посерела и стала осыпаться золой и пеплом, и процесс этот был неостановим. «Обезьяна» застонала, но стон вышел тихий, едва слышный. И истаяла так же, как и появилась в этом пространстве.
— Ого! — сказал Юлейн.
— А то нечего мне костюм паскудить, — вполголоса заметил скелет, брезгливо отряхивая плащ.
— Он говорит! — закричал Зелг. — Сударь, вы говорите.
— Всенепременно, мессир да Кассар. Как же нам не говорить? Небось живы, здоровы, голова на плечах. Отчего бы это вдруг и не говорить?
Слухи о моей смерти сильно преувеличены.
— Но вы же не… — Зелг беспомощно обвел рукой безмолвные полки, выстроившиеся стройными рядами.
— Само собой, — пожал плечами скелет. — Слова — серебро. Молчание — золото. У неразговорчивых меньше проблем, мессир. Да и супружница моя наставляла аккурат перед боем: «Увидишь, — говорит, — милорда, кланяйся и улыбайся, балбес. Да смотри лишнего не брякни. А то как откроешь рот, так глупость и сморозишь».
— Ваша жена? — спросил потрясенный Юлейн.
— А что же я монстр какой, чтобы не жениться? Ну а как восстал — и не зайти домой да с семьей не поздоровкаться? — развел руками скелет. — Мальцы мои уж такими красавцами вымахали, а женушка все так же хороша. Не изменилась совсем, только постарела. Хозяйство ведет справное. Я ей говорю, ты ж бы замуж вышла. А она мне: вдругорядь убеждаться в том, что все вы дураки непутевые, уволь, и одного раза с лихвой хватит. Да как зарыдает, как кинется мне на грудь, голубка моя. Любовь, судари мои. Вот и браслетик свой мне на счастье повесила. И в «Чистим-блистим» сводила. Что мы, говорит, хуже других? Желаю, говорит, чтобы ты предстал пред светлы очи господина да Кассара в наилучшем виде. Плащ погладила, носки заштопала, но носки я надевать не стал. Плакала. Дура баба, что с них возьмешь — хрупкий пол. Чуть что, сразу за ухват.
— А сколько с тебя взяли в «Чистим-блистим», любезный?..
— Нунамикус! — дрогнувшим голосом сказал скелет. — Нунамикус Пу, ваша милость. Не узнали?
— Нунамикус! Ты? — обрадовался Думгар. — Прости, что не узнал, ты слегка изменился.
— Имидж другой, — согласился скелет. — Но суть прежняя, ваша милость!
— Ужасно рад тебя видеть и хочу познакомить с нашим новым главнокомандующим, — улыбнулся голем. И, обернувшись к Такангору, пояснил: — Потрясающая личность, милорд. Думаю, вы захотите пожать ему руку: основатель бара «Расторопные телеги» и автор таких признанных шедевров, как «Грезы ундины…», «Герб да Кассаров», «Бес в ребро», «Кобольды, в атаку!» ну и почти всей карты коктейлей. Долго перечислять. Ах, какие он платил налоги. Деньги из «Расторопных телег» просто текли рекой. Они и теперь текут, но тогда это была новая статья дохода. А какой патриот!
Патриот — тот, кто готов пожертвовать для родины всем, если это не вредит его бизнесу.
— Дай я тебя обниму, славный человек! — взревел минотавр, презрев условности, вытянувшиеся лица тиронгийских вельмож и прущую отовсюду бэхитехвальдскую нечисть. — Я тебя никогда не забуду.
— А скажи-ка мне, любезный Нунамикус, как ты думаешь, какой налог прилично и уместно взимать с Денси? — И голем широким жестом обнял скелет за плечи, отводя его в сторонку.
— Тут ведь вот какое дело, — донеслось до ушей маркиза Гизонги. — Ежели мессир Зелг собирается постоянно держать такое войско для защиты наших границ, то это будет дельце не менее прибыльное, нежели мои «Телеги». Ну а коли нас расформируют да распустят кого куда…
— Понятно, понятно. А скажи мне еще вот что…
— Феерия! — В восхищении маркиз прижал руку к сердцу. — Мессир Зелг, вы обладаете бесценным сокровищем. Ваш… Думгар…
— Домоправитель.
— Ваш домоправитель — финансовый гений.
— Скупердяй и зануда, — наябедничал Дотт. — Рупеза к рупезе, рупеза к рупезе, и все в сундуки! В сундуки! Прошу, дай мне, сквалыга несчастная, пару сотен. Тут у нас открыли новый бордель «Тихий омут», девочки просто чудо. Одна другой прозрачнее, скромнее. Какие саваны, какие прически! А какие манеры!
Все из приличных семей. Есть обезглавленные, есть покончившие с собой от несчастной любви. Так романтично. И многие прекрасно сохранились. Дай, говорю, сквалыга, на культурное мероприятие, а он ни в какую. Копит, копит, копит. Смотреть противно. Чернила выпьешь — посчитает, дам пригласишь на ужин — занесет в списочек. Все думаю, когда его уже земля обратно примет… — сердито бубнил призрак.
И тут за спиной Думгара, что-то оживленно обсуждающего с ныне покойным господином Пу, выросла гигантская тень. Она закрыла собою полнеба и была вполне соизмерима с исполинским големом.
— Ловец Душ, — прошептал Мадарьяга. — Думгар!
Голос его осекся.
— Думга-а-ар! — закричал доктор, кидаясь к другу и пытаясь заслонить его собой от надвигающейся громады. Но существо целеустремленно прошло сквозь него, наступая на того, кого он признал равным противником.
Голем обернулся всем телом. Двигался он как несокрушимая огромная скала, каковой, в сущности, и являлся, и движения его были полны величия, но отнюдь не стремительны. Тот же, кого вампир назвал Ловцом Душ, был ловок, скор и даже на первый взгляд невероятно, фантастически силен.
— Прочь! Отботлакшан сверт сенави!
Голос Галеаса Окиралла, герцога да Кассар, катился по пространству Бэхитехвальда, заставляя его содрогаться от ужаса и корчиться в бессильном гневе. Рухнуло какое-то сооружение, похожее на поросшую мхом и лишайниками витую раковину, из которой торчали куцые толстые отростки гнойно-зеленого цвета. То, что обитало внутри этого хищного здания, вспыхнуло черным огнем, от одного вида которого тиронгийские вельможи выпучили глаза и разинули рты. В небе истошно завопила крылатая тварь.
Ловец Душ пошатнулся, но устоял. Он оставил каменного исполина и обратил всю свою ярость на Зелга.
О, то был страшный противник. Ни в одном детском кошмаре, ни в одном сне или бреду не мог вообразить себе герцог такой свирепой, неконтролируемой, жадной и смертоносной силы. Фигурой Ловец походил на голема — то же подобие человека, только гипертрофированное, усугубленное до невозможности, до предела восприятия. В отличие от Думгара, у твари не было и подобия шеи, и голова сидела на бугрящихся мускулами плечах. Багровый провал рта был открыт, и оттуда разъяренными змеями вылетали три языка-присоски. Глаза… Это были не совсем глаза, в привычном понимании. Две дыры, в которых извивались и копошились не то личинки, не то толстые черви отвратительного синюшного оттенка и которые тем не менее могли выразить всю ненависть Ловца к обитателям Ниакроха. Над ушами угрожающе торчали кривые, направленные вперед рога. За его плечами топорщились жесткие крылья, которые он сейчас распахивал, намереваясь, очевидно, взлететь, дабы атаковать нового врага сверху.
Думгар, не мешкая, нанес ему сокрушительный удар по хребту. Удар такой силы мог бы обрушить крепостную башню, пробить ворота или, как мы наверняка знаем, раскрошить баллисту в щепки. Но Ловец даже не обернулся. Он взмыл вверх, наклонился всем корпусом вперед и устремился к некроманту, намереваясь… Один Тотис знает, что делает со своими жертвами Ловец Душ, когда приходит их час.