ская связь укрепляется, когда он спит. Упоминается об одной ночи, когда, проснувшись, он нашел себя полностью одетым на улице и в полной прострации идущим вниз с Колледж-Хилл на запад. Снова и снова возвращается он к тому, что тварь в колокольнице знает, как до него добраться.
30 июля пошла неделя, ознаменовавшаяся частичным нервным срывом Блейка. Он больше не выходил и все необходимое заказывал по телефону. Приходившие проведать его замечали возле кровати веревку; он говорил, что привычка ходить во сне вынуждает его связывать себе ноги — это либо удержит его в постели, либо заставит проснуться от усилия развязать путы.
В дневнике он описывает чудовищное испытание, повлекшее окончательный срыв. Улегшись спать в ночь на тридцатое, он вдруг обнаружил, что почти в полном мраке водит руками вокруг себя. Единственное, что он видел, — это слабые горизонтальные штрихи голубоватого света, но обонял всепроникающее злосмрадие и слышал странную смесь приглушенных украдчивых звуков над головой. Стоило ему двинуться, как он на что-нибудь натыкался, и любой шум как будто в ответ вызывал звук сверху — невнятное шевеление вперемежку с осторожным шорохом дерева, трущегося о дерево.
Однажды он обнаружил себя идущим на ощупь — рукам попался каменный столп с пустующей верхней поверхностью, потом он как будто цеплялся за ступеньки лестницы, вделанной в стену, неловко карабкаясь вверх, туда, где усиливалось злосмрадие и откуда его обдувал горячий, обжигающий поток воздуха. Перед его глазами разворачивался калейдоскоп призрачных образов, постепенно тающих, растворяющихся в видении беспредельной ночной бездны, где вихрились светила и миры еще более густой черноты. Он вспомнил предание древних об Абсолютном Хаосе, в сердце которого раскинулся незряшный несмысленный бог Азафот, Владыка Всех Тварей, взятый в круг шаркающим роем своих бездушных и бесформенных плясунов, усыпляемый пронзительным однотонным свистом демонской флейты в безымянных лапах.
Тут внешний мир резким звуком пробил брешь в его помертвении и открыл ему глаза на невыразимый ужас его положения. Что это было — он так и не узнал, возможно, запоздавшая хлопушка фейерверка, которые жители Федерал-Хилл все лето устраивают в честь разнообразных святых-покровителей или святых-патронов их родных деревушек в Италии. Во всяком случае, закричав в голос, обезумело он рухнул с лестницы и слепо заковылял по загроможденному полу в почти полной темноте окружающих стен.
Он мгновенно осознал, где находится, и отчаянно ринулся вниз по узкой винтовой лестнице, спотыкаясь и ушибаясь на каждом ее изгибе. Потом, как кошмарный сон, бегство через огромный испаутиненный неф, подымавший призрачные своды к сферам кривляющихся теней; не видя, не разбирая дороги, через захламленный подвал наружу, к воздуху и свету уличных фонарей; и наконец, неистовое бегство с фантасмагорического холма тарабарских крыш, через угрюмый безмолвный город вздыбленных черных башен и вверх по крутому восточному склону до собственного его древнего порога.
Наутро придя в себя, он обнаружил себя полностью одетым на полу своего кабинета. Паутина и грязь покрывали его с головы до ног, и во всем теле не было места, которое бы не ныло и не болело. Подойдя к зеркалу, он увидел, что волосы сильно опалены, а к верхним частям одежды пристал какой-то причудливый смрадный запах. Именно тогда его нервы не выдержали. Впредь, облаченный в халат, изнеможенно откинувшись в кресле, он только и делал, что смотрел в западное окно, содрогался при одном намеке на гром и вел безумные записи в дневнике.
Сильнейшая гроза разразилась 8 августа, как раз перед самой полуночью. Электрические разряды раз за разом ударяли в разных концах города, впоследствии сообщалось о двух поразительных шаровых молниях. Дождь падал сплошной стеной, а постоянная канонада громовых разрядов лишила сна тысячи людей. Блейк дошел до полнейшего отчаяния в своем страхе за электросеть и около часу ночи пытался связаться с электрокомпанией по телефону, но связь была временно прервана по соображениям безопасности. Он все записывал в дневнике — крупное, нервное и часто неразборчивое письмо, ведущее свое собственное повествование о нарастающем смятении и отчаянии, о записях, вслепую нацарапанных в темноте.
Он должен был погрузить дом во тьму, чтобы смотреть в окно, и было похоже, что большую часть времени он провел за письменным столом, тревожно вперяясь взглядом сквозь завесу дождя, поверх мокролоснящегося крышами центра в далекую россыпь огней, намечающих Федерал-Хилл. Время от времени он неловко царапал в дневнике; «свет должен гореть», «оно знает, где я», «обязан его уничтожить», «оно призывает меня, но на сей раз как будто не собирается мне вредить» — отрывочными фразами вкривь и вкось разбросано на двух страницах.
Затем свет погас во всем городе. Это случилось в 2 часа 12 минут, согласно отчетам электростанции, но в дневнике Блейка нет указания времени. Запись звучит просто: «Света нет — Господи помоги». Караульщики на Федерал-Хилл тревожились не меньше его, и промокшие кучки людей, укрыв под зонтами свечи, карманные фонари, керосиновые лампы, распятия и темного происхождения амулеты, каковые повсеместно в ходу в Южной Италии, обходили дозором площадь и улочки вокруг церкви дурного толка. Благословляющие каждую вспышку молнии, они в страхе творили загадочное знамение правой рукой, когда электрические разряды стали ослабевать и наконец прекратились совсем. Поднявшийся ветер задул большинство свечей, так что место действия пугающе потемнело. Кто-то разбудил преподобного отца Мерлуццо из церкви Святого Духа, и он поспешил на площадь гнетущей тьмы, чтобы произнести изгоняющие нечисть молитвы. Что до неспокойных, диковинных звуков в почернелой колокольнице, то сомневаться больше не приходилось.
Тому, что произошло в 2 часа 25 минут, мы имеем несколько свидетельств: священника, молодого, разумного просвещенного человека, Уильяма Дж. Монохэна, полицейского офицера, в высшей степени внушающего доверие, который задержался в этом секторе своего участка, чтобы присмотреть за толпой, и группы из семидесяти восьми человек, которые собрались вокруг насыпной стены, — прежде всего тех, кому с площади виден был восточный фасад. Конечно, того, что могло быть доказательно названо нарушением закона природы, не было. Возможных причин у подобного происшествия множество. Никто не возьмется с уверенностью говорить о неочевидных химических процессах, которые могут возникнуть в огромном, древнем, долго пустовавшем здании с разнородным содержимым. Вредные испарения, самопроизвольное возгорание, давление газов, возникающих при длительном разложении, любое из бесчисленных природных явлений могло произвести нечто подобное. И конечно, ни в коем случае нельзя исключать возможности умышленного надувательства. Сам по себе феномен продолжался не более трех минут реального времени. Преподобный Мерлуццо, неизменно точный во всем, то и дело посматривал на часы.
Все началось заметным нарастанием звуков глухого копошения на темной колокольнице. Одно время из церкви исходили странные злодышные запахи, теперь они сделались донельзя явными и поражающими обоняние. Наконец грянул деревянный треск, и большой тяжелый предмет рухнул во двор к основанию насупленного восточного фасада. Теперь, когда не горели свечи, колокольница казалась невидимой, но, когда предмет оказался у самой земли, в нем узнали покрытый копотью ставень с восточного окна.
Потом совершенно невыносимое злосмрадие хлынуло с незримых вершин, вызвав удушье и тошноту у содрогнувшихся зрителей и едва не свалив их с ног. Одновременно воздух всколыхнуло как бы биение крыльев, и внезапным порывом ветра к востоку — порывом такой яростной силы, как ни один из прежних, — унесло шляпы и вывернуло наизнанку промокшие зонтики стоявших в толпе. В ночи без свечей было ни зги не видно, но тем, кто смотрел вверх, показалось, что на фоне непроглядно черного неба они мельком увидели огромное расплывающееся пятно еще более густой черноты — нечто вроде бесформенного клуба дыма, со скоростью метеора пронесшегося на восток.
Все было кончено. Зрители, полумертвые от ужаса, трепета и неловкости своих поз, едва соображали, что делать и делать ли вообще. Не ведая, что произошло, они оставались все в том же бдительном напряжении; мгновение спустя у них вырвалась молитва, когда запоздавшая резкая вспышка молнии и грохот, от которого лопались барабанные перепонки, разверзли хляби небесные. Через полчаса дождь перестал, а спустя еще пятнадцать минут снова вспыхнули уличные фонари, давая измученным, исхлестанным грязью караульщикам с облегчением разойтись по домам.
На следующий день газеты среди всех прочих сообщений об урагане кратко извещали об этих событиях. Складывалось впечатление, что сильнейшая вспышка молнии и оглушительный раскат, последовавшие за происшествием на Федерал-Хилл, были еще страшнее на востоке города, где также обратили внимание на внезапный прилив специфического зловония. Явление было особенно явным над Колледж-Хилл, где грохот поднял всех спавших жителей и повлек за собой недоуменные перетолки. Из тех, кто был уже на ногах, лишь немногие видели неестественную вспышку света над самой вершиной холма или заметили необъяснимое резкое движение воздуха кверху, которым сорвало чуть не все листья с деревьев и поломало цветы в садах. Все сходилось к тому, что где-то по соседству, наверное, ударило одинокой внезапной молнией, хотя никаких следов удара впоследствии обнаружено не было. Из корпуса студенческого братства «Тау Омега» какому-то юноше привиделся в небе фантастический и ужасный клуб дыма, как раз когда, предваряя удар, полыхнула молния, но его наблюдения не подтвердились. Между тем все немногие наблюдавшие сходятся в том, что касается свирепого порыва, налетевшего с запада и затопившего все невыносимого смрада, за которым последовал с некоторым запозданием удар; столь же всеобщим является свидетельство о возникшем на мгновение после удара запахе гари.
Эти подробности весьма тщательно обсуждались по причине возможной их связи со смертью Роберта Блейка. Из верхних окон корпуса братства «Пси Дельта», выходящего тыльной стороной на западные окна кабинета Блейка, студенты утром девятого заметили размытое пятно лица за стеклом и подумали, что его выражение какое-то странное. Вечером, увидев то же лицо на том же месте, они забеспокоились и стали ждать, когда в квартире зажжется свет. Потом они звонили в темную квартиру и, наконец, вызвали полицейского взломать дверь.