Теперь все дальние родственники Рэндольфа Картера единогласно сходятся в том, что на десятом году его жизни с ним приключилось нечто, что подстегнуло его к фантазиям. Его кузен, Эрнст Б. Эспинуолл, эсквайр из Чикаго, на полных десять лет его старше, отчетливо помнит происшедшую с мальчиком перемену после осени 1883 года. Рэндольф взирал на картины, созданные воображением, которые мало кто сподобился видеть, и еще непонятнее оказались некоторые свойства, которые он обнаруживал в связи с самыми земными вещами. Словом, казалось, он приобрел причудливый дар прорицания; в нем вызывали необычный отклик вещи хотя и не имевшие в ту минуту значения, но потом, получалось, полностью оправдывавшие его странные реакции. В последовавшие десятилетия, по мере того как на страницах истории одно за другим появлялись новые изобретения, новые имена и новые события, люди, даваясь диву, порой припоминали, как годы тому назад Картер обронил небрежное словцо в несомненной связи с тем, что тогда было далеким будущим. Он сам не понимал, что говорил, и не знал, почему некоторые вещи вызывают у него навязчивые чувства, полагая, что виной тому был, наверное, какой-нибудь позабытый сон. На дворе был еще только 1897 год, когда Картер весь побелел, стоило какому-то путешественнику упомянуть французский городок Бэллуа-ан-Сантер; о чем и вспоминали друзья, когда, отвоевав в рядах Иностранного легиона в мировой войне, он в 1916-м едва не получил там смертельную рану.
Обо всем этом среди родственников Картера пошло множество разговоров, потому что он недавно пропал. Его старый слуга, коротышка Паркс, годами терпеливо сносивший его причуды, последний раз его видел в то утро, когда он один уезжал в авто, забрав с собой недавно найденный ключ. Паркс помогал ему извлечь ключ из старого ларца, и на него странно подействовали причудливые резные фигуры и какое-то другое непонятное свойство ларца, которому не нашел названия. Перед отъездом Картер сказал, что отправляется навестить старые праотеческие края окрест Аркхэма.
На полпути вверх на Вязовой горе, по дороге к развалинам старого дома Картеров, обнаружили его автомобиль, аккуратно поставленный у обочины; в авто оказался странный ларец из пахучего дерева, с резными, вычурными, нагнавшими страху на местных жителей иероглифами. В ларце оказался лишь загадочный пергамент, письмена на котором не смог ни расшифровать, ни идентифицировать ни один лингвист или палеограф. Все, какие могли быть, следы давно смыло дождем, хотя бостонским сыщикам и нашлось что сказать на предмет того, что рухнувшие балки Картерова дома явно были стронуты с места. Так, заявляли они, словно кто-то ощупью пробирался среди развалин в самое недавнее время. Найденный в лесу на скалистом склоне за домом простой белый носовой платок нельзя опознать как принадлежавший пропавшему без вести.
Идет разговор о разделе имения Рэндольфа Картера между его наследниками, но я буду твердо противиться такому ходу событий, поскольку полагаю, что он не умер. Существуют искривления времени и пространства, которые может прозревать лишь духовидец; и, насколько знаю Картера, полагаю, он просто нашел путь через все эти лабиринты. Вернется он когда-нибудь или нет, этого я сказать не могу. Он томился по краю дрем, который он потерял, и тосковал по дням своего детства, потом нашел некий ключ и, полагаю, сумел им воспользоваться к своему странному благу.
Я спрошу его, когда увижусь с ним, ибо невдолге ожидаю встретиться с ним в некоем городе дрем, куда мы оба взяли за обычай наведываться. В Улфаре, за рекой Скай, идет слух, что новый король воссел на опаловом троне Илек-Вада, того баснословного города башен и башенок, венчающих полые стеклянные кручи, нависающие над сумеречным морем, где обросшие плавниками и бородой гнорри возводят свои небывалые лабиринты, и думаю, что я знаю, как толковать такой слух. Безусловно, я с нетерпением предвкушаю увидеть тот огромный серебряный ключ, ибо его загадочные резные фигуры могут знаменовать весь промысел и тайну слепо надличного космоса.
Серебряный ключ отмыкает пути
В пространном покое, увешанном гобеленами в прихотливых разводах и устланном бухарскими коврами, поражающими старинной и искусной работой, четверо сидели вкруг заваленного бумагами стола. В дальних углах странные треногие кадильницы кованого металла, время от времени заправляемые неимоверно дряхлым негром в мрачной ливрее, курились гипнотическим фимиамом; у одной из стен в глубокой нише отстукивали удивительные гробоподобные часы с непостижимыми иероглифами на циферблате и четырьмя стрелками, идущими не в лад ни с каким отсчетом времени, известным на этой планете. Это была особенная и неприютная комната, но весьма под стать тому делу, которое в ней решалось, ибо здесь, в новоорлеанском доме величайшего на всем континенте мистика, математика и ориенталиста, наконец улаживался вопрос об имени едва ли менее крупного мистика, ученого книжника, писателя и духовидца, четыре года тому назад пропавшего с лица земли.
Рэндольф Картер, всю свою жизнь стремившийся избежать нуды и ограниченности дневного мира реальности в манящей дали дремных видений и на баснословных подходах к иным мирам, исчез с людских глаз в 1928 году в октябре седьмого числа в возрасте пятидесяти четырех лет. Он вел странную и одинокую жизнь, и находились такие, кого его удивительные романы наталкивали на догадки куда более причудливые, чем любой из многих случаев, составляющих его жизнеописание. Связь его с Харли Уорреном, мистиком из Южной Каролины, чьи штудии языка наакаль, предначального языка гималайских кумирослужителей, привели к столь жуткому результату: Уоррен в ту страшную, в туманном мороке ночь спустился в промозглый, отдающий селитровым духом разложения склеп, чтобы уже из него не выбраться. Картер жил в Бостоне, но пустынные, наваждаемые нечистым холмы позади векового и меченного колдовской напастью Аркхэма были тем местом, откуда вышли все его предки. И среди этих древних, молчаливо вынашивающих свою думу холмов он и пропал окончательно.
Паркс, его старый слуга, умерший в начале 1930 года, говорил о странно пахучем с мерзкими вычурами ларце, который отыскался на чердаке, и о пергаменте, написанном невпрочет, и о серебряном ключе с причудливыми резными узорами, упрятанном в этом ларце — о чем сам Картер упоминал в переписке. Со слов слуги, Картер ему говорил, что этот ключ переходит к нему от предков и поможет отомкнуть пути в потерянное детство, в странные миры и таинственные сферы, куда он до сих пор наведывался лишь в полуявственных, кратких и уклончивых дремах. Потому как-то раз Картер забрал ларец со всем содержимым, сел в авто и уехал, чтобы больше никогда не вернуться.
Вскоре какие-то люди обнаружили автомобиль у обочины старой, заглушенной травой дороги на холмах за ветхим Аркхэмом — на холмах, где когда-то обитали предки Картера и где разрушенный подвал в огромной родовой усадьбе Картеров по-прежнему стоял, разинувшись в небо. Поблизости была та роща высоких вязов, где в 1781 году пропал другой Картер, а чуть подальше стоял трухлявый домишко, где еще того раньше варила свои зловещие зелья ведьма Гуди Фаулер. Этот край заселился в 1692 году подозрительным людом, бежавшим из Сэлема от обвинения в колдовстве, и вплоть по сей день смутно слывет отдающими чем-то зловещим делами, которые не так-то просто себе представить.
Только-только успел уйти из-под тени Висельного Холма Эдмунд Картер, о чародействе которого ходило немало баек. Теперь, похоже, и единственный наследник сгинул туда же вслед за ним, чтобы составить компанию!
В автомобиле нашли ларец из пахучего дерева с вычурами гнусной резьбы и пергамент, которого не смог прочитать ни один человек. Серебряный ключ сгинул — вероятно, туда же, куда и Картер. Больше никаких определенных улик не было. По словам сыщиков из Бостона, обрушившиеся доски и балки старого дома Картеров были странно стронуты с места, и кто-то обнаружил платок в мрачной чаще между скалистыми ребрами склона позади развалин, невдалеке от страшной пещеры, прозванной Аспидовой норой.
Тогда-то местные легенды об Аспидовой норе и обрели новую жизнь. Фермеры толковали о богомерзких делах, на которые старый колдун Эдмунд Картер приспособил этот ужасный грот, и приплетали россказни более свежие о водившемся за самим Рэндольфом Картером пристрастии к этому гроту, когда он был мальчиком. В дни его отрочества старобытная усадьба под двускатной с высоким гребнем крышей еще держалась и давала приют его двоюродному дяде Кристоферу. Он часто навещал дедовскую усадьбу и говаривал странные вещи об Аспидовой норе. Люди помнили его слова о глубокой расщелине и о невесть какой внутренней пещере за ней и рассуждали о перемене, которая в нем обнаружилась после того достопамятного дня, целиком проведенного им в пещере, когда ему было девять лет. Тогда был тоже октябрь — и с тех пор мальчик словно обрел сверхъестественную сноровку к предсказыванию грядущих событий.
Когда Картер исчез, дождь лил до глубокой ночи, и никто толком не сумел проследить, куда отпечатки ног ведут от машины. Из-за обилия влаги Аспидову нору изнутри заливала сплошная илистая жижа. Это только невежественная деревенщина толковала что-то о следах, которые они якобы углядели на дороге под навесом огромных вязов и на словещем склоне холма неподалеку от Аспидовой норы, там, где, нашелся платок. Кто станет придавать значение молве, судачащей о кургузых следах детских ног вроде тех, что оставляли курносые башмаки Рэндольфа Картера, когда он был мальчишкой? Этот дурацкий домысел был не лучше другого слушка: что кургузые следы детских ног на дороге сходились со следами скроенных по-особому без каблуков башмаков старого Бениджи Кори. Старик Бениджа ходил у Картеров в слугах, когда Рэндольф был маленьким, да только умер он тридцать лет тому.
Эти-то слухи — вкупе с высказываниями самого Картера перед Парксом и другими о том, что со странными вычурами серебряный ключ поможет ему отомкнуть пути в потерянное детство, — и побудили, должно быть, некоторых ученых мистиков высказаться за то, что пропавший без вести человек действительно повернул во времени вспять и вернулся назад за сорок пять лет в тот другой октябрьской день 1883 года, который мальчиком провел в Аспидовой норе. В ту ночь, как они строили свои доводы, он сумел тем ли, другим путем побывать в 1928 году и вернуться обратно; ведь знал же он наперед о том, чему только предстояло произойти? И однако никогда не заговаривал о том, что могло произойти позднее 1928-го.